Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой)

Думать об этом было не очень-то приятно даже такому искушенному цинику, который прожил в мире с самим собой семьдесят лет, нимало не заботясь о том, что думали о нем люди — лишь бы не нарушали его спокойствия и исполняли его прихоти. И то сказать, раньше он никогда не снисходил до размышлений обо всем этом, да и сейчас задумался лишь потому, что ребенок был о нем лучшего мнения, чем он того заслуживал, и захотел последовать его примеру. Все это заставило графа задать себе вдруг вопрос о том, насколько он достоин подражания. Фаунтлерой решил, что у графа опять разболелась нога — так сильно тот хмурил брови, глядя в окно кареты, и потому старался его не беспокоить и молча любовался деревьями, папоротниками и оленями.
Наконец карета выехала за ворота парка и, прокатив еще немного под деревьями, остановилась у Корт-Лоджа. Не успел лакей распахнуть дверцы кареты, как Фаунтлерой спрыгнул на землю.
Граф вздрогнул и вышел из задумчивости.
— Что? — произнес он. — Мы уже приехали?
— Да, — отвечал Фаунтлерой. — Вот ваша палка. Обопритесь на меня, когда будете выходить.
— Я не собираюсь выходить, — бросил граф.
— Как? Вы не навестите Дорогую? — спросил пораженный Фаунтлерой.
— Дорогая меня извинит, — молвил граф сухо. — Ступай и скажи ей, что даже пони тебя не удержал.
— Она так огорчится, — сказал Фаунтлерой. — Она очень хочет вас видеть.
— Не думаю, — возразил граф. — Я пришлю за тобой позже карету. Томас, велите Джеффри ехать.
Томас захлопнул дверцу; Фаунтлерой, бросив на него недоуменный взгляд, побежал к дому. Граф, подобно мистеру Хэвишему, имел возможность полюбоваться парой крепких ножек, быстро замелькавших по дорожке. Их обладатель, как видно, не желал терять ни минуты. Карета медленно покатила прочь, но его сиятельство все смотрел в окно. В просвет между деревьями ему была видна дверь дома: маленькая фигурка взбежала по ступенькам, ведущим в дом; навстречу выбежала другая фигурка — невысокая, юная, стройная. Они бросились друг к другу — Фаунтлерой кинулся в объятия матери, повиснув у нее на шее и целуя ее милое лицо.
 
Глава седьмая В ЦЕРКВИ
К утренней службе на следующее воскресенье в церковь собралось множество народа. Мистер Мордонт не помнил, когда еще церковь была так переполнена. Явились даже те, кто не оказывал ему ранее чести слушать его проповеди. Приехали и крестьяне из соседнего прихода в Хэзилтоне. Тут были крепкие фермеры с загорелыми лицами и добродушные полные женщины с румяными, как яблоки, щеками, в праздничных чепцах, ярких шалях и с целым выводком детей. Явилась и докторша со своими четырьмя дочерьми. Миссис и мистер Кимзи, изготовлявшие в своей аптеке порошки и пилюли для всей округи радиусом в десять миль, устроились на своих обычных местах; свои места на церковных скамьях заняли миссис Диббл, деревенская портниха миссис Смифф со своей приятельницей модисткой мисс Перкинс; явился и фельдшер, и аптекарский ученик, — словом, все семьи в округе так или иначе были представлены, все были тут. Немало удивительных историй пересказали за прошедшую неделю в округе о лорде Фаунтлерое. В лавку миссис Диббл явилось столько покупателей, чтобы купить тесьмы или иголок на пенни, а заодно послушать последние новости, что колокольчик над дверью совсем охрип от усталости. Миссис Диббл знала до мельчайших подробностей, как обставлены комнаты маленького лорда, какие он получил дорогие игрушки, какой красивый гнедой пони ждал его на конюшне вместе с маленьким грумом и двухколесной тележкой с серебряной сбруей. Миссис Диббл могла поведать и о том, что сказали слуги, встретившие мальчика в вечер его приезда, и как все женщины в людской в один голос заявили, что это стыд — стыд, да и только! — разлучать бедного малютку с матерью, и что сердце у них просто замерло, когда он один отправился в библиотеку, потому как поди знай, как его примут, ведь нрав у графа такой, что пожилым не угадать, что он выкинет, не то что ребенку.
— Но вы уж мне поверьте, миссис Дженнифер, сударыня, — говорила миссис Диббл, — этот ребенок ничего не боится, так мне сам мистер Томас сказал. Сидел себе и улыбался и преспокойно беседовал с их сиятельством, словно они с ним давние друзья. А граф так поразился, мистер Томас говорит, что только сидел и слушал да смотрел на него из-под бровей. Мистер Томас считает, миссис Бейтс, сударыня, что как он ни суров, а в глубине души он очень доволен и даже гордится, ведь мальчик такой красавчик и до того вежлив, что, мистер Томас говорит, лучше и не пожелаешь.
А затем следовала история о Хиггинсе. Достопочтенный мистер Мордонт рассказал ее у себя за обеденным столом, а прислуга пересказала ее на кухне, а оттуда она с быстротой молнии распространилась по всей деревне.
В базарный день, когда Хиггинс появился в ближайшем городке, его со всех сторон засыпали вопросами. Невика тоже расспрашивали, и он в ответ показал кое-кому письмо с подписью «Фаунтлерой».
Так что фермерским женам было о чем потолковать за чаем и в лавочке, где они делали покупки, и они обсудили все-все, ничего не упуская. В воскресенье же отправились в церковь — кто пешком, а кто в одноколках с мужьями, им ведь тоже хотелось взглянуть на маленького лорда, к которому со временем перейдут все земли.
Граф не имел обыкновения посещать церковь, но в первое же воскресенье после приезда Фаунтлероя он отправился с ним к обедне — ему хотелось, чтобы их видели в церкви, на высокой скамье, где испокон века сидели члены семьи Доринкорт.
В это утро на церковном дворе и за оградой собралось много народа. Люди стояли группками возле ворот и на паперти; толковали о том, будет ли граф на службе или нет. В самый разгар беседы какая-то добрая прихожанка воскликнула:
— Глядите, это, должно, его матушка! До чего ж молоденькая и хорошенькая!
Все обернулись — стройная молодая женщина в черном приближалась по дорожке к церкви. Женщина откинула вуаль, и все увидели, как она мила и хороша собой и как мягкие светлые волосы выбивались, словно у ребенка, из-под ее вдовьего чепца.
Она не думала об окружающих; мысли ее были заняты Седриком — она думала о том, как он бывал у нее, как радовался пони, как накануне даже приехал к ней на нем, держась в седле очень прямо, счастливый и гордый. Вскоре, однако, она заметила, что на нее смотрят, и что ее появление произвело впечатление. Какая-то старушка в рыжем салопе сделала ей реверанс; потом присела и другая, сказав при этом: «Благослови вас Господь, миледи!», а когда она проходила, мужчины снимали перед ней шляпы. Сначала она растерялась, а потом поняла, что они приветствуют мать маленького лорда Фаунтлероя, и, зардевшись от смущения, поклонилась в ответ и негромко поблагодарила благословившую ее старушку. Ей, привыкшей к многолюдной, вечно спешащей Америке, такое простое внимание было внове, поначалу оно смутило ее; впрочем, оно не могло не тронуть ее, ибо она понимала, что оно продиктовано добросердечием и участием. Не успела она пройти под каменным порталом в церковь, как произошло событие, которого все ждали. На аллее, ведущей к церкви, показалась карета, запряженная великолепными лошадьми, с ливрейными слугами на запятках.
— Едут! Едут! — заговорили в толпе. Карета остановилась у церкви, Томас соскочил с подножки, распахнул дверцу, и маленький светлоголовый мальчик в черном костюме спрыгнул на землю.
Мужчины, женщины и дети с любопытством смотрели на него.
— Вылитый капитан! — заметил кто-то из старожилов, помнивших его отца. — До чего похож, ну прямо точная копия!
Залитый солнечным светом, мальчик стоял и внимательно следил за тем, как Томас помогает графу вылезти из кареты. Как только граф ступил на землю, мальчик тотчас с такой готовностью подставил ему плечо, словно был футов семи ростом. И все тут же поняли: какие бы чувства ни вызывал в окружающих граф Доринкорт, внук его совсем не боялся.
— Обопритесь на меня, — предлагал мальчик. — Как все вам рады! Оказывается, они все вас знают!