Все закручено (ЛП)

— Мисс Брукс?
Сначала я его не слышу. Звук моей собственной паники слишком оглушительный, как тысяча летучих мышей в закрытой пещере.
Потом он прикасается к моей руке, удерживая меня, спуская меня назад на землю.
— Мисс Брукс?
Седоволосый мужчина с обеспокоенными зелеными глазами и щегольской черной кепке?
Это Лу, наш швейцар.
Он приятный дядька, женат двадцать три года, две дочери-студентки. Вы когда-нибудь замечали, что всех швейцаров зовут Лу, или Гарри, или Сэм? Как будто их имя как-то предопределяет их род деятельности?
— Могу я для вас что-то сделать?
Может ли он для меня что-то сделать?
Лоботомия была бы сейчас очень кстати. Ничего такого, всего лишь нож для колки льда и топор и я стану счастливым членом клуба чистого разума.
— Вы в порядке, Мисс Брукс?
Знаете ту поговорку, «Лучше любить и потерять, чем не любить вообще никогда»?
Вздор. Кто это сказал, ничего не знал о чертовой любви. Лучше уж игнор, это безболезненно.
А вот узнать совершенство, прикоснуться к нему, дышать им каждый день, а потом у тебя это отбирают? Потеря — это агония. И каждая частичка моего тела теперь болит.
— Мне надо… Я должна идти.
Да, это мой голос. Ошеломленная и смущенная его версия, как у жертвы крупной автомобильной аварии, которая беспрестанно повторяет любому, кто будет слушать, что свет был зеленый.
Это не должно было так закончиться. Это не должно было кончаться вообще. Он написал это в облаках для меня, помните?
Навечно.
Лу смотрит на сумку на моем плече.
— Вы имеете в виду в аэропорт? Вы опаздываете на рейс?
Его слова отдаются эхом в бездонной жалости, в которую сейчас превратился мой разум.
Аэропорт… аэропорт… аэропорт… рейс… рейс… рейс.
Когда пациенты с синдромом Альцгеймера начинают терять память, сначала они помнят самое раннее. Старые воспоминания — адрес дома, в котором они выросли, имя своей учительницы — такие воспоминания остаются навсегда, потому что они прочно заседают. Настолько сильно становятся частью человека, что информация по большей части на уровне инстинкта, как умение глотать.
Сейчас преобладают мои инстинкты. И я начинаю планировать.
— Да… да, мне надо попасть в аэропорт.
Вы что-нибудь знаете о волках? Они вьючные животные. Семейные.
За исключением того, когда они ранены.
Если такое случается, раненый волк уходит в ночи один, чтобы не привлечь предателей. И он идет к последней пещере, которую оккупировала стая. Потому что она знакома. Безопасна. И он остается там залечивать раны.
Или умирать.
— Лу?
Он поворачивается ко мне от дверей.
— Мне нужна бумага и ручка. Мне надо отправить письмо. Можете отправить его за меня?
Нью-Йоркские швейцары не просто открывают двери. Они курьеры, почтальоны, охранники и мальчики на побегушках.
— Конечно, Мисс Брукс.
Он дает мне чистый листок бумаги и шариковую ручку. Потом он выходит наружу, чтобы поймать мне такси. Я сажусь на скамейку и быстро пишу. Любой мальчишка девяти лет вам скажет, что это лучший способ сорвать пластырь.
Смахивает на предсмертную записку. В какой-то степени, так и есть.
Для моей карьеры.
Мистеру Джону Эвансу:
В связи с непредвиденными личными обстоятельствами, я больше не смогу выполнять условия моего контракта с Эванс, Райнхарт и Фишер. Настоящим уведомляю о своем увольнении без предупреждения.
С сожалением,
Кэтрин Брукс.
Оно холодное, я знаю. Но профессионализм, это единственное оружие, что у меня осталось.
Знаете, для девочки есть что-то особенное в одобрении ее отца. Может, это какой-то эволюционный пережиток времени, когда дочери считались за собственность, которую можно было обменять или продать за высокую цену. Независимо от причины, одобрение отца важно, имеет больший вес.
Когда мне было десять, Гринвильский отдел Парка и Отдыха проводил соревнования Малой Лиги. Не имея сына, в которого можно было вложить свои бейсбольные мечты, мой отец проводил время, отрабатывая приемы игры на мне. Все равно я была девчонкой-сорванцом, так что это было не тяжело.
И в том году, мой отец решил, что я была слишком хороша, чтобы играть с девочками в мяч. Мальчишеская лига была более подходящей задачей.
И я в это верила. Потому что он в это верил.
Потому что он верил в меня.
Билли шутил надо мной; сказал, что сломает мне нос. Долорес приходила смотреть и красила свои ногти на трибуне. Я вошла в команду. И к концу сезона, у меня был самый лучший счет по подачам во всей лиге. Мой отец так гордился, он поставил мой трофей рядом с кассовым аппаратом в кафе и говорил об этом всем, кто хотел слушать. И даже тем, кто не хотел.
Три года спустя его не стало.
И меня это сломало, как слепого, который до этого мог видеть, я точно знала, чего лишилась. Я больше никогда не играла в бейсбол.
Потом позже, я повстречала Джона Эванса. Он выбрал меня — избрал меня — из тысячи претендентов. Он подпитывал мою карьеру. Он гордился каждой сделкой, что я заключила, каждым успехом.
И на какой-то момент, я знала, какого это снова почувствовать, что у тебя есть отец.
И Джон привел меня к Дрю. И наши пути переплелись, как плющ вокруг дерева. Знаете, как это бывает — его семья стала моей семьей, и все, что шло в придачу. Нежные наставления Энн, опека Александры, шуточки Стивена, дразнилки Мэтью… сладкая Маккензи.
И теперь я потеряла их тоже.
Потому что хоть я и не думаю, что они согласятся с тем, что сделал Дрю, как он поступил со мной, вы знаете поговорку: Кровь гуще воды. Так что в конечном итоге, не важно, каким отвратительным они посчитают выбор Дрю, они не примут мою сторону.
— Мисс Брукс, ваша машина снаружи. Вы готовы?
Прежде чем запечатать письмо, я царапаю два слова под подписью. Так жалких непригодных слова.
Мне жаль.
Потом я заставляю свои ноги подняться, и передаю Лу подписанный конверт. Я иду к двери.
Позади я слышу звуковой сигнал лифта. И я останавливаюсь и поворачиваюсь к большим позолоченным двойным дверям.
Я жду.
Надеюсь.
Потому что так обычно бывает в фильмах, не так ли? Нечто замечательное, Девушка в розовом, и любой другой фильм Джона Хьюза, на которых я выросла. Как раз перед тем, как девушка выходит или садится в машину, парень несется за ней вниз по улице.
Догоняет ее.
Кричит ее имя.
Говорит ей, что он не то имел в виду. Ничего такого.
А потом они целуются. И музыка играет, и идут титры.
Вот чего я хочу прямо сейчас. Счастливого конца, о котором все знают.
Я задерживаю дыхание. И двери открываются.
Хотите угадать, кто там? Давайте, я подожду.
…
Он пуст.
И я чувствую, как в груди все сдавливает. Дыхание учащается, каждый вдох отдается болью, как например когда вы подворачиваете лодыжку. И мой взгляд застилает пелена, когда двери лифта медленно закрываются.
Это кажется таким символичным.
Думаю, теперь мне надо закрыть свои собственные двери, а?
Я вытираю глаза. Шмыгаю носом. И поправляю сумку у себя на плече.
— Да, Лу. Теперь я готова.
  
Глава 8
 
Ананюга.
Говорят, горе — это процесс. Со своими стадиями.
Баба с яйцами. 
И расставание — сильно похоже на смерть. Кончина личности, которой ты был, жизни, которую ты планировал.
Выродок.
Первая стадия — это шок. Онемение. Как одно из тех деревьев в лесу — в котором случился пожар — что покорежило и помяло, но которое все равно как то продолжает стоять.
Говнюк.
Рискнете предположить какая вторая стадия?