Наследство из склепа
– Нет, думаю, что у него фальшивые документы. Потому что я случайно увидела его паспорт, в котором он был, как Ветров…
– Маша, я думаю, что Ларисе нужен сейчас покой. А еще врач сказал, что вам надо немного поесть. У меня на плите варится курица, через несколько минут будет готов бульон… Вы, Лариса, должны поесть. А потом, когда вам станет получше, вы нам расскажете, что же с вами случилось. Пойдем, Машенька, пусть она отдохнет и немного поспит…
Маша покорно вышла из комнаты.
– Можно, я вернусь в сад и продолжу поливать? – спросила она Марту.
– Не стоит. На улице похолодало, и солнышко скрылось. Посиди со мной на кухне, поболтаем…
– Что-то наши мужчины затихли наверху.
– Думаю, им есть о чем поговорить. Одна ваша история чего стоит. И как это вы решились на такое опасное и рискованное путешествие?! И тебе не страшно было?
– Да я и сама не знаю, – смутилась Маша. – Просто во мне сидит сразу несколько Маш, и все – разные. Одна Маша была в шоке от того, что я собралась куда-то там ехать, а другая считала, что если я не поеду, то потеряю полжизни… Понимаете, вот у вас, взрослых, жизнь интересная, насыщенная и зависит прежде всего от вас самих, а у нас, детей, все подчинено каким-то там условностям. Мы с Сергеем весь год мечтали о таком путешествии. Долгими зимними вечерами мы мечтали о том, что, когда наступит лето, обязательно воспользуемся отъездом родителей, чтобы пожить самостоятельно. Ведь что у нас за жизнь такая? Одна учеба и обязанности, и никаких прав. А мир не ограничивается стенами квартиры или школы. Вокруг так много интересного!
– Как я понимаю тебя… – немного грустно улыбнулась Марта, наливая в чашку горячий бульон. – Думаю, через это прошли все взрослые… Но у вас есть преимущество.
– Какое?
– Вы не несете ответственности за многие серьезные вещи.
– Неправда! – с жаром воскликнула Маша. – У меня, к примеру, так вообще повышенное чувство ответственности, я даже устаю от него, и мне порой хочется быть чуть ли не преступницей, только чтобы немного побыть самой собой!…
– Значит, ты не такая, какой хочешь казаться.
– Это верно. Говорю же – во мне слишком много скопилось разных Маш, если бы вы только знали, как я от них устала. Хочется быть какой-нибудь одной, но не получается. – И тут Маша в порыве откровенности выдала: – Вообще-то я мечтаю стать актрисой. Как Лариса.
– А… Ну, тогда все понятно. Думаю, что у тебя все получится. Ну, что, пойдем покормим нашу больную?
Лариса не спала. Она послушно выпила бульон, поблагодарила Марту и, попросив носовой платок, вытерла слезы.
– Я бы хотела узнать, где я, – сказала Лариса. – У меня что-то с памятью, и я никак не могу вспомнить, что со мной было после самолета. И как случилось, что я нахожусь в незнакомом доме?
– Тот человек, которого вы называете Николаем Петровичем, – сказала Маша после того, как Марта кивком головы разрешила ей ответить на этот вопрос, – на самом деле никакой не Ветров. Настоящую фамилию его мы еще не выяснили, но зовут его Ефим Борисович…
В это время чашка выпала из рук Марты и разбилась.
– Как ты сказала, Ефим Борисович? – теперь уже спросила Марта. – Но почему вы мне раньше ничего не сказали?
Марта казалась очень взволнованной.
– А вы что, знакомы с ним? – удивилась Маша. – Вы знаете его?
– Может быть… – загадочно ответила Марта. – Но как вам стало известно, что его зовут именно так?
– А разве Соломон не рассказал вам, что в то время, когда мы были в гостиничном номере, туда неожиданно пришла Альбина…
– Альбина?… – еще больше удивилась Марта. – Альбина Георгиевна?
– Точно, – развела руками Маша. – Но вы-то откуда ее знаете?
– Она работает воспитательницей в интернате, где раньше жил Мих… вернее, Соломон… Пренеприятная особа, надо сказать.
– Мы поняли это, когда Соломон набросился на нее и сорвал с ее шеи свой медальон. А он действительно его?
– А ты думаешь, что он обманывает вас? Да на Соломона вы можете положиться, как на себя, – успокоила девочку Марта. – Это хороший мальчик, хотя и позволяет себе иногда странные вещи…
– Вы имеете в виду его побег из интерната и тому подобное?
Но Марта ничего не ответила. Она смотрела на лежащую Ларису и думала о чем-то своем.
– Лариса, – наконец сказала она, – вы можете говорить?
– Да, могу…
– Тогда не могли бы вы вспомнить, когда вы в первый раз увидели человека, которого Маша назвала Ефимом Борисовичем?
– Я все помню. Дело было поздно вечером, когда я возвращалась из театра. Я очень спешила, потому что мне надо было покормить ужином детей, вот, – Лариса кивнула в сторону Маши. – Их родители уехали и попросили меня пару недель присмотреть за ними. Машенька взрослая девочка, поэтому я была спокойна за них и верила, что у меня все получится… – Ветрова перевела дух и продолжила: – Вот иду я по улице, уже ночь, спектакль закончился где-то в половине одиннадцатого… Словом, уже очень поздно. И вот в подъезде на меня почти нападает этот человек. Он зажимает мне ладонью рот и требует, чтобы мы вместе с ним поднялись на лифте ко мне домой. Если бы вы знали, как я испугалась… Я приняла его за вора. Но, когда мы пришли ко мне, он отпустил меня, правда, швырнул грубо в кресло, сам сел напротив и начал говорить такие вещи… – Глаза Ларисы снова наполнились слезами. – Он сказал, что презирает меня за то, что я бросила своего сына, что настоящие матери так не поступают и что это я, а не он виновата в том, что его долгое время не могли найти. Я слушала его с ужасом! Кто бы мог подумать, что кому-то известно о том, что у меня есть сын и что я отдала его своей сестре?! Вы понимаете, жизнь у актрисы – это постоянное ожидание звездной роли. Карьера, успех – самые главные вещи. И ребенок, неожиданный, можно сказать, случайно рожденный… Вы не подумайте, что я такая черствая мать, которая на самом деле бросила своего ребенка где-нибудь на вокзале, нет! Все случилось иначе. У меня есть родная сестра, у них с мужем нет детей, поэтому, когда у меня родился сын, я отдала его сестре… Что в этом плохого? Он растет и не знает, что она – его приемная мать.
– Да вы не расстраивайтесь так, вы же на самом деле не бросили его на вокзале… – как могла, утешала Ларису Марта. – А отдали сестре.
– Но как об этом узнал этот человек? – Лариса промокнула слезы и тяжело вздохнула. – Ведь он не знает мою сестру, я его спрашивала…
– Так что он от вас хотел? – спросила Марта прямо. – Он шантажировал вас, грозился, что расскажет о вашем ребенке кому-нибудь?
– Нет! Он не шантажировал, в том-то все и дело. Он хотел ВЕРНУТЬ МНЕ МОЕГО СЫНА.
После этих слов в комнате стало особенно тихо. Все пытались осмыслить услышанное.
– Но каким образом?
– Николай Петрович сказал мне, что я непременно должна лететь с ним на следующий день в Саратов и забрать своего сына. Что он нашелся, что в Саратове живет человек, который знает, где он, но прежде, чем я это узнаю, мне придется рассказать, где спрятан какой-то САКВОЯЖ.
– Саквояж? – Марта замешкалась и принялась почему-то именно сейчас подбирать осколки разбитой чашки, словно это было так необходимо. – Какой еще саквояж?
Слова ее доносились снизу, глухо, как если бы из-под пола.
– Да я сама ничего не могу понять! Когда я спросила его, знаком ли он с Виноградовой Татьяной – так зовут мою сестру, он сказал, что это имя ему ни о чем не говорит, и пригрозил мне, что, если я попытаюсь запутать его, он вынужден будет ударить меня… Тогда я стала плакать и клясться, что у меня нет никакого саквояжа, что я ничего не знаю… Но он в ответ на мои уверения достал из кармана смятую афишу – мою последнюю афишу, где моя фотография находится в самом центре, да еще и снята я там так удачно… – и швыряет ее мне в лицо. «Это ты?» – кричит он. Я говорю, что, конечно, это я, разве не видно. И тут он называет меня не Ларисой, а как-то по-другому, сейчас затрудняюсь вспомнить… И я отвечаю ему, что я не та, за которую он меня принимает. Он снова кричит на меня и спрашивает, как могла я предпочесть сытую жизнь своим материнским обязанностям… Поверьте, я так ничего и не поняла. Он неожиданно ушел, хлопнув дверью, а я была в таком состоянии, что даже не нашла в себе сил заглянуть к детям. Утром я пошла в сберкассу, чтобы снять деньги и куда-нибудь с ними, с Машей и Никиткой, уехать от греха подальше. А когда вернулась, увидела, что все в моей квартире перевернуто вверх дном, а в комнате на том же самом кресле сидит это чудовище…