Заколдованная буква

— Правильно. Молодец. А это вот буква «я». Ясно?
— Ясно, — говорит. — Это буква «ты».
— Да не «ты», а «я»!
— Не я, а ты.
— Не я, а буква «я»!
— Не ты, а буква «ты»!
— Не буква «ты», господи боже мой, а буква «я»!
— Не буква «я», господи боже мой, а буква «ты».
Я опять вскочил и опять забегал по комнате.
— Нет такой буквы! — закричал я. — Пойми ты, бестолковая девчонка! Нет и не может быть такой буквы! Есть буква «я». Понимаешь? Я! Буква «я»! Изволь повторять за мной: я!я!я!..
— Ты, ты, ты, — пролепетала она, едва разжимая губы. Потом уронила голову на стол и заплакала. Да так громко и так жалобно, что весь мой гнев сразу остыл. Мне стало жалко её.
— Хорошо, — сказал я. — Как видно, мы с тобой и в самом деле немного заработались. Возьми свой книги и тетрадки и можешь идти гулять. На сегодня хватит.
Она кое-как запихала в сумочку своё барахлишко и, ни слова мне не сказав, спотыкаясь и всхлипывая, вышла из комнаты.
А я, оставшись один, задумался: что же делать? Как же мы в конце концов перешагнём через эту проклятую букву «я»?
«Ладно, — решил я. — Забудем о ней. Ну её. Начнём следующий урок прямо с чтения. Может быть, так лучше будет».
И на другой день, когда Иринушка, весёлая и раскрасневшаяся после игры, пришла на урок, я не стал ей напоминать о вчерашнем, а просто посадил её за букварь, открыл первую попавшуюся страницу и сказал:
— А ну, сударыня, давайте-ка почитайте мне что-нибудь.
Она, как всегда перед чтением, поёрзала на стуле, вздохнула, уткнулась и пальцем и носиком в страницу и, пошевелив губами, бегло, не переводя дыхания прочла:
— Тыкову дали тыблоко.
— Что такое?! Какому Тыкову? Какое тыблоко? Что ещё за тыблоко?
Посмотрел в букварь, а там чёрным по белому написано:
«Якову дали яблоко».
Вам смешно? Я тоже, конечно, посмеялся. А потом говорю:
— Яблоко, Иринушка! Яблоко, а не тыблоко!
Она удивилась и говорит:
— Яблоко? Так, значит, это буква «я»?
Я уже хотел сказать: «Ну, конечно, «я». А потом спохватился и думаю: «Нет, голубушка. Знаем мы вас. Если скажу «я» — значит, опять пошло-поехало? Нет, уж сейчас мы на эту удочку не попадёмся».
И я сказал:
— Да, правильно. Это буква «ты».
Конечно, не очень-то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо говорить неправду. Но что же поделаешь? Если бы я сказал «я», а не «ты», кто знает, чем бы всё это кончилось. И, может быть, бедная Иринушка так всю жизнь и говорила бы: вместо «яблоко» — тыблоко, вместо «ярмарка» — тырмарка, вместо «якорь» — тыкорь и вместо «язык» — тызык. А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы правильно, как полагается, и пишет мне письма без одной ошибки.
  
Большая стирка
 
Один раз мама пошла на рынок за мясом. И девочки остались одни дома. Уходя, мама велела им хорошо себя вести, ничего не трогать, со спичками не играть, на подоконники не лазать, на лестницу не выходить, котёнка не мучить. И обещала им принести каждой по апельсину.
Девочки закрыли за мамой на цепочку дверь и думают: «Что же нам делать?» Думают: «Самое лучшее — сядем и будем рисовать». Достали свои тетрадки и цветные карандаши, сели за стол и рисуют. И всё больше апельсины рисуют. Их ведь, вы знаете, очень нетрудно рисовать: какую-нибудь картошину намазюкал, красным карандашом размалевал и — готово дело — апельсин.
Потом Тамарочке рисовать надоело, она говорит:
— Знаешь, давай лучше писать. Хочешь, я слово «апельсин» напишу?
— Напиши, — говорит Белочка.
Подумала Тамарочка, голову чуть-чуть наклонила, карандаш послюнила и — готово дело — написала:
ОПЕЛСИН
И Белочка тоже две или три буковки нацарапала, которые умела.
Потом Тамарочка говорит:
— А я не только карандашом, а я и чернилами писать умею. Не веришь? Хочешь, напишу?
Белочка говорит:
— А где ж ты чернила возьмёшь?
— А у папы на столе — сколько хочешь. Целая банка.
— Да, — говорит Белочка, — а ведь мама нам не позволила трогать на столе.
Тамарочка говорит:
— Подумаешь! Она про чернила ничего не говорила. Это ведь не спички — чернила-то.
И Тамарочка сбегала в папину комнату и принесла чернила и перо. И стала писать. А писать она хоть и умела, да не очень. Стала перо в бутылку окунать и опрокинула бутылку. И все чернила на скатерть вылились. А скатерть была чистая, белая, только что постланная.
Ахнули девочки.
Белочка даже чуть на пол со стула не упала.
— Ой, — говорит, — ой… ой… какое пятнище!..
А пятнище всё больше и больше делается, растёт и растёт. Чуть не на полскатерти кляксу поставили.
Белочка побледнела и говорит:
— Ой, Тамарочка, нам попадёт как!
А Тамарочка и сама знает, что попадёт. Она тоже стоит — чуть не плачет. Потом подумала, нос почесала и говорит:
— Знаешь, давай скажем, что это кошка чернила опрокинула!
Белочка говорит:
— Да, а ведь врать нехорошо, Тамарочка.
Я и сама знаю, что нехорошо. А что же нам делать тогда?
Белочка говорит:
— Знаешь что? Давай лучше — выстираем скатерть!
Тамарочке это даже понравилось. Она говорит:
— Давай. А только в чём же её стирать?
Белочка говорит:
— Давай, знаешь, в кукольной ванночке.
— Глупая. Разве скатерть в кукольную ванночку залезет? А ну, тащи сюда корыто!
— Настоящее?..
— Ну, конечно, настоящее.
Белочка испугалась. Говорит:
— Тамарочка, ведь мама же нам не позволила…
Тамарочка говорит:
— Она про корыто ничего не говорила. Корыто — это не спички. Давай, давай скорее…
Побежали девочки на кухню, сняли с гвоздя корыто, налили в него из-под крана воды и потащили в комнату. Табуретку принесли. Поставили корыто на табуретку.
Белочка устала — еле дышит.
А Тамарочка ей и отдохнуть не даёт.
— А ну, — говорит, — тащи скорей мыло!
Побежала Белочка. Приносит мыло.
— Синьку ещё надо. А ну — тащи синьку!
Побежала Белочка синьку искать. Нигде найти не может.
Прибегает:
— Нет синьки.
А Тамарочка уже со стола скатерть сняла и опускает её в воду. Страшно опускать — сухую-то скатерть в мокрую воду. Опустила всё-таки. Потом говорит:
— Не надо синьки.
Посмотрела Белочка, а вода в корыте — синяя-пресиняя.
Тамарочка говорит:
— Видишь, даже хорошо, что пятно поставили. Можно без синьки стирать.
Потом говорит:
— Ой, Белочка!
— Что? — говорит Белочка.
— Вода-то холодная.
— Ну и что?
— В холодной же воде бельё не стирают, в холодной только полощут.
Белочка говорит:
— Ну, ничего, давай тогда полоскать.
Испугалась Белочка: вдруг её Тамарочка ещё и воду заставит кипятить.
Стала Тамарочка скатерть мылом намыливать. Потом стала тискать её, как полагается. А вода всё темней и темней делается.
Белочка говорит:
— Ну, наверно, уже можно выжимать.
— А ну, давай посмотрим, — говорит Тамарочка.
Вытащили девочки из корыта скатерть. А на скатерти только два маленьких белых пятнышка. А вся скатерть синяя.
— Ой, — говорит Тамарочка. — Надо воду менять. Тащи скорей чистой воды.
Белочка говорит:
— Нет, теперь ты тащи. Я тоже хочу постирать.
Тамарочка говорит:
— Ещё что! Я пятно поставила, я и стирать буду.
Белочка говорит:
— Нет, теперь я буду.
— Нет, не будешь!
— Нет, буду!
Заплакала Белочка и двумя руками вцепилась в корыто. А Тамарочка за другой конец ухватилась. И корыто у и их закачалось, как люлька или качели.
— Уйди лучше! — закричала Тамарочка. — Уйди, честное слово, а не то я в тебя сейчас водой брызну.
Белочка, наверно, испугалась, что она и в самом деле брызнет, — отскочила, корыто выпустила, а Тамарочка его в это время как дёрнет — оно кувырком, с табуретки — и на пол. И, конечно, вода из него тоже на пол. И потекла во все стороны.