Дырчатая луна (сборник)

Лесь и Гайка отвели Ашотика домой и пошли к Большой гавани, на Адмиральскую набережную. Лесь, кажется, знал, что ему делать. Гайка не спрашивала, просто шла рядом. Была в ней непонятная тревога.
С высокой набережной виден был выход из бухты, перегороженной бонами, и другой берег, называвшийся Батарейная слобода. И мыс, где стоял полукруглый старинный форт.
Сейчас форт был наполовину закрыт серым корпусом крейсера-авиаматки «Ладонь». Название авиаматки полагалось говорить с ударением на «а». Но все ее называли «Ладонь» или «Ладошка». На широкой стальной палубе — будто и правда на ладони, как уснувшие мухи, — сидели боевые вертолеты. По бортам торчали расчехленные ракетные установки, похожие на кусочки пчелиных сот.
Город был спокоен и тих. По набережной и бульвару гуляли взрослые и ребята. Здешние и туристы. От музыкального фонтана доносилась переливчатая мелодия. На стальную великанскую «Ладошку» смотрели спокойно. Но в этом спокойствии была усталость. Так люди, живущие рядом со складом боеприпасов, устают от страха и уже не думают о постоянной опасности...
«Ладонь» хотела уйти. В другой порт, на базу другого флота, который теперь считался заграничным. И подняла нездешний флаг. Так решил командир авиаматки, и его поддержал экипаж.
Штаб запретил уход. Пригрозил «принять все меры» и привел в готовность береговые батареи. «Ладонь» расчехлила установки. После чего в штабе начались долгие и бесполезные переговоры. Авиаматка с раскаленной от солнца палубой уже неделю стояла у выхода из бухты — громадная, стальная, неумолимая. На корабле и на берегу боевые вахты дежурили у пусковых пультов. На площадях и в скверах порой собирались митинги — кто за «Ладонь», кто за штаб. Тех и других иногда пытались разогнать парни в пятнистых робах и лиловых беретах. Один раз с лиловыми беретами крепко сцепились черные — морской десант. Правда, без стрельбы, врукопашную. Досталось и тем, и другим.
Дядя Сима сказал по этому поводу:
— P-романтика гражданской войны... Мало что на Горном берегу все передрались, так и нашим не сидится. Адмиралы грызутся за власть, а у лейтенантов и мичманов зуд под копчиком. И матросики туда же...
Лесь крепко сжал излучатель.
— Гайка, если сейчас лучом по «Ладошке»! Может, и пропадет у них агрессивность? А то ведь шарахнут из установок, тогда половина Батарейной слободы в дым...
— Давай, Лесь, — неуверенно согласилась Гайка.
Лесь уперся локтями в гранитный парапет...
Вот тут-то и подошел Вязников.
— Чем это вы занимаетесь? — Видно было, что он прячет под ленивой усмешкой настоящее любопытство.
— Играем, — сказала Гайка миролюбиво. И посмотрела на Леся: «Не задирайся, ладно?» А он и не собирался. Хотя и досадно было, что Вязников помешал.
Вязников тронул пальцем банку. Спросил совсем серьезно:
— Это что? Космический бластер?
— Да, — сказал Лесь. Он ведь ничем не рисковал. Все равно Вязников не догадается. — Особый излучатель. Сейчас шарахну по «Ладошке» секретной энергией, и там сразу раздумают ракетами грозить.
— Не надо, Лесь, — вздохнул Вязников. Будто поверил. — У меня там старший брат. Мичман.
— Но это же безвредно для людей! — быстро разъяснила Гайка. — У них только злость исчезнет.
— И тогда их с батарей раздолбают, как плавучую мишень, — тихо сказал Вязников. — Или ночью десант возьмет их тепленькими.
Гайка глянула на Леся:
— Тогда, может, облучить батареи?
— Отсюда не достать, — насупленно объяснил Лесь. — И вообще... Чем «Ладошка» лучше батарей?
— На батареях у меня дядя, — сказал Вязников. — Папин брат. Старший лейтенант... Ладно, пока... — И пошел, покачиваясь. Тонкий, слегка согнувшийся. Почему-то грустный.
И Лесь неожиданно сказал ему в спину:
— Вязников! Ты правда уедешь отсюда?
Он остановился, посмотрел через плечо.
— Не знаю. Может, да, а может, нет. Как получится у родителей. — И пошел опять. И скрылся за каштанами.
— Лесь, не надо нам соваться в эти дела, — негромко, но твердо сказала Гайка. — Мы же не знаем, кто прав, а кто виноват. И вообще... там брат, а там дядя...
— Да никто не прав! Все посходили с ума: и дяди, и братья! — Лесь чуть не заплакал.
— Но у тебя же не хватит энергии на всех!.. Лесь...
— Что? — ощетиненно вскинулся он.
— Ты же сам говорил: виноваты инопланетяне! Если сбить их излучение... — Она смотрела не на Леся, а куда-то назад и вверх.
Лесь посмотрел туда же.
Над каштанами Адмиральского бульвара видны были крыши Сигнальной горки. А над крышами блестел голубой куб новой метеостанции с белым шаровидным чехлом антенны.
Лесь сжал губы и поднял приклад к плечу. Потом нахмуренно глянул на Гайку:
— А как мы узнаем, что излучение прекратилось?
— Увидим же, какая сделается жизнь...
— Это не сразу. А сейчас-то как?
— Лесь, мне кажется, шар лопнет и задымится.
Лесь теперь не колебался. Убрал предохранитель, прицелился. И на три долгие секунды нажал спуск.
Разумеется, ничего не случилось. Шар по-прежнему сверкал белизной — неподвижный, незыблемый.
Лесь враз, в один миг, понял, что все это — его сплошная выдумка. Не было никакой искры на круге затмения, а был просто блик на линзе. И не может быть никакой энергии Луча. И «лейденская» банка — обычная пустая жестянка. И стеклянный кубик врет, когда разбивает мир на радужные картинки. И Безлюдные Пространства — просто оглохшие от зноя окраины Заповедника. И Бухта, о Которой Никто Не Знает, — обычный закуток между скалами: купальщики в него не лазят, потому что боятся крутых тропинок...
И так он стоял, прощаясь со сказкой и надеждой. Уже не смотрел на антенный шар, а смотрел на свои старые сандалии. Опустил деревянно-жестяную игрушку и слышал, как звенит вокруг беспощадное знойное солнце. И асфальт, и гранит были горячими, как броневые листы авиаматки...
— Лесь!! Смотри! Туда!..
По шару шли змеистые черные трещины. Потом он распустился, как бутон, куски скорлупы откинулись. Гайка и Лесь увидели кузнечика.
Издалека он казался обыкновенным желтым кузнечиком.
Но он занимал всю центральную площадку крыши.
БЕЛЬКА
В среду вернулся дядя Сима. Поцеловал размякшую от радости Це-це, подкинул под потолок Леся. Был дядя Сима жилистый, высокий, с длинным коричневым лицом и светлыми, как голубая вода, глазами.
— Мама на работе? Пошли, я соскучился!
Мама работала в маленьком почтовом отделении. Здесь пахло разогретым сургучом и яблоками и было мало посетителей.
Мама обрадовалась дяде Симе. Завела его и Леся в комнату, где хранились посылки, и велела:
— Ну, Серафим Денисович, рассказывай, как ездил и почему так долго.
Дядя Сима стал рассказывать и под конец сообщил, что ездить по сухопутью ему совсем уже надоело, поэтому он окончательно решил перейти на работу в яхт-клуб.
— Ура... — выдохнул Лесь.
— А вы как тут жили без меня?
Мама сообщала, что жили ничего. К зарплате обещают прибавку. Лесь почти не спорил с тетей Цецей и завел себе новых друзей, которых обучает хитростям солнечной энергии.
— Друзья — это чудесно! Ладно, Лесь, пошли, маме надо работать, а то не дадут прибавку...
— Я задержусь. У меня еще... разговор...
Дядя Сима был понятливый.
— Хорошо. Тогда догоняй...
Едва он ушел, мама взволнованно сказала:
— Лесь? Что случилось?
— Ничего. Так... Признаваться буду...
— Господи, в чем? Что натворил?
— Да не сейчас. Вообще... За долгое время.
— Вот как? — Мама успокоилась. Но не совсем. Села на табурет, Леся поставила перед собой. — А с чего это на тебя такая откровенность снизошла?
Лесь затеребил пыльные, разлохмаченные на кромках шорты.
— А чего... во второй десяток лет перешагивать с грехами...
Мама посмотрела очень внимательно. Придвинула растрепанного сына ближе. А он уткнулся взглядом ей в колени и сильнее задергал штаны.