Тайна Соколиного бора

Но не менее упорным был теперь и Савва:
— Неправда! Двухпудовых линей не бывает.
Тимка понимает, что перегнул. Но он не был бы Тимкой, если бы так легко отступился от сказанного:
— Да разве ж линь? Со-ом! Знаешь, какие сомы?
— Все равно неправда.
— Скажешь, не бывает таких сомов?
— Сомы бывают и покрупнее, но пуд жира из сома все равно не вытопить.
Тимка видел, что не вывернуться.
— Да не будем спорить, — миролюбиво заявлял он наконец. — Идем в село, и тогда увидишь, чья правда.
Тимка искусно переводил разговор на что-нибудь другое. Спокойный и неумолимый Савва снова отвергал его забавные, но неправдоподобные выдумки.
Эту слабость Тимке легко прощал не только его задушевный друг Савва — прощали ее все. Тимку любили за остроумие, буйный полет фантазии, а главное, за то, что был он не только говорун, но и мастер на все руки: и стихотворения лучшего в классе никому не удавалось написать, и сказки лучшей никто не рассказывал, и планера никто не смастерит лучше, чем он…
Мишка очень обрадовался друзьям, зная, что они не меньше, чем он, взволнованы сегодняшними событиями.
— Слышишь? — спрашивал Тимка у Мишки, указывая глазами в ту сторону, где за селом рявкали орудия. И сам отвечал на вопрос: — Идет, гад!..
Мишка не спорил. Не спорил в этот раз и Савва. А взволнованный Тимка спрашивал друзей:
— Что же делать? — Не ожидая ответа, он сам сразу Же предложил план действий — Немедленно идти к красноармейцам и попросить оружие — пойдем бить фашиста! Чего ты смотришь? Думаешь, не умею стрелять? Мой дядька Михайла — он майор в Красной Армии, — когда приезжал в отпуск, давал мне стрелять. И из ружья-двустволки и из пистолета! Я еще дикую утку как стукнул — только перья посыпались!
— А утка полетела, — вставил Савва.
— Куда полетела? У меня полетела? Ну, брат, дудки! Мы с дядькой Михайлой ее домой принесли.
Мишка вспыхнул:
— Да что ты мне тут врешь про уток! Тут немец идет, а ты врешь… Дядька Михайла так бы и дал тебе стрелять — разве у него патроны дареные!
— А ну вас! Рассказывай… — недовольно насупился Тимка.
Он умолк и отвернулся, как человек, несправедливо обиженный в своих лучших чувствах.
С предложением выступил Савва.
— Если Гитлер и в самом деле придет, подадимся с нашими войсками, — сказал он.
У Мишки угольками вспыхнули глаза, но сразу же блеск этот погас, и он безнадежно проговорил:
— Не возьмут.
— Возьмут! — уверенно сказал Савва.
Тимка забыл о своей обиде:
— Честное слово, возьмут! Я видел в одной части мальчика еще меньше, чем мы. Лет десяти. В шинели, шапка со звездой и сабля маленькая… Да что там говорить — свои чтоб не взяли!
И Тимка стал горячо рисовать всю привлекательность жизни трех друзей в воинской части, на полных правах военнослужащих.
Его опять прервал Мишка, не любивший дослушивать до конца Тимкины россказни:
— Еще бабушка надвое гадала — удастся ли, а ты уж залетел неведомо куда! Еще упросить надо, чтобы взяли.
На этот раз Тимка не обиделся:
— Да возьмут же! Тот хлопец говорил, что его даже позвали…
Вмешался Савва:
— Чего там спорить! Идем за село, узнаем, что делается, а тогда видно будет…
Рысцой, словно впереди ожидала их веселая игра, ребята окольными дорожками побежали за село.
— А как же матери? Что с ними будет? — переводя дыхание после быстрого бега, спросил Тимка.
Но Мишка и Савва только насупили брови.
За селом, где-то на Днепре, гремели орудия, и тягучее, непрерывное эхо от выстрелов перекатывалось в утреннем воздухе.
  
На берегу реки
 
С высокого холма было видно далеко. Взобравшись на его вершины, мальчики осмотрелись. Никаких перемен нигде они не заметили — все было так, как и всегда.
Артиллерийская канонада прекратилась; вокруг стало тихо и спокойно, как будто не было никакой войны, а только где-то стороной прошла сильная гроза.
Мальчики вглядывались в даль. Река, протекавшая под горой, подковой огибала село. Над рекой плыл туман, колыхался, золотился под солнцем, уже посылавшим из-за далекого горизонта щедрые лучи. Неоглядная даль напоминала бескрайнюю реку или, вернее, море с черными островами.
Ребятишки настороженно вслушивались в тишину, прощупывали глазами все островки в воображаемом море. Они озирали долину с любопытством и страхом.
Тимке привиделись среди тумана, который уже начал понемногу рассеиваться, какие-то причудливые фигуры, подвижные тени, и он упорно доказывал, что это фашисты. Савва молчал, а Мишка не хотел и слушать такие глупости.
За селом, из-за горизонта, рядом с черным остовом недвижного ветряка, медленно выплывало огненно-красное солнце. Безбрежное туманное море сразу зарделось, вспыхнуло, заиграло яркими переливами. Чем выше поднималось солнце, тем быстрее рассеивался туман. Он уже не напоминал море. Через его прозрачную завесу, как сквозь матовое стекло, пробивались зеленые приземистые кусты, полоски нескошенных лугов, истоптанных скотиной, тысячами человеческих ног и колес; вдали чернел большой лес. Знакомая речка была теперь как на ладони; она текла за селом тихо и спокойно, поблескивая цепью своих округлых озер, сообщавшихся одно с другим узенькими проливами.
С того места, где через речку протянулся деревянный мост, все время доносилось какое-то приглушенное, похожее на шум водопада гуденье, на которое мальчики сначала не обратили никакого внимания. Теперь они все поняли: под прикрытием тумана, тихо вызванивая по деревянному мосту сотнями лошадиных подков, непрерывной лентой двигалась воинская колонна.
Не сговариваясь, мальчики двинулись к мосту. В воздухе зарокотал мотор самолета, но самой машины еще не было видно.
— Фриц! — определил Тимка, и ему никто не возразил.
Он, конечно, не ошибся. За эти месяцы войны мальчики научились по звуку наверняка различать свои и вражеские самолеты. Сейчас они пристально вглядывались в небо, стараясь увидеть в вышине вражескую машину.
— Остановить движение! Маскируйся! — донеслась от моста команда.
На мосту засуетились люди. Они куда-то исчезали, словно проваливались сквозь мост или под землю. Конские упряжки заехали под раскидистые шатры придорожных верб. Через мгновение вокруг стало тихо и пусто. Где-то за рекой неумолчно стрекотала сорока да из села доносился собачий лай. Вверху, как назойливый шершень, гудел самолет.
Мальчики остановились в нерешительности: они хотели посоветоваться, как им быть и что делать дальше.
— Гей, вы там, орлы! — услышали они вдруг голос, прозвучавший откуда-то из зарослей ольхи. Окрик, безусловно, относился к ним. — Чего вы там торчите, как на выставке? Шатаетесь тут, только демаскируете местность!
Мальчики увидели солдата, маскировочный халат которого сливался с зелеными кустами.
— А к вам, дядя, можно? — первым нашелся Тимка.
— Идите, — позволил солдат.
Мальчики бегом бросились в кустарник.
— Да не бегать, чертенята! Идете, так идите по-людски. Видите — «рама». Увидит, подумает — паника.
В голосе солдата уже не было, как раньше, шутливых нот; тон его теперь стал резким и даже злым.
Услышав этот категорический окрик, ребята сразу же перешли на гусиный шаг. Солдат рассмеялся, увидев, как они затоптались на месте, вытягивая вперед шеи и закусив губы.
Низко, казалось прямо над головой, проплыл вражеский разведчик. Ребятишки от ужаса втянули головы в плечи, боясь поднять глаза. А что, если бросит бомбу?.. Но бомбы самолет не бросил, а, сделав еще один круг над селом и опустевшим мостом, исчез за горизонтом.
По мосту снова поспешно двинулись военные обозы и солдаты. Ездовые торопили лошадей.
Наши мальчики заговорили с солдатом, который оказался добродушным человеком.
— Что же вы будете у нас делать, такая мелкота? — спросил он, явно подсмеиваясь над необычными добровольцами.
— Да мы что угодно… в огонь и в воду!.. — пылко уверял Тимка.