Девчонки в погоне за модой

— Ну, извини, не буду тебя отвлекать, — говорю я резко и бросаю трубку.
 
Глава 3
ДЕВОЧКА-ЦЕНИТЕЛЬНИЦА ПРЕКРАСНОГО
Я не могу спать. Лежу на спине и думаю о ЕДЕ. Если вдохнуть поглубже, и сейчас еще можно почувствовать запах пиццы, которую они заказали с доставкой на ужин. Папа съел чуть не половину. Моголь обкусал верхний слой и хрустящие корочки. Анна не стала есть, сказала, что наелась с подругой. А я сказала, что меня все еще тошнит.
Меня и в самом деле подташнивает. От голода. В животе что-то непрерывно клокочет, словно гейзер. С голодухи у меня все болит. Я со стонами ворочаюсь с боку на бок. Я чувствую себя птенчиком, у которого клюв постоянно разинут, требуя еды. Например, кукушонком. Здоровенный отъевшийся кукушонок, вдвое крупнее всех остальных птенцов, жирнее несчастных приемных родителей, лихорадочно таскающих ему корм. Это мы с Анной.
Мне надоело, что она настолько стройнее меня. Надоело быть жирненькой, пухленькой подружкой при Магде и Надин. Надоело быть толстой. Меня от этого тошнит. Меня должно тошнить при мысли о еде. Это поможет мне удержаться. Нужно сбросить так много килограммов. Я должна похудеть, должна, должна…
Я выскакиваю из кровати, сбегаю босиком вниз по лестнице, бросаюсь на кухню. Где коробка с пиццей? Мне казалось, еще оставался большой кусок. Господи, неужели Анна выбросила его прямо в мусорный бак, нет, вот он, о-о, еда, еда, еда!
Остывшая пицца покрыта затвердевшим жиром, но мне все равно. Я глотаю, почти не жуя, отрывая громадные кусищи. Съедаю даже ту часть, которую облизал Моголь. Пальцем подбираю крошки со дна коробки. Достаю из холодильника пакет молока, пью так жадно, что струйки молока сбегают на ночную рубашку, но мне все мало. Есть хочется еще больше, чем раньше.
Я кидаюсь к хлебнице, делаю себе бутерброд с вареньем, потом еще, еще, потом ем варенье прямо ложкой, больше, больше… Так, что еще у нас есть? Хрустящие кукурузные хлопья в сахарной глазури! Я ем их прямо из пакета, зачерпывая рукой, а вот еще кишмиш, я набиваю полный рот, давлюсь, кашляю, липкий виноградный сок течет по подбородку. Вдруг я замечаю свое отражение в блестящем чайнике и не могу поверить собственным глазам. На кого я похожа? Полная психопатка. Господи, что я делаю? Что я съела? Я прямо-таки чувствую, как пища движется в желудок. В животе начинается резь. Что делать?
Я бегу в туалет, расположенный рядом с черным ходом. Наклоняюсь над унитазом. Пытаюсь вызвать рвоту. Тужусь изо всех сил, но ничего не выходит. Я сую себе палец в горло. Это ужасно, о мой живот, два пальца, я должна, должна… о-о… о-о-о-о-о…
Меня рвет. Кошмарно, мерзко, отвратительно рвет, медленно, снова и снова. Приходится схватиться руками за край сиденья, чтобы не упасть. Слезы льются из глаз, пот стекает по спине. Спускаю воду, пытаюсь выпрямиться, вокруг все кружится. В горле горит, во рту остался кислый привкус, сколько ни прополаскивай водой.
— Элли! — Это Анна в голубой пижаме, прическа «паж» растрепалась, сейчас она кажется моей ровесницей. — Ах, бедненькая! Тебе очень плохо?
— М-м-м.
— Иди сюда, давай-ка приведем тебя в порядок. — Она закрывает крышку унитаза, усаживает меня, смачивает полотенце водой из-под крана и вытирает мне лицо, волосы, бережно, как будто Моголю. Обмякнув, я прислоняюсь к ней, а она обнимает меня за плечи.
Странное дело — мы с Анной ведем себя как настоящие мать и дочь. У нас этого никогда не бывает. Я сразу дала ей понять, как только она переехала к нам, что мне не нужно второй мамы. У меня уже есть мама, хоть она и умерла. Долгие годы я не подпускала Анну к себе. Не то чтобы мы ссорились — мы просто жили, как два посторонних человека, которые вынуждены находиться под одной крышей. Только совсем недавно мы начали немного сближаться. Мы вместе ходим по магазинам, или смотрим видео, или листаем глянцевые журналы, но это все — как будто мы сестры. Старшая сестра и младшая. Большая и маленькая. А если точно, то я больше Анны. Не выше — толще. Это несправедливо! Ну почему я толще всех?
Слезы все еще текут у меня по щекам.
— Элл, — мягко говорит Анна, вытирая мне глаза, — ты действительно так ужасно себя чувствуешь?
— Да, — уныло отвечаю я.
— Сильно болит живот? Голова? — Анна прикладывает мне руку ко лбу. — Может быть, у тебя температура? Может, вызвать врача?
— Нет! Нет, я в порядке. Просто стошнило, только и всего. Наверное, съела что-нибудь!
— Ты вся белая и дрожишь. — Анна ведет меня в кухню, достает из-за двери свою старую джинсовую куртку. — Вот так. Она закутывает меня и усаживает за кухонный стол. — Хочешь воды?
Я пью воду маленькими глоточками.
— Папа сказал, тебе весь день было нехорошо, ты ничего не ела, — вздыхает Анна. — К сожалению, о нем этого не скажешь. Посмотри, в каком виде наша кухня! Наверное, он устроил тут тайный полночный пир, а потом будет стонать, что джинсы не застегиваются!
— Зачем ему вообще влезать в эти джинсы, — говорю я. Мне совестно, что мои грехи свалили на папу.
— Просто он не хочет признать, что растолстел. — Анна убирает еду в буфет.
— Я еще толще, — говорю я. Стакан звякает о зубы.
— Что? Не говори глупостей! — говорит Анна.
Правда. А я даже не замечала. В смысле, я это знала, но не волновалась по этому поводу. А теперь…
— Ах, Элли, ты совсем не толстая! У тебя просто… округлости. Это тебе идет. Такой тебя создала природа.
— Не хочу быть толстой, хочу быть стройной. Хочу быть худой, как ты.
— Уж я-то не худая, — говорит Анна, хотя выглядит она тоненькой, как спичка, в своей мальчишеской пижаме. — Сегодня я надела свои старые черные кожаные брюки, потому что это чуть ли не единственная сексапильная вещь, которая у меня осталась, а мне ужасно не хотелось показаться типичной домашней курицей из пригорода, но они оказались мне так тесны, я едва могла дышать. За ланчем молния так и врезалась мне в живот. Приятного мало. А эта моя подруга, Сара — ах, Элли, она выглядит просто невероятно! У нее фантастическая модная прическа, с высветленными прядями, а какие туфли — высоченные каблуки, и как она в них ходит! Все мужчины в ресторане глаз с нее не сводили.
— Да, но ты же не хочешь выглядеть как какая-нибудь глупая блондинка, — говорю я.
— Но она не глупая блондинка, она — главный дизайнер новой линии модной одежды. У нее скоро будет собственная этикетка: "Сара Стар". Она мне показывала логотип: две большие ярко-розовые буквы «С». Ах, Элли, она добилась настоящего успеха. Она вежливо расспрашивала меня, чем я занимаюсь, и мне пришлось сказать, что я сейчас даже не работаю.
— Ты же занимаешься Моголем.
— Да, но он уже не грудной ребенок.
— И папой.
— Вот это, действительно, младенец. — Анна наконец-то улыбается. — Но все равно… У меня такое чувство… Словом, я теперь еще больше буду стараться найти работу, хотя бы на неполный рабочий день. И сделаю что-нибудь со своими злосчастными волосами. И еще сяду на диету.
— Я тоже сажусь на диету, — говорю я.
— Ах, Элли, ты же еще растешь.
— Вот именно. Расту и толстею.
— Ну ладно, посмотрим, когда тебе станет получше. Надеюсь, это не желудочный грипп. Судя по звуку, тебя просто наизнанку вывернуло.
— Теперь мне лучше. Правда. Я пойду лягу.
— Элли, ты какая-то странная. — Анна озабоченно смотрит на меня. — Если бы тебе было по-настоящему плохо, ты бы мне сказала, правда?
— Да.
А вообще-то, нет. Я не могу сказать Анне, что в горле у меня саднит и в животе до сих пор что-то колобродит, потому что я слопала половину еды из буфета, а потом чуть ли не руками вытаскивала все это из себя обратно. Она подумает, что я совсем уже ненормальная.