Ремейк первой любви

 
Глава 11,
в которой Лена решает, что на мальчиках свет клином не сошелся
Люди, казалось, наконец проснулись, зашевелились, повалили гулять на площадь. Народ, как говорится, пошел. К Лене тоже подходили, просили прокатиться. Она брала деньги, помогала родителям посадить ребенка в седло и вела Полигона в поводу по кругу.
Сергей с фаэтоном и Бурмистровой стояли в дальнем углу от городка, там никто не ходил. Они не катали – разговаривали. Борисова с Вершининым радостно, в отсутствие конкуренции, возили желающих. А Лена думала над Таниными словами.
Как-то вдруг прошла обида от того, что Пахом не пришел. Ну не пришел – и не пришел. Жизнь-то на этом не кончается! Говорила же Соколова: без разницы, есть у тебя парень, нет у тебя парня – жить нужно полной жизнью. Тем более что творились такие события!
И как Лена могла быть такой глупой, ничего не видеть, не слышать – на своей же конюшне? Общаться с людьми через день и не знать, какие они? Лене так жалко было Катю с Сергеем, которых самым подлым образом собиралась обмануть наглая Бурмистрова!
Поток желающих прокатиться на время иссяк, и Лена подошла к освободившейся Наташе с ее Ласковой.
– Наташа, ты знаешь, что Бурмистрова хочет Катю с Сергеем обмануть?
– Ты об Уле с Путей, которых она хочет отсудить?
– Да... Ты знаешь?
– Конечно, я все знаю, – сказала Наташа. – Это вы с Анькой только о мальчиках и думаете, а я – о деле. Совсем вы, девки, с ума сошли. Ничего вокруг себя не замечаете!
Лена вздохнула: уж если Наташа так говорит, значит – точно. Неужели же она из-за Пахома не просто до ручки дошла, не высыпаясь, так еще и только о нем и думает, только на него и глядит, ничего не замечая? Какой кошмар!
– А мне только что Борисова сообщила... – и Лена вкратце пересказала Наташе все услышанное.
– Все правильно, – согласилась та, – только дело еще сложнее. Подумай: конский состав в Лучевом за двадцать лет поменялся неоднократно, но жеребята рождались почти каждый год. Большинство продавали. Кого-то меняли – Сергей наш просто одержим идеей меняться с кем-нибудь лошадьми! Он вел обмен с другими конюшнями, даже с цыганами! Реально из жеребят, родившихся в Лучевом, оставались только Ловелас с Ночлегом и Кармелитка с Загадкой. Кармелитка, ты знаешь, от Диалога и кобылы Каркаде, та давно в частных руках, а Загадка – от Атома и какой-то безвестной рабочей лошади, стоявшей в Лучевом всего год. Как раз четверо. Казалось бы...
На этом Наташу прервали. Подошла женщина с ребенком, отчаянно желавшим прокатиться на лошадке. Мальчик выбрал Полигона, Лена сунула протянутые деньги в карман, помогла ребенку сесть в седло и отправилась по кругу. Вообще-то, обычно они надевали специальные сумочки на пояс для денег, а сегодня она свою забыла на конюшне. Приходилось совать деньги в карманы пуховика. Лежали там еще какие-то носовые платочки, зеркальца, запасные рукавички, билетики, кусочки сахара и прочая мелочь.
Когда Лена вернулась, Наташа продолжила:
– Так вот, жеребят, рожденных в Лучевом, четверо. Но в собственность-то Кате с Сергеем хотелось совсем других лошадей! Кате – ее любимицу Ласковую, Сергею – его Атома. Кармелитка их вполне устраивала, а вместо необъезженных Ночлега с Ловеласом им бы больше подошли Великая Удаль или Забава – тоже молодые, но уже объезженные и великолепно смотрящиеся вместе как пара.
– Как все сложно! – но пазл в Лениной голове потихоньку складывался.
– Это еще не все! – садистским тоном продолжила Наташа. – Бурмистрова надоумила Катю с Сергеем подделать документы на лошадей. Так Великая Удаль, Забава и Ласковая стали жеребятами, рожденными в Лучевом. Атома брать она отговорила, потому что она старый – ему уже лет 15.
– Какой кошмар, – снова сказала Лена. – Мне уже страшно подумать, что еще ужасного натворила Бурмистрова.
Обе покосились в сторону фаэтона, возле которого Ирина Ивановна и Сергей по-прежнему выясняли отношения. Разве что теперь к ним присоединилась еще и Катя.
На Наташиной лошади изъявили желание прокатиться, а Лена не удержалась, подошла к Тане и рассказала ей все, услышанное от Наташи.
– А что ты удивляешься? – пожала плечами Таня. – Что ты знаешь о Бурмистровой? Ничего.
Лена на самом деле ничего не знала о Бурмистровой Ирине Ивановне. Но для нее она была человеком взрослым, а стало быть, как-то вне всех подозрений. Потому что Лена была девочкой воспитанной, она привыкла доверять людям старше себя. А Бурмистрова была старше даже Кати с Сергеем. Возможно, ей уже больше сорока... Всю жизнь Лена общалась только с крайне положительными взрослыми. С родителями – тут все понятно. Со всеми своими родственниками – бабушками, дедушками, тетями и дядями, которые тоже являлись образцами для подражания. Со школьными учителями – людьми во всех отношениях замечательными. С кем еще? С Катей и Сергеем, конечно! Но и им она привыкла доверять безгранично. Они всегда справедливым образом разрешали конфликты, возникавшие между ребятами на конюшне. Очень заботливо относились к лошадям – никогда Лена не видела, чтобы они избили лошадь или даже не накормили вовремя! Лена попыталась обнаружить что-либо подозрительное в их поведении... Но ничего не могла вспомнить.
Поэтому, исходя из своего опыта общения со взрослыми, Лена однозначно записала Ирину Ивановну в число положительных людей.
– Это потому, что у тебя жизнь такая хорошая... – как-то печально сказала Таня в ответ на Ленины объяснения. – В смысле, не встречались тебе плохие взрослые. Да и вообще, видимо, плохие люди тебе не встречались. Живешь как в сказке. В розовых очках! А люди, Ленка, – далеко не все хорошие.
Не сказать, чтобы Лена была наивным ребенком и не знала, что встречаются и плохие люди... Но Таня права: до сих пор Лене везло – она не сталкивалась с дурными людьми. И как же ей хотелось, чтобы так продолжалось и дальше!
– Смотри-ка, тебя Бурмистрова зовет, – сказала Таня.
Лена взглянула на фаэтон: Ирина Ивановна, оставшаяся одна с парой, активно махала ей рукой.
– Почему ты в рабочее время с кем-то болтаешь? – грозно спросила она, когда Лена подошла вместе с конем.
Лене стало совсем нехорошо. Что значит – «в рабочее время»? Она же не нанималась к ним на работу! И денег ей никаких не платили. Все происходило исключительно по Ленкиной доброте – она помогала людям, возившимся с ней, учившим ее езде, зарабатывать деньги, чтобы содержать их лошадей. Хотя, по идее, катание на лошади было такой же работой, как труд дворника, расчищавшего дорогу до стадиона, или бухгалтера – кем работала ее мама, или продавщицы, которой была тетя Зина. И она должна была оплачиваться! Девчонкам не платили, а они, в свою очередь, могли приходить или нет, а катая на площади, имели право отлучиться погреться или разговаривать, с кем им заблагорассудится. По крайней мере, таким был их негласный договор с Катей и Сергеем. Поэтому, услышав угрозу, Лена растерялась:
– Я... Но ведь никого же не было желающих!
– И почему ты общалась с Борисовой?! – продолжала Бурмистрова, не обращая внимания на Ленкин лепет.
– Потому что она – моя подруга... – совсем растерялась та, – ...потому что мне интересно с ней поговорить.
Лене на секунду показалось, что каким-то удивительным способом Ирина Ивановна узнала, что подруги обсуждали именно ее, тайное стало явным, и теперь она как-то страшно накажет ее. Лена не на шутку испугалась и даже покраснела: она почувствовала себя провинившимся десятилетним ребенком. И испуганно залепетала:
– Я больше не буду...
– Эта мелкая девчонка – наш конкурент, выскочка, – между тем брезгливо объясняла Бурмистрова. – Нашла себе мальчика, сыночка богатеньких родителей, чтобы он ей лошадку купил. Она...
– Нет! Это все не так! – не выдержала Лена; у нее даже слезы на глаза навернулись от несправедливых слов в адрес подруги. – Вы не правы! Вы... вы...
– Это ты, милая, жизни не знаешь.
Лена не знала, что сказать. Только руки из карманов резко выдернула, словно хотела наброситься на обидчицу с кулаками. Но от этого неосмотрительного жеста из пуховика посыпались сахар и деньги, которые Лена так и не собралась сосчитать, аккуратно сложить и отдать Наташе, которая в отличие от нее сумочку для выручки не забыла.