Погоня за парнем мечты

– Неформалы – что поделать.
– Неформалы – это ужасно!
– С каких это пор ты не любишь неформалов?
Оля и сама задумалась: а с чего это вдруг она так невзлюбила неформалов? Она вспомнила про Машку Гаврилову – эмо. И про Стаса Верещагина – панка. Машка стала одеваться в черное и розовое еще года три назад, когда никто ничего – по крайней мере, в их школе – про эмо не знал, и над ней вся компания Гальки Сивцевой издевалась. Машка стойко держалась, объясняя, что она – эмо, слушает эмо-музыку и так далее, и тому подобное. Ее сторонились. А потом эмо вошли в моду, и на Машку стали смотреть с уважением. Только она уже избавилась от своей черной челки. «Теперь эмо-культура стала попсой», – сказала Гаврилова. Оля ничего не поняла, просто решила, что Машка наконец повзрослела.
А Стас Верещагин, казалось, панком и родился. Сколько Оля помнила его, в их классе он всегда выделялся странным видом. А теперь у него еще был фиолетовый ирокез, который Марья Ивановна заставляла его гладко зачесывать назад. Верещагин, кроме того, и учился плохо, и уроки прогуливал. Как он говорил, принципиально. Но поскольку контрольные он писал хорошо и был, в общем-то, совсем не дурак, ему многое прощалось.
Оля с Машкой никогда не общалась, потому что, хоть Машка и перестала быть эмо, Галька Сивцева ее не выносила. А с Верещагиным… Ей просто было несколько странно видеть рядом с собой парня с фиолетовыми волосами. То ли дело – Дима Морозов. Посидеть рядом с ним в столовой или уйти в одном направлении из школы – это было круто. Галька Сивцева это бы одобрила. А Верещагина она, как и Машку, не терпела. Пообщайся с ним Оля на перемене – и не видать ей дружбы с первой красавицей класса.
Но, положа руку на сердце, ни Машка Гаврилова, ни Стас Верещагин не были ей неприятны. Тогда почему же она вдруг так ополчилась на своих новых знакомых, которые к тому же так хорошо играли?
– Я не плохо отношусь к неформалам, а… – начала Оля, – просто все эти черные одежды, большие ботинки, хипповские шарфы… Я этого не понимаю. Да и нечего тут понимать. Ведь одежда…
Оля пустилась в долгие объяснения, что такое одежда. Сама она так долго была вынуждена носить черные юбки и старинные блузки, так недавно дорвалась до модной одежды, что могла говорить о моде с утра до вечера. Оля моду боготворила. И боготворила всех людей, которые умели модно одеваться. Сама же она старательно влезала в свои узкие модные джинсы, в топики со стразиками и ботильоны на каблуке.
– Разве одежда – это смысл жизни? – перебила, усмехнувшись, Ленка.
Конечно! Оля денно и нощно мечтала о шопинге в бутиках. Мечтала о Гуччи и Версаче, о платиновой карте со счетом в пять, нет – шесть! – знаков. Чтобы можно было купить себе одежды, сколько хочется. Все-все платья, которые есть на страницах «Космополитена», «Elle» и «Vogue» вместе взятых. И много-много обуви. Самой-самой разной. И балеток, и сандалий, и сабо, и вечерних туфель, и ботильонов, и полусапожек, и сапожек, и без каблука, и на огромном каблуке, и на платформе, и кожаных, и замшевых, и лаковых, и с мехом, и черных, и красных, и серо-буро-малиновых в крапинку. И огромный шкаф, чтобы было где все это богатство хранить.
– А что в этом плохого? – удивилась Оля. – Галька Сивцева… Да все девчонки об этом мечтают, о красивой одежде!
– А я нет!
– А о чем ты мечтаешь? – снова удивилась Оля.
– Не знаю… – задумалась Ленка.
– У тебя и мечты-то нет! Я, по крайней мере, точно знаю, что я хочу! А ты как всегда сомневаешься!
– Я хочу влюбиться… – мечтательно протянула Ленка.
– Фи! Конечно! Все хотят влюбиться!
Оля тут же вспомнила про Гришку Ярцева и расстроилась…
– А ведь из-за исторички, мамки моей и жадной Сивцевой я с Ярцевым не увиделась!.. Эх, как все глупо вышло…
– Да ладно тебе, – утешила ее Ленка, – это ведь не последняя дискотека: увидишься еще и сразишь наповал.
– Я не сомневаюсь! Знаешь, какой мне вчера сон приснился? Я весь день его пыталась вспомнить, а вечером вспомнила! Я во сне одна шла по городу. Только не по нашему, а по какому-то сказочно красивому городу. И дома там были такие красивые… Светило солнце. Небо было идеально голубое. А потом я оказалась на площади. Тоже очень красивой. И ко мне подошла фея. Из воздуха возникла. Такая красивая, вся в белом… И подарила букет цветов с бабочками. Я проснулась такая счастливая-счастливая. Даже расплакалась от счастья. К чему бы это, интересно?
– А чего тут непонятного? Влюбишься ты. Однозначно.
– Что значит – влюбишься? Я уже давно влюбилась. В Гришку Ярцева. Я и сама знаю, к чему этот сон – к тому, что все у нас будет хорошо. Поэтому и не расстраиваюсь, что мы вчера не увиделись. Я о нем вчера весь вечер думала. Никита, который с зелеными волосами, остался играть в актовом зале. А мы с Вилли, как она и посоветовала, развалились на ковре рядом с огромным окном от пола до потолка. А он играл. Какую-то испанскую музыку. Такие зажигательные мелодии. Очень красивые. А потом, наоборот, какие-то лиричные, медленные. Я прямо так и представляла, как мы с Ярцевым увидимся, как поцелуемся в первый раз… Кто бы подумал, что гитара – такой интересный инструмент?
– Конечно, – обрадовалась Ленка. – Гитара замечательный инструмент! На гитаре можно…
Но Оля ее перебила:
– И он так играл, так играл… Главное было не смотреть, как по-дурацки он одет. Я и не глядела в его сторону. А потом посмотрела на часы и поняла, что если я тут же не побегу домой, то мама меня убьет.
– Ты же из дома ушла?
– Никуда я не ушла! Это же все просто так, – отмахнулась Оля. – Еле доковыляла до дома на своих шпильках. И от мамы еще попало. Слушай, а может, мы чаю выпьем? У меня уже в горле пересохло от разговоров.
Они почаевничали и снова вернулись в Ленкину комнату.
– А что с музыкантами? В смысле, ты еще к ним пойдешь? – поинтересовалась Ленка.
– В том-то и дело! Не знаю, – честно призналась Оля. – Знаешь, как мы расстались? Просто «пока-пока». Они все остались еще играть. Как будто никому домой не надо! Хотя нет, Вилли сказала, что у них там вечеринка потом… Какая вечеринка?! Ночью?
– Они же старше нас!
– Вот и это тоже… Они такие веселые, играют хорошо, но они… другие. Я так странно себя чувствовала среди них… ну… со своими стразиками…
– И у Вилли ты телефон не взяла?
– Я как-то не подумала! – Оля даже расстроилась. – Мне ведь показалось, что с Вилли не о чем разговаривать. Вот и не сообразила продолжать знакомство…
– А почему ты решила, что тебе не о чем говорить с Вилли?
– Я же говорю, они не такие, как мы. И Вили – не такая… Вся в черном. Хотя фигура у нее хорошая. Могла бы красиво одеться, мини надеть, например, – все парни были бы ее…
– А какие мы? – не поняла Ленка.
– Ну… – Оля задумалась. – Мы – нормальные. Современные и модные. Красивые.
– Не особенно-то я модная и современная… Сивцева меня модной не считает…
Оля не заметила Ленкиной иронии и горячо стала утешать подругу:
– Ну… Ты просто еще не научилась. А я тебя научу одеваться. И краситься. И волосы укладывать. И ты будешь не хуже других девчонок в классе!
– Оля! – остановила ее Ленка. – Я не хочу этому учиться! Мне и так нравится! Сколько тебе можно говорить? Пусть твоя Сивцева лопнет от злости, я не буду модной!
– Как знаешь! – отмахнулась Оля.
– А я думаю, что с Вилли есть о чем поболтать, – продолжала Ленка о своем. – Ведь она – молодец, не бросила музыкальную школу. У нее есть дело всей ее жизни. Я давно думаю, а не пойти ли мне снова в музыкалку? Я ведь не просто играла. Я хорошо играла. А у тебя было какое-нибудь увлечение в детстве?
Оля заинтересовалась постановкой вопроса, забыв, что она на подружку обиделась, задумалась. В детстве Оле Смирновой нравилось гулять во дворе с подружкой Аней. А на увлечения как-то времени не оставалось. Нужно было делать уроки. Мыть посуду за собой. Папа, когда был в хорошем настроении, пускал поиграть за компьютер. А с мамой они вечерами смотрели сериалы. Были какие-то подруги. До Ленки. Пока в прошлом году она не пришла в их класс. Потом началась Ленка. А еще мальчики и дискотеки. Зачем ей нужно было какое-то увлечение?