Путь Воинов

— Я пойду, — негромко сказала Магда. Я молча отступил, давая ей дорогу вниз. Она прошла мимо, задела мою щёку шапочкой... и неожиданно сказала:
— Давай завтра пойдём на каток. Ты ведь завтра свободен?
Завтра я собирался залезть под все возможные тёплые вещи в доме — и спать до утра. Но...
— Конечно! — почти выкрикнул я. — Встретимся около твоего дома, ага?
— Ага, — передразнила она меня и быстро пошла — почти побежала — вниз.
Я стоял, слушал, как они о чём-то переговорили с Лолой, потом — хлопнула дверь подъезда... Медленно повернулся и пошёл на чердак.
Фриди сидел около окна. Когда я молча устроился рядом, он усмехнулся и спросил:
— Ну, что там у неё под свитерком? Снаружи глянуть — симпатичные мячики, ничего не...
— Сейчас ты полетишь отсюда без планера, — спокойно сказал я.
Фриди трудно заставить заткнуться с одного раза. Но сейчас он осёкся и больше ничего не говорил...
...Я передёрнул плечами. Мне уже несколько секунд казалось, что я слышу какой-то шум. Я сперва думал, что это шумит в ушах от голода. Но сейчас...
— Господи боже, Валли! — Фриди вскочил, его лицо, смутно видимое в темноте, вдруг выступило резким пятном. — Смотри!
Да. Это гудело не у меня в ушах... И рёв сирен, возникший по всему городу, подтвердил, что зрение нас не обманывает.
Небо двигалось. Сперва мне именно так и показалось — небо плывёт на город. И только потом я понял, что это передвигаются в невероятно плотном строю на нескольких уровнях сотни самолётов.
Они приближались медленно, но неотвратимо, и в самой этой медленности была некая тупая уверенность, что нет на свете силы, способной их остановить.
— Вот и всё, — вырвалось у меня. Без страха, хотя я понял, что это такое и что сейчас будет.
Навстречу армаде, пожиравшей небосклон, полоснули лучи прожекторов и потянулись пунктиры зенитных очередей. Но это было... это было как-то даже жалко. Как будто ребёнок прутиком силился отогнать атаковавшую его стаю стервятников.
— Мне... надо домой... — пробормотал Фриди и облизнул губы. Я вдруг понял, что он хочет убежать и спрятаться под кровать, как пятилетний ребёнок от своих страхов. Не скажу, что я его не понимал. — Мама...
— Уйдёт в убежище, — сказал я, не поворачиваясь к нему. — Под нами дом. Люди. Как же мы убежим? Бери клещи.
Он моргнул и, натянув рукавицы, взял клещи. Помедлив, сказал:
— Прости...
— Да ну, — ответил я. — Полезли наверх...
...Первые бомбы упали возле нашего поста минуты через полторы после начала налёта, когда окраины уже горели. Отсюда я видел, как горит и мамин госпиталь — там вообще творилось что-то невероятное, пламя стояло сплошной стеной, даже плотной на вид, по улицам бежали люди и слышался крик, перекрывавший вой огня.
Прямо под нами бомба угодила в пожарную машину — точнёхонько в середину, и той не стало. Понимаете, она не разлетелась, не разорвалась на куски. Её просто не стало, а возник огненный шар, и нас бросило на крышу.
Из неба начали вываливаться металлические цилиндры, разбрызгивавшие ослепительные султаны красивого огня. Некоторые пробивали крышу, Фриди слез на чердак, чтобы тушить их.
Я метался с клещами, швырял фыркающие цилиндры во двор и думал: только бы не попала фугаска. Только бы не попала фугаска. О маме мыслей не было, кроме одной: она старшая медсестра, она не бросит раненых, а значит... дальше не думалось.
И я не думал ни о Германии, ни о фюрере, ни о славе, ни даже о том, что защищаю родной город. Я просто таскал эти зажигалки, а они не кончались и не кончались.
Руки уже отваливались, крыша была вся в дырах... Кажется, к нам присоединились несколько женщин и пожилых мужчин — жильцы снизу. Но я видел их только как мечущиеся тени. А потом...
Потом я полетел. Я летел — не падал, а именно летел — прямо в пламя, невероятно красивое, каким его видит, наверное, мотылёк, летящий на огонь лампы, и воздух держал меня снизу. Я посмотрел и увидел, что дом, на крыше которого мы дежурили, оседает в океан огня.
И ничего, кроме огня, нет на месте моего родного Дрездена. Всего города. Огонь танцевал сам с собою ликующий танец. А по горящему небу между кружащихся золотисто-алых столбов шли и шли армады самолётов, и я, казалось, лечу в одном строю с ними.
Магда, подумал я.
Я упал в это прекрасное и страшное пекло и испарился раньше, чем ощутил боль.
 
Окрестности берлина. Апрель 1945 года
 
Ялмар Руст и Айнс Дитмар
Больше всего в своей четырнадцатилетней жизни Ялмар Руст боялся, что его сочтут трусом. Он никогда не был смелым от природы — может быть, поэтому начал заниматься боксом и парашютным спортом, это заставляло его нарываться на драки с более сильными сверстниками...
В гитлерюгенде Ялмар продвинулся быстро, потому что сочетал в себе умение подчиняться с умением принимать решения и командовать... и ещё — благодаря своей чисто арийской внешности, которой втайне очень гордился.
Как и почти все немцы-подростки, Ялмар глубоко переживал повсеместные поражения вермахта, ещё недавно безоговорочно победоносного, и считал, что мог бы принести на фронте очень много пользы. Верил он и в то, что гений фюрера выведет рейх из того тупика, в котором оказалась Германия.
Когда 13 февраля сотни англосаксонских бомбардировщиков обрушились на его родной Дрезден, Ялмар не дал страху победить себя. Собрав лично свой отряд гитлерюгенда (лучший друг Ялмара, Валли Райхен, погиб буквально перед этим сбором), он двое суток тушил зажигалки, раскапывал раскалённые развалины, сортировал трупы, боролся с огнём, не давая остальным ребятам упасть духом под градом фугасок и осколочных бомб.
Никто не знал, никто не заметил, как страшно было ему самому в этом аду, как сжималось всё внутри, когда на обледенелой крыше заставал его близкий разрыв, и мир переворачивался, сжимался до размеров пальцев, вцепившихся в первое попавшееся. За что можно было удержаться...
Падая от усталости, он еле-еле дотащился домой, когда всё кончилось.
Дома не было. Возились пожилые пожарные, парни из гитлерюгенда — совсем незнакомые. Никто даже не обернулся на чёрного от гари и недосыпа подростка, который, кусая губы, стоял возле дымящихся развалин со стиснутыми кулаками.
Ялмар глотал слёзы, глотал кровь из прокушенной губы... Потом увидел тела матери и двух сестричек — обнявшихся, их так и достали из подвала, где задохнулись они и ещё почти двести детей и женщин...
Ялмар повернулся и ушёл. Он ненавидел этих подонков, этих бесчестных негодяев, убивающих из поднебесья, не имеющих смелости взглянуть в лицо арийскому воину... Он решил пробираться на фронт и мстить.
Давно надо было это сделать, но он оставался единственным мужчиной в семье — старший брат геройски пал в 1943 году под Прохоровкой (он был танкистом «викингов»), а отец и сейчас, наверное, ещё держался со своей окружённой 18-й армией на побережье Прибалтики...
Ялмар записался в 114-й батальон фольксштурма, приданный 615-й дивизии особого назначения, державшей оборону на западном берегу реки Нейсе. Против русских, но мальчишке это было всё равно. Именно русские орды задавили мощь вермахта. Без них эти трусы-англосаксы никогда не одолели бы Рейх!
Батальон был разбавлен ЭсЭсовцами, восхищавшими Ялмара. Это были настоящие бойцы, словно выкованные из стали. Ялмар и другие мальчишки старались держаться поближе к ним и подальше от вечно ноющих пожилых ополченцев.
ЭсЭсовцы, в свою очередь, быстро заметили и выделили не по годам угрюмого паренька с безжалостным взглядом больших глаз на ещё детском лице.
Именно Ялмар первым обзавёлся МР40 3 вместо надоевшего — неудобного, хоть и простенького, и с более мощным патроном — FG45 4, с которыми мучились большинство фольксштурмовцев. Протекцию в этом деле ему составил оберштурмфюрер Киссель — негласный лидер ЭсЭсовцев батальона.