Пусть танцуют белые медведи
Так и не обнаружив, откуда взялись все эти чудеса, папа подошел к чашке с кофе, понюхал, а потом откусил кусок бутерброда, словно хотел удостовериться, что тот настоящий.
— Эй! — окликнул он осторожно. — Эй! Кто здесь?
Ответом ему было лишь пение Элвиса. Тот вновь и вновь повторял «Return to sender», но как папа ни любил Элвиса, он все же не мог поверить, что это он приготовил кофе и бутерброды с сыром.
Папа подошел к проигрывателю и убавил звук. Потом решительно направился на кухню. Он распахнул дверь, и надпись «ПОКОЙ» исчезла в дверном проеме.
Тут я выбрался из своего укрытия и снова прибавил громкости, так что Элвис допел конец песни еще громче, чем прежде.
— Да что такое! — крикнул папа из кухни.
Он, спотыкаясь, вернулся в комнату и со злостью принялся осматриваться по сторонам. А я стоял возле проигрывателя и улыбался, мне казалось, я опять качу на «Хали-гали». И тут папа решил, что окончательно спятил.
— Ну и дела! — пробормотал он.
В два прыжка он подскочил ко мне и поднял в воздух, словно хотел убедиться, что все у меня в норме, а потом закружился со мной по полу. Элвис продолжал распевать, и утреннее солнце блестело на полу.
— Лассе!
— Ага!
— Какого черта ты тут делаешь? Что ты тут делаешь в такую рань?
— Я переехал.
Через несколько часов старенький черный автомобиль отъедет от тротуара и медленно покатит по Сокенвэген, а потом возьмет курс на юг.
Я буду сидеть на переднем сиденье, и отцовская правая рука будет лежать у меня на плече.
Мы будем ехать молча.
И ни один из нас не будет знать, куда мы держим путь.
