Место Снов

И Перец улегся спать. Как ни в чем не бывало.
Но больше уснуть Зимин не смог, так и маялся до утра, вдыхая конские запахи, глядя, как мелкие, с кулак, домовые заплетают гриву Игги в косички, и слушая, как скулит во сне Ляжка.
Перец же храпел вовсю, громко и демократично, но Зимин, когда смотрел на него, видел, что глаза Перца поблескивают между век. Перец тоже не спал.
Утром они встали и осмотрели ночного гостя. Тварь была похожа на хозяина постоялого двора, только меньших размеров.
– Так и есть, – Перец перевернул нечистенка сапогом. – Хозяйский отпрыск.
Он наклонился и выдернул из живота мелкого гоблина кованую арбалетную стрелу, пробившую его насквозь. Стрела была в кишках и какой-то черной дряни, Перец обтер ее о солому, зевнул и сказал:
– Благородный муж ши встречает на своем пути сонмы разных гадов. Но смысл заключается не в том, чтобы мочить этих гадов, смысл – в самом пути. Путь и есть смысл всего, тебе понятно, Ляжка?
– Понятно, – пролепетал Ляжка.
– Ничего тебе не понятно, по ушам же вижу. Но я тебя подкую в теории героизма. И вообще, прочитаю вам небольшую лекцию. Причем совершенно бесплатно. Героизм – это просто…
Перец вертел стрелу между пальцами.
– Герой идет своей дорогой, весь преисполненный светлых грез и тихой радости. Герой встречает… ну, допустим, тромбониста. Дает тромбонисту в глаз, тромбонист падает в колодец…
Перец поставил ногу на труп юного гоблина, почесал стрелой подбородок и продолжил с изрядным пафосом:
– Все это неспроста. Во всем этом есть какая-то загадка. А может, это Судьба? Так думают многие! И ошибаются! Никакого неспроста, никакой загадки, никакой Судьбы! Если бы жизнь была полна тупых закономерностей, это была бы не жизнь, а учебник арифметики! Встреча с тромбонистом – это всего лишь встреча с тромбонистом. Только в плохих книжках один эпизод проистекает из другого, в хороших книжках все само по себе. Ты понимаешь, Ляжка?
– Да, понимаю…
– Случайность – вот Судьба! – провозгласил Перец. – Случайность! Не более того… Жизнь – это и есть случайность, жизнь – это хаос, беспорядок. А смерть, напротив, порядок. Камни – очень упорядоченные структуры…
Зимин слушал. Раньше он никогда не думал, что люди в таком возрасте могут рассуждать так. А они, оказывается, могли. И, как ни странно, Зимину было интересно это слушать.
– А вообще… – Перец неожиданно остановился в рассуждениях и пнул дохлого гоблина в сторону. – Вообще, надо сматываться отсюда, а то еще…
Ворота конюшни отлетели в сторону, и вошел хозяин. Он, как и вечером, явился с багром и был к тому же очень зол. Подойдя к мелкому существу, он поднял его за ногу и понюхал.
– Умер мой сыночек, – сказал старый гоблин. – Померла моя кровинушка! Померла моя надежа! Как жить-то теперь буду? Кто принесет мне кружку воды в старости? Кто укроет пледом мои больные ноги? Кто вотрет мне в затылок целебный бальзам из крыльев черных ночных бабочек? Кто будет опорой моей в мои последние дни?
– Короче, – Перец поигрывал стрелой. – Мне недосуг, знаешь ли…
Зимин на всякий случай стал обходить гоблина сбоку. Ляжка пытался спрятаться за кучей соломы.
– Вот он будет опорой в мои последние дни, – гоблин облизнулся и снова указал на Ляжку. – Это возместит мой ущерб и залечит раны моего больного сердца.
– Ты мне наскучил, старая обезьяна. – Перец перекинул стрелу из руки в руку. – Забудь про моего раба, забудь, он не про тебя. Говори, что надо, у меня мало времени.
Гоблин поднял багор и сказал гадким голосом:
– Отдай чела, рыцарь! Неправильно поступаешь!
– Если ты, бабуин, не уймешься, я тебя пристрелю, как твоего заморыша, – пообещал Перец. – А притон твой сожгу. А землю посыплю марганцовкой, чтобы ничего больше не выросло. Знаешь, сколько у меня марганцовки? Целый подвал марганцовки! Теперь пошел вон!
Гоблин задумчиво опустил свое пыряло, закинул своего отпрыска за плечо и, бурча, удалился.
– Скорее! – Перец принялся грузить на Игги вещи. – А то вернется с друзьями! Тогда крышак.
Они быстро собрались и удалились. Когда постоялого двора стало не видно за мамонтовыми деревьями, Перец согнал Зимина и Ляжку на землю, нацепил им на шеи цепи и принялся разглагольствовать.
– Гоблины трусливы, как вы, – говорил он. – Подлые существа, впрямую никогда не нападут, если только в спину или скопищем. Или ядом опоят. Надо было сжечь у него там все, ну да пусть живет, скотобаза, во имя идеалов гуманизма…
– Жалко его, мастер, – сказал Зимин. – Сын все-таки…
– Да у него таких сыновей тридцать штук, – хмыкнул Перец. – Не жалей. Он из него уже гуляш делает или котлеты.
– Котлеты – хорошо, – изрек Ляжка. – Особенно рыбные…
Перец засмеялся, впереди, в промежутках между деревьями, засинело небо.
– Котлеты… Это слово навевает на меня лирические мысли… Как говорил еще великий Ганнибал, война войной, обед обедом, – ухмыльнулся Перец. – Подкрепить себя пищей необходимо в ближайшее же время, иначе сахар в крови упадет. Но ничего, скоро пообедаем.
Огромный мамонтовый лес вдруг оборвался и перешел в бескрайнее, до горизонта, желтое поле. Зимин набрал в руку толстых злаков, но так и не понял, что это за культура, и про себя назвал ее пшеницей. Ляжка попробовал жевать колосья, но сразу убедился, что в натуральном виде эта пшеница весьма не походит на калачи. Но на всякий случай он набрал ее в карманы, даже в нагрудный. Мало ли куда попасть придется, вдруг на необитаемый остров? Можно посеять…
– За этим баснословным полем, мой верный Ляжка и мой верный Доход, снова лежит лес, а за лесом – Светлозерье, край радости и счастья, – пояснил Перец. – Туда мы прибудем завтра утром, когда светлоокий Феб позолотит своими лучами лазурные воды ручьев и хрустальные скалы долин. И там вы, скоты, будете счастливы, никуда не денетесь. А что касается еды, то в двадцати стадиях  [12] отсюда пуэбло дружественных гномов.
– Они дадут нам еды, мастер? – воспрянул разочарованный пшеницей Ляжка.
– Дадут, куда они денутся… – заверил Перец. – Главное, уметь просить. Вон, кстати, видишь дымок? Это они. Простые сельские парни.
Дымок, легкий и белый, поднимался прямо из пшеницы, и Перец двинул туда своего верного и быстроногого Иггдрасиля. Зимин с Ляжкой потащились вслед за ними, делать-то было нечего.
Дороги сквозь пшеницу никакой особой не оказалось, и пробирались они напрямую. Пшеница была высокая, в рост Зимина, и густая, Игги шагал через нее легко, Зимину же приходилось туго – толстые колосья болезненно резали руки и обсыпали Зимина пылью, отчего Зимин задыхался. Ляжке было еще плоше – нижние стебли резали ему не руки, а лицо и шею, отчего Ляжка мелко кровоточил и был похож на маску красной смерти.
Они пробирались и пробирались, а деревни гномов видно не было, хотя дымок приближался, и скоро Перец спешился и зашагал рядом с Зиминым и Ляжкой. Затем они остановились вовсе. Перец стреножил Игги и оставил в пшенице, конь сразу принялся поглощать колосья с большим аппетитом, блестел зубами и улыбался всему миру подряд.
– Мастер, почему мы оставили Иг… Иггдрасиля? – спросил Зимин, отряхиваясь от пыли. – Он бы помог нам нести припасы.
– Гномы боятся лошадей, – объяснил Перец. – Они невелики ростом, с капибару, и очень пугливы.
– Они не опасны? – осведомился Ляжка.
– Они безопасны, как дети, – улыбнулся Перец. – Даже хуже.
– Знавал я детей… – буркнул Ляжка. – Девочка шла мимо спецпэтэу…
– А где деревня-то? – оглядывался Зимин.
– Сейчас увидишь. Вернее, услышишь. Стойте. Тише.
Они замерли, и Зимин действительно услышал звуки: козье блеянье, гусиный гогот, какой-то пустой гул, будто хлопанье мокрых простыней по ветру, – всю ту звуковую дребедень, что сопровождает села и деревни по всей галактике.
– Теперь осторожно, – шепнул Перец. – Придется немного поползти. Ты, Ляжка, ползи последним, иначе твоя задница нас демаскирует. Вперед, обезьяны, в нужном месте я подам знак.