Вопрос и ответ

— Мистер Прентисс-младший, — говорит он Дейви и кивает. Тот кивает в ответ. Иван поворачивается ко мне, но Шума у него нет, а по взгляду ничего не поймешь. — Рад видеть вас в добром здравии, мистер Хьюитт.
— Вы знакомы?! — вопрошает Дейви.
— Да, было дело, — все еще не сводя с меня глаз, отвечает Иван.
Я не говорю ни слова.
Я слишком занят разглядыванием картинок в своем Шуме.
Перед глазами у меня Фарбранч. Хильди, Тэм и Франсиа. Страшная резня. В которой Иван выжил.
По его лицу пробегает тень раздражения.
— Я заодно с теми, за кем сила, — говорит он. — Только так и можно выжить.
Я представляю себе горящий Фарбранч, мужчин, женщин и детей в огне.
Иван хмурится еще сильней:
— Эти ребята останутся здесь и будут вас охранять. Ваша задача — распределить спэков по участкам, кормить их и поить.
Дейви закатывает глаза:
— Как бутто мы сами не знали…
Но Иван уже отвернулся и идет к воротам, оставляя с нами десять вооруженных солдат. Они занимают позиции на каменной стене монастыря и начинают разматывать мотки колючей проволоки.
— Десять солдат с винтовками да нас двое — а спэков вон сколько, — бормочу я едва слышно, но мой Шум слышно за милю.
— Да ладно, не бойся, — говорит Дейви. Он наводит пистолет на ближайшего спэка — кажется, это женщина, потомушто на руках у нее крошечный спэк. Она закрывает его своим телом. — Они не умеют драться, в них это не заложено.
Я вижу лицо спэка, защищающего свое дитя.
Это лицо поверженного, думаю я. Они все сдались. И знают это.
Я понимаю, каково им.
— Эй, ушлепок, смотри сюда! — Дейви воздевает руки к небу, привлекая к себе внимание спэков, и орет: — Вы обречены-ы-ы!!!
А потом ржет, не затыкаясь.
Дейви решил, что его задача — надзирать за работой спэков на участках. Это значит, что мне придется их кормить: сыпать корм и подливать воду в корыта.
Но я привык к такой работе и не возражаю. Я каждый день занимался этим на ферме. Да еще и вечно ныл, дурень неблагодарный.
Я вытираю глаза и начинаю работать.
Спэки стараются ко мне не подходить. Я только «за», если честно.
Потомушто смотреть им в глаза невыносимо.
Мэр Прентисс сказал Дейви, что раньше спэки работали здесь слугами и поварами, но он первым делом приказал разогнать их по домам и запереть. Ночью, пока я спал, их всех перевезли сюда.
Одновременно с женщинами.
— Люди разрешали им жить у себя во дворе, представляешь? — говорит Дейви, наблюдая за тем, как я тружусь. Утро сменилось днем, и он приступил к обеду, который вапщето выдали на двоих. — Вот бред, а? Как бутто они члены семьи!
— Может, они и были членами семьи, — говорю я.
— Ну, а теперь перестали, — говорит Дейви, вставая и помахивая пистолетом. — Давай за работу.
Я высыпал в корыта уже почти весь корм со склада, но этого явно мало. К тому же несколько колонок с водой не работают, и до захода сонца мне удалось починить лишь одну.
— Нам пора, — говорит Дейви.
— Я не закончил.
— Прекрасно, — бросает он через плечо. — Тогда оставайся тут один.
Я оглядываюсь на спэков. Рабочий день на исходе, и они сгрудились у дальней стены, как можно дальше от ворот и солдат.
И от нас с Дейви.
Я лихорадочно перевожу взгляд с него на спэков и обратно. Им не хватает еды. И воды тоже. Им некуда ходить в туалет и совершенно негде спрятаться от непогоды.
Я развожу руками и показываю им пустые ладони, но разве делу этим поможешь? Они молча смотрят на меня, а я роняю руки и плетусь следом за Дейви.
— Так вот как ведут себя храбрецы, а? — говорит он, отвязывая своего коня, которого называет Ураганом, хотя откликается бедняга только на Желудя.
Я не обращаю на Дейви внимания, потомушто думаю только о спэках. Нет, о спэклах. О том, как хорошо я буду с ними обращаться. Честное слово! Я буду давать им вдоволь еды и воды, сделаю для них все что в моих силах.
Правда.
Я даю себе такое обещание.
Потомушто этого бы хотела она.
— О, я знаю, чего она хочет на самом деле, — ухмыляется Дейви.
И мы опять деремся.
К моему возвращению в башню там уже положили новую постель — матрас с простыней для меня и такой же для мэра Леджера. Он сидит на своем и жует мясо.
Вонь, кстати, исчезла.
— Ага, — говорит мэр Леджер. — И угадай — кому пришлось все тут мыть?
Оказывается, его назначили уборщиком.
— Честный труд, — говорит он мне, пожимая плечами. Но что-то в его Шуме подсказывает мне, что этот труд не кажется ему таким уж честным. — А что, весьма символично. Упал с самого верха на самое дно. Было бы смешно, если б не было так грустно.
У моей постели тоже стоит миска с едой, я беру ее, подхожу к окошку и смотрю на город.
Который начинает потихоньку жужжать.
Лекарство выводится из крови мужчин — и это слышно. Гулнесется из домов и, построек, из переулков и садов.
В Нью-Прентисстаун возвращается Шум.
А теперь подумайте: я с трудом ходил даже по Прентисстауну, хотя там было всего сто сорок шесть жителей. В Нью-Прентисстауне их в десять раз больше.
Не представляю, как я это вынесу.
— Со временем привыкнешь, — говорит мэр Леджер, доев свое мясо. — Помни, я прожил здесь двадцать лет, пока не изобрели лекарство.
Я закрываю глаза и вижу перед собой только стадо спэков, буравящих меня взглядом.
Осуждающих меня.
Мэр Леджер хлопает меня по плечу и показывает на мою тарелку с мясом:
— Ты же больше не хочешь?
А ночью мне снится…
Она…
Сонце так ярко светит за ее спиной, что лица не видно. Мы стоим на склоне холма, и она что-то говорит, но через рев водопада ни слова не разобрать. Я все спрашиваю: «Что? Что?», а когда пытаюсь до нее дотронуться, ничего не выходит, и рука вся покрывается кровью…
— Виола! — кричу я и резко сажусь в кровати, тяжело дыша в темноту.
Кошусь на мэра Леджера. Он лежит на своем матрасе лицом к стенке, но Шум у него не спящий — такой же сероватый, как днем.
— Вы не спите.
— Ну и громкие сны тебе снятся, — бурчит мэр в стенку. — Она так тебе дорога?
— Вам-то какое дело?
— Надо просто перетерпеть, Тодд, — говорит он. — Больше ничего не остается. Только жить и терпеть.
Я отворачиваюсь к стене.
Я ничего не могу сделать. Пока она у них, не могу. Пока я не знаю, что с ней.
Пока они по-прежнему могут причинить ей боль. Жить и терпеть, думаю я.
А где-то там она…
И я шепчу, шепчу ей, где бы она ни была сейчас: «Только терпи и живи, прошу тебя».
Только живи.
  
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
ЛЕЧЕБНЫЙ ДОМ. ВЧЕРА
   
5
 
ВИОЛА ПРИХОДИТ В СЕБЯ
 
[Виола]
Успокойся, дитя.
Голос…
Голос из света.
Я открываю глаза и часто-часто моргаю. Все вокруг такое ослепительно-белоснежное, что цвет почти переходит в звук. Из него доносится тихий голос, в голове у меня вязкая каша, бок болит, и вокруг слишком светло, слишком…
Погодите…
Стоп-стоп…
Он нес меня по холму…
Ведь это было только сейчас, мы спустились в Хейвен сразу после того как…
— Тодд? — хриплю я. В горло словно набили мокрой ваты, но я гоню это слово наружу, в яркий ослепительный свет: — ТОДД?!
— Я сказала: успокойся. Сейчас же.
Мне незнаком этот голос, женский голос…
Женский.
— Кто вы? — спрашиваю я, пытаясь встать, щупая руками вокруг себя, чувствуя свежесть и прохладу…
…постели?
Во мне поднимается паника.
—  Где он?! — кричу я. — ТОДД!
— Я не знаю никакого Тодда, дитя мое, — говорит голос. Из яркого света постепенно начинают проступать контуры и силуэты. — Зато я знаю, что ты сейчас не в том состоянии, чтобы о чем-либо расспрашивать.
— В тебя стреляли? — поясняет второй голос, моложе первого, справа от меня.