Дырчатая луна (сборник)

Лесь приспособил к двухметровой рейке маленький блок, пропустил через него веревку. Прибил рейку к стене будки — получилась мачта. На нее Лесь поднял желтый с черным кругом флаг. С моря потянул ветерок, флаг шевельнулся, хлопнул.
Звякнула калитка, сипло тявкнул Пират. Лесь глянул вниз. В калитке стояла Гайка с большущей книгой под мышкой. Пирата Гайка не боялась, тем более что он уже махал хвостом. Гайка смотрела вверх на Леся. Чуточку виновато.
— Я... вот... нашла тот самый словарь. Где про гульку.
— Забирайся сюда, — велел Лесь. Он не удивился, что Гайка пришла. Она обрадованно полезла по приставной лестнице. Лесь потянулся навстречу, ухватил пудовый том.
— Как ты его дотащила?
— Да не так уж трудно... Трудно было ваш Шлюпочный проезд найти. Здесь все такое запутанное.
— Это с непривычки, — снисходительно сказал Лесь.
— Ага... — выдохнула Гайка.
Она теперь была не в школьном платьице, а в краснобелом клетчатом сарафанчике, и Лесь подумал, что в этом наряде Гайка еще симпатичнее. Впрочем, подумал мельком. Больше самой Гайки его интересовал словарь.
— Где тут про гульку?
— Сейчас... Это будто специально про тебя, я же говорила... — торопливо улыбалась Гайка. — Вот... — Она развернула книгу, где была сделана закладка. — Смотри.
Лесь прочитал:
«Гулькин... С гулькин нос — очень мало, ничтожное количество (от ласкового названия голубя — «гуля», «гулька»)».
— «Ничтожное количество»... — обиженно хмыкнул он.
— Но ведь не прыщ и не шишка! Это же с голубем связано, а голубь — он красивый... ой! — Она засмеялась. Лесь тоже, потому что получилось как по заказу — хлопая крыльями, сел на рейку с флагом голубь — сизый житель окрестных пустырей. Поворковал, глянул на Леся и Гайку по-хорошему и улетел...
Они поболтали немного о том о сем, а потом Лесь показал Гайке инкубатор. После этого повел ее в дом и познакомил с Кузей. Кузя добросовестно продемонстрировал свои таланты. И наконец дружески прыгнул Гайке на плечо. Она вздрогнула.
— Не бойся, — сказал Лесь, — не кусается.
— А если током щелкнет?
— Хорошего человека не щелкнет!
— Разве он знает, кто хороший, а кто нет?
— Чувствует... Ты ведь не хочешь ему вреда?
— Нет... Только он лапками щекочет. Когда у меня будет свой, я привыкну.
Тут Лесь погрустнел и озаботился. А Кузя прыгнул с Гайкиного плеча в сандалию на стене. Гайка похвалила:
— Какой уютный дом ты ему придумал.
— Я не придумывал, это он сам выбрал. А сандалета была еще раньше прибита, год назад.
— Зачем?!
— Ну... такой у меня обычай. Как лето кончается, я изношенную сандалию прибиваю над кроватью. Двадцать первого сентября. Это осеннее равноденствие и мой день рождения...
-- Ой, а я тоже в сентябре родилась, только раньше, четырнадцатого!.. Лесь, кузнечик выведется к четырнадцатому?
— Нет, наверно, не успеет, — бормотнул Лесь.
— Ну, ничего. А насчет сандалии ты здорово придумал. Лето будто прилипло к стенке.
Лесь повеселел:
— У меня про нее даже стихи сложились:
 
 
   Мне вот эта
 
   Сандалета
 
   Помогает
 
   Помнить лето...
 
 
— Молодец какой! — восхитилась Гайка. — Ты часто стихи сочиняешь?
— Никогда в жизни! Это один раз, случайно.
— Все равно молодец... А почему это Кузя спрятался?
— Застеснялся... Гайка, пойдем на крышу, там ветерок.
Флаг по-прежнему полоскался на ветерке.
— Лесь, ты зачем его поднял? Для красоты?
Лесь пошевелил на босой ноге пальцем с желтой ниткой.
— Нет. Не для красоты...
Гайка проговорила неуверенно:
— Получается, что ваш дом как корабль, который все время меняет курс влево.
— Дело не в этом, — рассеянно отозвался Лесь.
— А в чем?
Лесь смотрел на крышу сарая, где сиял никелированным ободом отражатель. Гайку все больше тревожило его молчание.
— Ты... почему ничего не говоришь?
Тогда Лесь ответил насупленно и решительно:
— Я тебя обидеть боюсь, а сделать ничего нельзя.
— Что... нельзя? — по-настоящему перепугалась Гайка.
— Я тебе обещал желтого кузнечика. А это не получится. До равноденствия успеет вывестись всего один, и я должен отдать его... другому человеку.
— Какому человеку? — прошептала Гайка.
— Одному мальчишке... Так получилось...
— Ну-ка расскажи, — потребовала Гайка и сама удивилась своему решительному тону.
Лесь послушался. Рассказал про Ашотика.
— Сама видишь, Гайка, ему кузнечик нужнее.
Гайка притихла, сидела печальная.
— Обиделась, — вздохнул Лесь. Печально, однако без мысли изменить решение.
— Ничуть, — искренне сказала Гайка. — То есть я обиделась, только не на это.
— А на что?
— Ну... на то, что ты подумал... будто я могу обидеться. А я же понимаю.
— Хорошо, что понимаешь...
— А ты... вообще глупый, — чуть слышно выговорила Гайка.
— Отчего же?
— Оттого... — Гайка заскоблила черепицу краем босоножки. — Дело разве в кузнечике?
— А в чем? — И у Леся затеплели уши. Он прочитал ответ в ее ускользнувшем взгляде: «В тебе дело. Лишь бы ты не расхотел со мной дружить».
— Весной и летом я тебе выведу хоть целый табун, — неуверенно пообещал он. — Когда солнце опять наберет силу.
Это было неразумно: ведь Гайка сию минуту сказала, что дело не в кузнечике. Сообразив про такую несуразность, Лесь смутился еще больше. Но тут же — по своей привычке высказываться бесхитростно — спросил:
— Ты, наверно, боишься, что если я решил отдать кузнечика другому, то, значит, мне на тебя наплевать, да?
Гайка снова кинула в него боязливый взгляд: «А тебе... не наплевать?»
Лесь объяснил серьезно, весомо так:
— Мы же договорились на берегу, что теперь как родственники.
Гайка повела облупленным плечом.
— Ну и что... родственники. Они ведь не друзья, они всякие бывают. Например... как твоя тетя Це-це... — И выдохнула со смесью ужаса и храбрости: — Нет уж, я так не хочу...
— Так и не будет. Она — просто тетя, а я тебе... ну, почти что родитель. Разве забыла?
— Родители у меня давно есть, — уже без стеснения, просто с грустью сообщила Гайка. — А вот друга... ну, такого, самого-самого... никогда не было. Ни среди девчонок, ни среди мальчишек.
Лесь не отвечал, глядя с крыши в дальние дали, на морской горизонт. Но Гайка теперь чувствовала, что он не отгораживается от нее. Он прислушивается — и к ней, и к себе. И совсем перестала бояться своей откровенности.
— А у тебя... такой друг есть?
Лесь мотнул головой — так, что белые волосы разлетелись над ушами.
— «Самого-самого» нету... Я его только во сне видел.
— Расскажешь? — шепотом спросила Гайка. Она сидела на черепице в сторонке от Леся, а теперь придвинулась вплотную.
Было солнечно и спокойно, морской ветерок дружески обвевал Леся, и Гайка была славная, и все вокруг было хорошо. И Лесь подумал, что отчего бы и не рассказать про  э т о?
— Это такой сон... Я его видел много раз. Он — про город. Город этот похож на наш, только... ну, не совсем похож. В нем полно загадок, закоулков и всякого такого... А на площадях растут среди камней большие синие цветы... А кое-где вместо улиц каналы, и туда с моря заходят теплоходы, и часто даже не поймешь, где дома, а где корабельные рубки... А народу немного, поэтому в городе всегда спокойно...
Гайка сдержанно дышала у его плеча. Лесь продолжал:
— Мне всегда снится сперва утро. Тихое, раннее. И вдруг раздается музыка. Переливчатая... Знаешь, есть такой инструмент — флейта?
Гайка кивнула.
— Она хорошо так играет, — шепотом рассказывал Лесь. — Музыка эта — старинный марш. Не парадный, а такой... ну, немного печальный. В маршах есть средняя часть, она не боевая, а... словно передышка для отдыха.