Огонь

Как будто не замечая маминой холодности, женщина обняла ее, потом протянула руку Анне-Карин и представилась как Сирпа.
— Мы с мамой вместе учились в школе, — объяснила женщина. — А с тобой виделись в магазине, я работаю там на кассе.
— А-а, — протянула Анна-Карин.
— У нас в «Позитивном Энгельсфорсе» сегодня мероприятие, — сказала Сирпа.
— Я это заметила, — ехидно проговорила мама, и Анне-Карин стало неловко.
— Видно, что людям у вас нравится, — промямлила Анна-Карин, чтобы загладить мамину колкость.
Она поставила пакеты на тротуар и стала разминать руки, пытаясь восстановить кровообращение. Укусы лисы опять начали чесаться.
— Да, у нас действительно очень хорошо, — сказала Сирпа, задумчиво глядя в сторону центра. — Это именно то, что нашему городу нужно.
Она повернулась к Анне-Карин:
— Ты еще очень молода, и тебе трудно поверить, что когда-то Энгельсфорс был процветающим городом. Мы можем сделать так, что он снова начнет развиваться, если научимся видеть возможности, которые нас окружают. Может, зайдете к нам? Познакомитесь с Хеленой. Хеленой Мальмгрен.
— Я прекрасно знаю Хелену, о которой ты говоришь, — процедила мама, пытаясь нашарить в сумке сигареты.
— Она прекрасный человек, Мия. Очень сильный. А ведь ей столько пришлось в жизни перенести. Она мне очень помогла. Я много лет страдала от болей в шее, а Хелена показала мне, что главное — наше отношение к болезни. Будешь без конца перемалывать негативные мысли — будешь болеть, а если решишь, что здорова, так оно и будет.
Анна-Карин посмотрела на маму — та, глядя в сторону, демонстративно курила. Она не слышала ни слова из сказанного, поняла Анна-Карин. Да, конечно, со стороны эта история кажется странной, но Сирпа верит в то, что говорит, и радуется.
— Может, Хелена поможет тебе вылечить спину? — спросила Анна-Карин у мамы.
— Нам пора идти, — вместо ответа сказала мама и выбросила окурок.
— У нас еще есть время, — невинно заметила Анна-Карин.
Мама бросила на нее испепеляющий взгляд.
— Тогда пошли, — обрадовалась Сирпа.
Она провела их через толпу и открыла дверь офиса «Позитивного Энгельсфорса». Внутри оказалось еще больше народу. Все улыбались друг другу. Как будто одно то, что они находятся здесь все вместе, было достаточным поводом для гордости и радости. Анна-Карин увидела в толпе Густава, он разговаривал о чем-то с парнями из футбольной команды. Тут же были обе Ханны, другие ребята из школы, учителя. Вот учитель рисования Петер Бакман и замдиректора Томми Экберг — Мину рассказывала, они оба присутствовали при том, как выгоняли директрису.
Вдруг сердце Анны-Карин замерло. Она увидела Яри.
Яри, которого она столько лет любила на расстоянии. Так сильно, что порой не могла думать ни о чем другом, кроме своей любви. Яри, про которого после вечеринки у Юнте она постаралась забыть.
Внутренний голос уговаривает Анну-Карин бежать, но поздно — Яри видит ее.
Его взгляд задерживается на ней на несколько секунд, потом перемещается дальше. Они не виделись уже несколько месяцев. Может, он заставил себя забыть все, что между ними произошло? Она очень надеется на это.
Анна-Карин догоняет маму и Сирпу. Снова ставит пакеты и дает отдых рукам.
— Хелена, тут с тобой один человек хочет поговорить! — кричит Сирпа.
Женщина с ярко-рыжими волосами оборачивается. На ней длинное, в пол, платье из тонкого желтого материала.
Яркий цвет ткани подсвечивает ее лицо.
— Мия! — Лицо женщины озаряется улыбкой, как будто появление мамы — для нее настоящий подарок. — Как я рада тебя видеть!
Мама бурчит что-то в ответ. Хелена оборачивается к Анне-Карин и осматривает ее с ног до головы. Ее внимание напрягает Анну-Карин и одновременно льстит ей.
— Выпрямись, девочка, — говорит Хелена. — Улыбнись миру, и мир улыбнется тебе.
Она подмигивает Анне-Карин, как будто их объединяет общая тайна, и снова поворачивается к маме.
— Я слышала, у вас зимой был пожар, — говорит она.
Мама молча кивает.
— Постарайся увидеть в случившемся что-то хорошее. Возможности есть всегда, надо только научиться их видеть. Когда дверь закрывается, открывается окно.
— Говорить легко, — фыркает мама. — После пожара моего отца парализовало, мне пришлось бросить хутор, на котором я выросла. И теперь я одна бьюсь, чтобы прокормить Анну-Карин.
Слова мамы больно ранят Анну-Карин, ярость клокочет в ней, угрожая вырваться наружу.
«Я могла бы заставить тебя рассказать правду, — думает она, глядя на маму. — Ты вовсе не думаешь о том, как меня прокормить. Ты обо мне вообще не думаешь. И на дедушку тебе наплевать, ты его даже не навещаешь. Мы переехали в город из-за тебя. Потому что ты хотела переехать. Держу пари, что ты обрадовалась пожару».
Желание заставить маму рассказать, как все было на самом деле, так сильно, что Анна-Карин едва сдерживается. Единственное, что ее останавливает, — страх перед Советом.
— Я понимаю, как вам пришлось трудно, — доброжелательно кивает Хелена. — Но ты можешь расценивать это как шанс начать новую жизнь. Сделать карьеру.
Анна-Карин с благодарностью косится на Хелену. Она говорит именно то, что нужно услышать маме.
— Из-за своей больной спины я никак не могу устроиться на работу! — Голос мамы звучит агрессивно. Но Хелена не дает сбить себя с толку.
— Именно эти проблемы мы помогаем решать в «Позитивном Энгельсфорсе», — говорит она, наклоняясь к маме и втягивая в себя носом воздух. — И с курением тоже можно разобраться.
Она снова подмигивает.
Это оказалось для мамы последней каплей.
— Нам пора идти, — говорит она и тянет за собой Анну-Карин.
— Приходите, когда захотите! — кричит им вслед Хелена. — Наши двери и сердца всегда открыты для вас.
Мама пробирается через толпу, прокладывая себе локтями дорогу, выходит на улицу и быстрыми шагами двигается прочь от офиса.
— Никто не имеет права диктовать мне, как нужно жить, — ворчит она, изо всех сил толкая дверь подъезда. — Ей легко говорить…
— Легко?! — кричит Анна-Карин. Дверь с грохотом захлопывается за их спиной. — Элиас умер! Сын Хелены умер! А она пытается помочь тебе!
Ярость все-таки прорывается наружу. Мама смотрит на нее удивленно.
— Не думай, что ты самая несчастная на всем белом свете, — продолжает Анна-Карин.
— Ты не знаешь, как мне живется.
— Я-то как раз знаю, как тебе живется, — говорит Анна-Карин. — Потому что мне живется точно так же. И ты об этом прекрасно знаешь. Но тебе на это наплевать, потому что ты жалеешь только себя!
— Ах так! Значит, я еще и плохая мать! Спасибо тебе! Спасибо, что добила меня, лежащую.
Анна-Карин хорошо знала эту тактику. Стоило сказать, что мама в чем-то не права, как мать переходила в нападение и добивалась того, что Анну-Карин начинала мучить совесть. Простая хитрость, но она всегда действовала. Раньше, но не в этот раз.
— Обратись за помощью! — рявкнула Анна-Карин и так резко поставила сумки на пол, что банки и бутылки выкатились на пол. Она вышла из дверей и оглянулась только тогда, когда отошла от дома довольно далеко. Мамы не было видно ни у подъезда, ни в окнах квартиры.
Возле «Позитивного Энгельсфорса» стояла Хелена. Вокруг нее толпились люди, но она смотрела прямо на Анну-Карин и тепло ей улыбалась.
Анна-Карин уже хотела ответить на ее улыбку, но тут появился муж Хелены, Кристер Мальмгрен — «чиновная шишка», как его называла мама Анны-Карин. Кристер обнял жену за плечи, что-то ей сказал, они развернулись и ушли в офис.
  
28
 
Ванесса летела.
Взмывала вверх, все выше и выше. Земля была где-то далеко внизу, и Ванесса знала, что, если упадет, разобьется в лепешку, но не боялась. И только набирала высоту. Вверх, вверх.
Вот облако, похожее на туман. Ванесса пролетела сквозь него и поднялась еще выше, туда, где небо безоблачно и ясно.