Над рекой Березой
— Все понял, Андрей Константинович. Сделаю так, как вы сказали.
Поручение комиссара мы выполнили. Всем, кого удалось застать дома, сообщили об арестах. Некоторые об этом уже знали и без предупреждения собирались уходить из города. А утром, чуть свет, Саша в Старом Борисове выпросил у своего дяди лошадь. Часам к десяти наш арсенал был полностью погружен на подводу, сверху накрыт рогожей и сеном, и мы почти через весь город направились к Березине, где у разрушенного ухолодского моста нас ожидала большая группа людей, которым удалось избежать арестов.
Через некоторое время мы были на месте. Я было заикнулся, чтобы и нас взяли с собой в отряд, но Андрей Константинович категорически сказал:
— Сейчас вы больше, чем когда-либо, нужны в городе. Накапливайте побольше оружия, но особенно не рискуйте. Заметите что-нибудь подозрительное — немедленно прекращайте вылазки. Других операций пока не проводите. Не исключена возможность, что некоторые из нас возвратятся в город и установят с вами связь. От них и получите указания о дальнейшей работе. Будет необходимость — заберем в отряд.
Остались в городе, чтобы продолжать борьбу, Ольга Корнюшко, Алексей Степанович Федоринчик и некоторые другие подпольщики.
Случилось так, что мы остались в Борисове без руководства старших товарищей. К тому же нас очень беспокоила судьба арестованных. Ежедневно ходили мы с матерью к тюремным воротам в надежде передать заключенным что-нибудь из продуктов. Иногда это удавалось, но чаще всего передачи не принимали.
На седьмой день после ареста подошли мы к тюрьме с корзинкой, в которой были гречневый хлеб и кусок сала. Около дежурного надзирателя стояло несколько женщин, они уговаривали его принять передачу. В это время открылись ворота, и со двора начал выползать большой грузовик, кузов которого был плотно обтянут брезентом. Взгляды всех стоявших устремились к машине. Когда она оказалась метрах в пяти от тюремного забора, мы увидели, что в ней полно людей. Вдруг до меня донесся взволнованный густой бас отца:
— Прощайте, товарищи, нас везут на расстрел. Мы умираем, но не сдаемся!..
Машина, набрав скорость, вскоре скрылась за углом улицы.
Так погиб мой отчим Леонид Васильевич Орлов, коммунист-патриот, подпольщик. Его партийный билет я сдал в 1944 году в Борисовский горком партии.
Мстить!
В маленьком домике Мелика Бутвиловского собралась пионерская группа. Ждали Сашу Климковича, всегда пунктуальный, он сегодня почему-то опаздывал.
— Вот если бы я заставил столько ждать Сашу, он бы никогда мне этого не простил, — злился Мелик. — А ему все можно. Прибежит, что-нибудь придумает, и никто ему и слова не скажи.
— Может быть, он из-за какого-то важного дела задерживается, — заметил Леня Лавринович.
— Знаем мы его важные дела. Гуляет где-то. Будет у нас когда-нибудь дисциплина или нет? — горячился Мелик.
Все только улыбнулись. Ребята знали, что Саша Климкович — самый дисциплинированный из нас. Просто у Саши и Мелика были одинаково горячие характеры. Они никогда ни в чем не уступали друг другу.
— Да перестань ты в конце концов, — одернул его Виталик. — Хватит вам спорить с Сашей.
В это время в комнату влетел Саша.
— Ребята, новость! — закричал он. — Вчера ночью партизаны разгромили станцию Славное. Фрицев побили видимо-невидимо. Говорят, бензин на взорванных цистернах до сих пор горит.
Мелик, сразу забывший о своем недавнем возмущении, спросил:
— Откуда ты знаешь?
— Раз говорю — значит знаю. Я только что со станции. Там такое творится…
— Говори толком, — потребовали ребята.
— Ну так вот, — начал Саша. — У меня осталась одна маленькая угольная мина. Лежала она у нас под крыльцом, пока тетка не увидела. Подумала, что это кусок угля, и хотела в плиту бросить. Хорошо, что я был в это время, а то наверняка бы весь дом разнесло. Взял я эту мину и думаю: «Долго ты будешь без дела валяться? Не пора ли тебя в ход пустить?» И пошел сегодня утром на станцию. Прихожу туда, а там военных эшелонов штук десять стоит, фрицы носятся, комендант орет, а наши рабочие тихонько посмеиваются… Гляжу — два паровоза тащат несколько платформ со стороны Орши, а на них обгоревшие танки, броневики, машины. Что это все, думаю, значит? Встретил дядю Федю, нашего соседа, он на станции прицепщиком работает. «Дядя Федя, — говорю, — бомбежки вроде не было, откуда же столько обгоревшей техники?» Он мне и рассказал, что сегодня ночью партизаны напали на Славное и разнесли там все в пух и прах. Взорвали все пути, подожгли цистерны с бензином, от которого сгорело несколько эшелонов с танками и машинами. А убитых фашистов и не сосчитать.
Все мы с затаенным вниманием слушали рассказ Саши. А он горячился, размахивал руками и все говорил, говорил:
— Надо вас, гадов, думаю, угостить и в Борисове. Повертелся я на станции, приметил поезд, который должен отправляться на фронт, и незаметно подбросил в тендер паровоза мину. Пусть знают, гады, что не только в Славном есть партизаны. Они всюду.
За такое самовольство Сашу следовало бы отчитать. Но мы даже не подумали об этом. Нас взволновал рассказ друга. Мелик с завистью посматривал на Сашу.
— А дальше что? Что дальше? — не терпелось ему.
— Потом я дождался, пока поезд тронется. Ну, думаю, попадет мина с углем в топку еще не скоро. Если и взорвется, то где-нибудь в Орше или в Смоленске. Хотел было уже домой идти, как вдруг слышу взрыв. Смотрю, а мой эшелон, не доезжая до моста через Березину, остановился, из паровоза дым валит. Взорвалась, значит, моя минка, — закончил Саша. — Жалко только, что не на мосту, а то бы весь состав нырнул в реку.
Мы смотрели на Сашу с восхищением. А Мелик сорвался с места, подбежал к другу и обнял его:
— Какой же ты молодчина, Саша! Мы все тобой гордимся. Особенно я…
Дружный хохот прервал его слова. Мелик смущенно отошел в сторону, потому что вспомнил, что он говорил о Саше несколько минут назад.
Когда все наконец угомонились, начали обсуждать, что делать дальше.
Прошло более месяца после того, как большая группа участников Борисовского подполья попала в руки гестаповцев и была расстреляна. Трагическая судьба старших товарищей заставила на некоторое время прекратить подпольную деятельность пионерской группы. Но бездействовать мы не могли. Сегодня, собравшись все вместе, решили наметить план действий. Всем хотелось что-то делать, мстить оккупантам в городе или идти в партизанский отряд. Стать партизаном было мечтой каждого. Но такой возможности пока не было. Надо что-то предпринимать здесь, в Борисове, чтобы отомстить за подпольщиков, погибших от рук гитлеровских палачей.
Но если раньше группой постоянно руководило партийное подполье, то теперь мы были лишены этого. Листовок у нас не было, накопленное оружие лежало в тайнике и ржавело, важные разведывательные данные с каждым днем старели и теряли всякую ценность. Правда, мне было известно, что в городе помимо нас остались активные участники подпольной организации Ольга Корнюшко, Федоринчик, врач Вустин, Настя Сахончик и другие. Но Федор Подолян и Андрей Соломатин, накануне ухода в партизанский отряд, с ними встречаться категорически запретили.
В последние дни ребята часто обращались друг к другу с вопросами: долго ли им придется бездействовать? Особенно горячились Мелик и Саша. Они и предложили нам собраться всем вместо.
— Мы сидим и ничего не делаем, — возмущался Мелик. — Ждем каких-то указаний. А кто будет мстить фашистам и предателям? Давайте с завтрашнего дня начнем составлять списки полицаев, тайных агентов и всех других предателей. Они еще как пригодятся, когда придут наши.
Мелика неожиданно поддержал Саша:
— Без указаний командиров партизанских отрядов мы не имеем права писать листовки и расклеивать их, нельзя заниматься и чем-либо другим. За такие дела нам уже однажды попало. Не похвалят меня, я знаю, и за то, что сегодня подбросил угольную мину. Но за списки предателей нам только спасибо скажут. Я согласен с предложением Мелика.