Обменный ребенок

«Сейчас что-то произойдет»,— подумал я, глядя на Билли. И был прав. Билли сжала в кулаки дрожащие руки, топнула ногой и закричала:
— Ненавижу вас! Вы никого не оставляете в покое! Все должны быть такими, как вам хочется. Не трогайте хоть бедного Джаспера! Жалкие обыватели!
Выкрикнув это, она кинулась из комнаты. Но папа схватил ее на бегу и отвесил две пощечины. Билли приняла их как королева, не дрогнув ресницами и не защитив лицо руками. Даже сделала вид, что ждет третью. И не дождавшись, скрылась с высоко поднятой головой.
— Она останется дома! Баста! — сказал папа. Как будто в данных обстоятельствах это могло быть наказанием.
Мама укоризненно посмотрела на папу. Если бы не я, она бы ему выдала! Мама в принципе против шлепков и тумаков. Даже для маленьких. Она говорит, что те не поймут, за что их получают. А Билли считает, что бить маленьких еще несправедливее, чем больших. Малыши не понимают, что происходит, И могут ужасно испугаться. Но об этом никто не думает, потому что крохи не умеют говорить.
— Так! — сказал папа, потирая руки, которые, должно быть, болели от пощечин.— Сейчас я вытащу парня!
Он подошел к ванной и хотел было открыть дверь. Но та оказалась запертой изнутри. Папа постучал. «Open the door, Jasper, and let me in!» («Открой дверь, Джаспер! Впусти меня!»),— раз десять прокричал он. Из ванной — ни звука.
— Он слушается только Билли,— сказала нервно мама.— Только Билли может его вывести.— Она подбежала к Биллиной двери и нажала на ручку. Дверь не поддалась.— Открой Билли! Впусти меня!
Ситуация была дурацкой. Каждый из родителей, стоя перед белой лакированной дверью, тряс ее и требовал впустить,
Папа первым понял бессмысленность положения.
— Прекрасно! — сказал он.— Пусть остаются. Мы уезжаем!
Я не осмелился возразить. Мама взяла сумку, надела голубую соломенную шляпу. Папа надел пиджак. Потом снял с крючка связку Биллиных ключей и сунул ее в карман. И связку запасных ключей тоже взял из буфета. «Теперь они не выйдут»,— зло сказал он.
Мы покинули квартиру. Папа дважды повернул ключ в замке. И нижний замок, который мы используем в редких случаях, лишь уезжая в отпуск, тоже закрыл на два оборота.
Субботу мы посвятили осмотру окрестностей родного города.
Папа рассказывал мне то, что хотел рассказать Джасперу. Только по-немецки. А мне хотелось, чтобы по-английски. Я утром поспорил сам с собой, что папа наше «Зеленое кольцо» назовет «green belt» («зеленым поясом»).
Воскресенье, 26 июля
Мы с Билли проснулись в восемь часов. Проснулись от того, что мама открыла в нашей комнате окно. «Впустить свежий воздух»,— сказала она и вышла.
Билли натянула одеяло на голову. Я вспомнил, что Билли вечером хотела рассказать мне что-то важное.
— Когда все заснут,— сказала она.— Кто их знает! Вдруг подслушивают.
Но, к сожалению, я быстро заснул. Папина поездка меня доконала. Сколько километров мы проехали и сколько бензина нанюхались!
— Билли! — окликнул я.
Билли высунула голову из-под одеяла.
— Ты хотела мне рассказать что-то важное.
— Но ты же заснул.
Она села и принялась было рассказывать, но тут опять вошла мама. На этот раз с чистым бельем.
— А ну-ка марш из кроватей! — сказала она.— Надо перестелить белье.
— Позже,— прошептала Билли. Она сказала это мне, предполагая потом рассказать о чем-то важном. Но мама отнесла это на свой счет.
— Нет! Сейчас,— сказала она.— Позже мы поедем в Шенбрунн. Осматривать дворец.
Вздыхая, мы выбрались из постелей и вышли из комнаты. Дверь Джаспера была открыта. Внутри все блестело. Мама там уже поорудовала и ликвидировала все намеки на беспорядок. Джаспера не было видно. Оказалось, он сидел в гостиной за завтраком. У него были мокрые волосы. Наверное, папа его опять помыл. Джаспер выглядел подавленно, как душевнобольная горилла в зоопарке.
Папа тоже сидел за столом. Он коротко кивнул нам. Я думаю, он еще не знал, разговаривать ему с Билли или нет. Время покажет, прощены ли «жалкие обыватели» с двумя пощечинами или еще день будет длиться наказание.
Я, поедая свой завтрак, заметил: Билли с Джаспером обмениваются взглядами. Взглядами, полными взаимопонимания. Мне тоже захотелось к ним подключиться. С Билли сигнализация мгновенно наладилась, Джаспер же меня проигнорировал.
Тут папа выдал:
— В девять отъезд. Едем осматривать Шенбрунн.
— Я не поеду,— сказала Билли.— Мне плохо.
— Пустяки! — заявил папа.— Впрочем, пожалуйста, поедем без тебя.
Билли поднялась. Я заметил, она выразительно поглядела на Джаспера. Джаспер почти незаметно кивнул, потом проговорил: «I feel sick» («Я болен»). И встал. Билли промаршировала из гостиной. Джаспер — за ней. Я почувствовал себя покинутым. Во мне шевельнулась ревность. Было ясно: между Билли и Джаспером что-то произошло, о чем я не догадывался, потому что меня таскали по окрестностям Вены. Если бы я не знал, что Билли интересуют только красивые парни от восемнадцати и выше, я решил бы, что она влюбилась.
Я не хотел быть в стороне еще один день и с отчаянным мужеством заявил: «Мне тоже плохо». Потом выскочил из гостиной. Я проскочил мимо открытой двери Джаспера и увидел, что тот лежит одетым на кровати.
Ну точно мертвец в гробу: закрытые глаза, руки крест-накрест на животе. В Биллиной комнате та же картина: одетая Билли поверх свежезастланной постели. Оставалось и мне улечься в позе мертвеца.
Билли тихо спросила:
— Тоже бастуешь?
— Конечно!
Билли вздохнула.
— Как ты думаешь, они поедут во дворец вдвоем?
— Думаю, нет.
— Как бы мне хотелось опять влезть в наушники!
— А что тебе мешает?
— Не получится. Тогда у Джаспера никого не останется. Ты ведь тоже его не выносишь.
Я пробормотал что-то уклончивое.
— Нет-нет! Ты его не терпишь, потому что его навязали на твою шею без спроса.
— Но ведь они пригласили Тома...
Билли тут же прервала меня:
— Слава богу, что не явился этот образцовый идиот!
— Почему идиот? Его фотография тебе понравилась!
— Можно ошибиться. Пусть тебе сам Джаспер о нем расскажет.
Мысль о том, что Джаспер что-то расскажет, показалась мне абсурдной. Я разозлился на Билли.
— Запакуй своего Джаспера в серебряную бумагу и обвяжи бантиком! — взорвался я.
— Ага! Понятно! — Билли тоже вскипела.— Если папочка с мамочкой кого-то не выносят, пай-мальчик с ними заодно. А что это ты, собственно говоря, лежишь? Почему не едешь осматривать дворец? В награду получишь мороженое!
— Это подло! — сказал я.
— Ты прав! — Билли успокоилась. И спустя минуту пробормотала: — Прости, Вальди!
Она проскользнула в гостиную. А вернувшись, с ухмылкой сообщила:
— Кажется, уезжают. Папа сказал, что наденет старые брюки. А мама делает бутерброды.
Билли была права. Послышались торопливые шаги. Потом мама сказала что-то про корзинку, которую возьмет на случай, если поспела смородина. Затем мы услышали, как мама разговаривает с бабушкой по телефону: «Мы едем на дачу. Хочешь поехать с нами? Нет, дети не. едут. Нет настроения».
— Типичная картина! — прошептала Билли.— Главное, чтобы никто не знал, что у нас происходит. Она передразнила маму: «Дети не едут. Нет настроения!» Ха-ха! Нас запирают! Отвешивают затрещины! А в остальном мы прекрасная, гармоничная семья!
Конечно, Билли была права. Но меня удручали злость и ненависть в ее словах, В конце концов, у нас только эти родители. Других не будет. И кроме недостатков, которые так раздражают Билли, у них есть достоинства. Как-нибудь я объясню это Билли.
Как только дверь захлопнулась, Билли кинулась к окну.
— Он запирает на два оборота вверху и внизу,— сказал я, прислушиваясь.