Огонь

— Значит, есть несколько вариантов развития событий?
Книга тут же отвечает:
Да.
И тут же:
Нет.
То «да», то «нет»! Неужели нельзя сказать понятно?! — мысленно возмутилась Ида и тут же осадила себя.
Но знаки на странице смешались, изображение пропало, у Иды зарябило в глазах. Она испугалась, что обидела Книгу. Сконцентрировавшись на вопросе, она снова обратилась к Книге:
— Есть ли такой вариант развития событий, при котором мы с Густавом будем вместе?
Книга молчит. Потом знаки приходят в движение.
Ида, ты особенная девочка. Помни про наше соглашение. Ты — часть Круга до тех пор, пока не закончится последняя битва. Потом ты получишь свое вознаграждение. Сдержи обещание, которое ты дала мне, тогда и я сдержу слово, данное тебе.
Ида вздыхает.
Она говорит остальным Избранным, что давно ничего не видит в Книге Узоров. Она действительно ничего не видит. Такого, что им нужно знать. Такого, что может помочь в их общем деле.
С тех пор как Ида научилась читать Книгу Узоров, та много раз обещала: «Ты избавишься от магических способностей и сможешь забыть про Избранных. Но только после окончания последней битвы».
* * *
Когда Ванесса подошла к дому Линнеи, было уже темно. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна верхнего этажа — дома ли Линнея.
Ванесса пришла сюда пешком и всю дорогу не могла избавиться от странного чувства, что вокруг нее — декорации, а встречные люди — это статисты, приглашенные для съемок фильма.
Через несколько часов им нужно опять быть на кладбище. На сей раз Ванесса сказала маме, что будет ночевать у Мишель.
Тут в окне на восьмом этаже зажегся красноватый свет, и Ванесса поняла, что Линнея дома. Может, она увидела Ванессу в окно? Прочитала ее мысли? Почувствовала, что она здесь?
Ванессе так хочется простить Линнею. Она так скучает без нее. Линнея — единственный на всем свете человек, которому Ванесса может не лгать.
Внезапно налетает порыв ветра. Облако дорожной пыли поднимается вверх. Камешки, спокойно лежащие на асфальте, катятся к ногам Ванессы. Но кусты, растущие поблизости, совершенно неподвижны.
Ветер кружится вокруг Ванессы. Он охлаждает ее лицо, играет с волосами, от его прохладного дуновения кожа покрывается мурашками. Так бывает, когда Ванесса становится невидимой, только сейчас эти ощущения гораздо сильнее.
Проходит две-три секунды, и ветер улетает.
Ванесса еще раз смотрит на окна Линнеи и уходит прочь.
  
11
 
Мину не знает, что хуже: слушать, как мама с папой ругаются, или ждать, что ссора вот-вот начнется. Как сейчас. Каждая фраза выдает раздражение. Достаточно взгляда или жеста, чтобы разразился взрыв.
Они всегда любили ужинать втроем, а теперь Мину рада, если мама работает в ночь или папа допоздна задерживается в редакции. По веселости и приятности ужин в их компании теперь вполне можно сравнить с пикником в окопе.
— Проклятая жара, — говорит отец, вытирая лоб салфеткой. — Мину, передай, пожалуйста, соль.
Мину машинально передает отцу соль. Даже не глядя на маму, Мину знает, что та сделала недовольное лицо. А отец ответил ей взглядом, говорящим, что это его личное дело. И даже покрутил мельницу с солью подольше над тарелкой, чтобы подчеркнуть, что не собирается идти на поводу у мамы. За столом стоит такая тишина, что поскрипывание солонки кажется грохотом камнедробилки.
Крупицы соли сыплются на рыбу и картошку. Папе скоро пятьдесят четыре. Столько лет было его отцу, умершему от инфаркта.
Мину ковыряет вилкой пересушенный кусок лосося и надеется, что мама все-таки не станет комментировать то, что папа досаливает еду и не ест овощи.
— Как прошел первый школьный день? — спрашивает мама.
— Нормально. У нас новая классная руководительница, Ильва. Настоящая вобла. Она будет вести математику и физику.
— Макс вне конкуренции, да? Такие учителя бывают редко.
Вид у мамы понимающий, хотя на самом деле она ничегошеньки не знает. Мину пьет большими глотками воду: сухой лосось не лезет ей в горло.
— Печальная история, — продолжает мама. — Он уже полгода в коме, да? Это должно быть…
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, ладно? — говорит Мину.
— Да, оставь эту тему. Мину неприятно об этом думать, — поддерживает ее отец.
— Хорошо, — мягко соглашается мама, но взгляд, брошенный ею на отца, режет острее бритвы. — Я только хочу сказать, что Мину очень нравился Макс, поэтому Ильву ей воспринять трудно. Кстати, в отличие от тебя, Эрик, я считаю, что на неприятные темы тоже надо уметь разговаривать.
— А еще у нас в классе новый мальчик, — вмешалась Мину, прежде чем папа успел ответить. — Виктор Эреншёльд, из Стокгольма.
— Эреншёльды. Это они купили старую усадьбу, — сказал папа.
Будучи главным редактором газеты «Энгельсфорсбладет», он знал обо всем в городе, начиная от мелких соседских разборок и заканчивая финансами муниципалитета.
— Ты что-нибудь про них знаешь? — спросила Мину.
— Их двое. Отец и сын. Отец — дейтрейдер, то есть человек, покупающий и продающий акции и зарабатывающий деньги на электронной валютной бирже. Я разговаривал с Бертилем, хозяином дома, и он сказал, что оба Эреншёльда ужасные снобы. И младший, и старший.
— Бертиль, наверно, первый раз в жизни стокгольмцев увидел, — фыркнула мама.
— Мне показалось, он довольно ограниченный человек, я имею в виду Виктора, — быстро вмешалась Мину.
— Может, это результат неуверенности, — предположила мама.
— Или дурного характера, — возразил отец. — Нельзя всюду видеть психологическую подоплеку.
— Действительно, зачем пытаться понять своих ближних, — сказала мама. — Особенно этих ужасных стокгольмцев. Боже мой, Эрик, с каждым годом ты все больше становишься похож на энгельсфорских буржуа.
Вот она, последняя капля. Глаза родителей встретились. Лицо папы в одно мгновение покраснело, как свекла.
— Что ты имеешь в виду, Фарназ?
— Не кричи на меня, — произнесла мама ледяным тоном, который они с отцом попеременно использовали в своих ссорах. Когда один из них кричал, второй отвечал с ледяным равнодушием.
— Я не кричу! — заорал отец и бросил вилку с такой силой, что она отскочила от стола и со звоном приземлилась рядом с Мининой тарелкой.
Мину хотелось бросить в него эту вилку. Но вместо этого она встала, взяла свою тарелку, поставила ее в раковину и вышла из кухни. Мама с папой этого, похоже, даже не заметили.
Бегом поднявшись на второй этаж, Мину закрылась в своей комнате и включила музыку. Она увеличивала громкость до тех пор, пока звуки музыки не перекрыли голоса, раздающиеся из кухни.
Мину села на кровать, попыталась отдышаться, сосредоточиться на песне.
Любят ли мама с папой друг друга?
Они всегда обнимали и целовали Мину, но она уже давно не видела, чтобы они обнимали друг друга или говорили друг другу о любви.
«Может, они тоже живут вместе только из-за меня и, когда я стану взрослой, сразу разведутся?»
Эта мысль показалась ей ужасной и унизительной, как будто она цепь, которой родители прикованы друг к другу.
Дверь в папин кабинет захлопнулась. Мама что-то сердито крикнула ему вслед.
«Ведут себя хуже подростков», — подумала Мину.
Она посмотрела на большую спортивную сумку, лежащую на полу. В сумке были три лопаты, два карманных фонарика, лом и большая бутылка воды. Мину никогда бы не поверила, если бы ей раньше сказали, что она с радостью побежит ночью на кладбище, лишь бы только уйти из дома.
Но надо дождаться, пока родители уснут.
Мину достала из тумбочки Книгу Узоров и узороискатель. Может, они и сломаны, но Мину не сдается.
Она проводит пальцами по стертой кожаной обложке, где вытиснены два круга — большой и в центре него — маленький. Открывает Книгу, и пока пальцы листают страницы, мысли концентрируются на вопросе: