Побег
Промелькнули в лунном свете чьи-то крылья – ночная птица полетела на охоту. На верхушках деревьев раскрылись большие белые цветы, и обезьяна сбила один из них. Крупные лепестки мягко осыпались вниз, один из них упал прямо под ноги Эстрелле, и лошадка наклонилась, чтобы понюхать его. Лепесток пах сладко и нежно, но пробовать его на вкус она не стала.
Она подняла голову и стала вглядываться в чащу, гадая, каким окажется этот новый мир. Тайный мир. Несколько раз глубоко вздохнув, Эстрелла ощутила внутри себя спокойную ровную силу. Земля под копытами была мягкой и ровной, ноги стояли на ней твердо и уверенно. Все мускулы напряглись, готовые бросить тело вперед. Спокойствие и сила этой земли вливались в нее.
В голове прозвучал ласковый голос матери: «Ты готова к новому миру, Эстрелла!»
И лошадка рванулась галопом сквозь ночь Нового Мира…
Глава четвертая
Забываем…
Эстрелла неслась по залитому лунным светом песку. Она слышала удары собственного сердца – оно стучало громче и чаще, чем мамино… Кобылка неслась так быстро, что земля под копытами превратилась в неясную дымку; Эстрелла не различала ни камней, ни травы, ни песка. Странный голос звучал у нее в голове: «Ты из Первого табуна, я – из Последнего. И мы помчимся вперед вместе…»
Позади раздался тяжкий перестук копыт, и серый жеребец громко заржал, призывая ее остановиться.
Лошадка замедлила бег. Пена падала с губ; Эстрелла ощущала запах собственного пота. Он пах не так, как в трюме, где все они блестели и лоснились от жары, – это был здоровый, свежий пот после долгого и быстрого бега.
Кобылка остановилась и обернулась.
Эсперо двигался по песчаному берегу совершенно удивительным образом. Он шел полубоком, наклонив голову, аккуратно сгибал ноги при каждом шаге и, выпрямляя, неторопливо ставил их на землю. Выглядело это довольно грациозно – но все-таки странно.
– Почему ты так необычно бежишь? – спросила Эстрелла, когда Эсперо приблизился.
– Я вовсе не бегу. Это не галоп, не рысь и даже не шаг, – ответил жеребец.
– Тогда что же это?
– Это специальный аллюр для ближнего боя – пассаж [11].
– А где же бой?
– Нигде. Меня научили пассажу, когда я был еще жеребенком. И еще многому другому: испанской рыси, ходе, осаживанию, пиаффе [12]…
Копыта Эсперо танцевали в песке. Он делал совсем маленькие шажки, и все это казалось Эстрелле очень странным.
– И все это тоже для ближнего боя?
– О нет. Большинство этих штук – для того, чтобы всаднику было удобно сидеть в седле.
Мама рассказывала Эстрелле, как люди ездят верхом. Они садятся на спину лошади, но не прямо на шкуру. Сначала на лошадь кладут седло и в рот ей засовывают удила. Что такое удила, Эстрелла толком не разобралась, но звучало это зловеще.
– А как тебя учили, Эсперо?
– По-разному. Привязывали к ногам веревки и передвигали в нужную сторону. А еще использовали мундштук и шпоры.
– Ужасно!
Эсперо недоуменно заморгал, глядя на Эстреллу. Для него самого шпоры уже были настолько привычны, что он совсем забыл: это ведь и впрямь ужасно. Немудрено, что девочка так думает – кузнец еще ни разу не подковывал ее копыта. Мягкие нежные губы лошадки не знали вкуса железа – вкуса мундштука, при помощи которого наездник обретает власть над конем.
Эсперо задумчиво рассматривал Эстреллу. Кобылка очень походила на мать, хотя масть у них и разная. Похожие глаза – он сразу это заметил. Как и у Перлины, глаза ее дочери были карими, с золотыми искорками внутри, словно темный янтарь. Иногда они неярко мерцали, будто в шоколадной глубине их горел огонь.
Сейчас, в лунном свете, глаза Эстреллы светились умом и недетской проницательностью – куда большей, чем даже у Перлины.
Все же в этой юной лошадке очень силен материнский дух, подумал Эсперо и принял решение. Ни к чему ей слушать про шпоры и мундштуки. Они в новом мире и отныне свободны от людей. Это дикая страна, и они должны поскорее забыть всё то, чему их успели научить в Старом Свете. Здесь это не пригодится.
– Мундштук – это действительно ужасно. Наверное, мне следует забыть обо… обо всем человеческом.
Эстрелла дернула головой, не сводя глаз с жеребца. Да, он серый, темно-серый, но на носу виднеются белые волоски…
Вдруг Эсперо громко, пронзительно заржал… и взвился на дыбы, скакнув в сторону, а затем запрыгал на месте, отчаянно лягая задними ногами воздух. Эстрелла никогда ничего подобного не видела. Жеребец храпел и фыркал, копыта взлетали намного выше головы, и при этом он еще успевал подпрыгивать и крутиться – точь-в-точь жеребенок-несмышленыш!
– Это называется брыкаться и лягаться! – шумно дыша, сообщил он.
– Ты сейчас небо лягнешь, и с него посыплются звезды!
– Я лягаю все старое!
– Старые аллюры, да?
– Всё старое. Старый мир. Старую жизнь.
Шум разбудил остальных, и вскоре все лошади прискакали на пляж. Эстрелла видела, что кобылы тоже идут каким-то необычным аллюром – она не знала ему названия. Им с Селесто, не ведавшим ни подков, ни узды, ни седла, зрелище это казалось скорее смешным.
В следующее мгновение пятеро лошадей сорвались в галоп и понеслись по залитому лунным светом пляжу. Селесто летел как ветер – казалось, он даже не касается земли. Эстрелла не собиралась ему уступать. А сквозь соленый свежий воздух, сквозь азарт скачки, сквозь запах разгоряченных лошадей, несущихся бок о бок, пробивался еле уловимый, но по-прежнему сладкий аромат далеких трав. Лунная дорожка манила маленькую кобылку, и где-то в мозгу раздавался тихий, но отчетливый голосок: «Ты из Первого табуна, я из Последнего. И мы поскачем вперед вместе!»
Селесто на бегу весело крикнул Эстрелле:
– Мы самые быстрые! Мы быстрее всех!
– Это потому, что их ноги все еще помнят старые, человеческие аллюры! – сердито отозвалась Эстрелла.
– Не переживай. Они забудут. Забывать – это благо. Когда-то у меня была мама, но нас разлучили, меня еще совсем маленьким посадили на корабль… и теперь я ее почти не помню.
Забывать – это благо?
Эстрелла знала, что ей станет легче, когда удастся забыть о смерти Мамиты, но кобылка не собиралась делать этого специально. Она должна хранить память о Перлине, об аромате сладких трав и о крошечной лошадке, бегущей сквозь зеленые душистые волны.
Она из Последнего табуна. Она самая младшая. И ей никак нельзя ничего забывать, особенно про маму.
Эстрелла остановилась и обернулась, поглядев на четырех лошадей за спиной себя. Шкуры их блестели и лоснились, движения были пронизаны грацией и силой. Казалось, даже ноги на глазах становятся длиннее и стройнее, по мере того как из мышц уходит память о старых вычурных аллюрах, придуманных людьми. Хвосты и гривы развевались на ветру, глаза сверкали, чутко вздрагивали изящные уши…
Они знают! Они чувствуют то же, что и я. Мы возвращаемся домой!
Глава пятая
Отлив
Почти перед самым рассветом лошади отправились исследовать дальний конец острова. Бесконечный песчаный пляж обрывался довольно неожиданно: сразу за ним начинался узкий пролив, на той стороне которого – они хорошо это разглядели – лежала земля. Большая Земля. Лошади нюхали воздух и недоуменно фыркали. Эстрелла прислушивалась к шумному дыханию своих собратьев и гадала: что же их удивило? Неужели они тоже уловили аромат далеких трав?
Селесто поджал губы и раздул ноздри. Эстрелла ткнулась носом ему в плечо.
– Селесто, ты чуешь запах… такой… свежий и сладкий?
Молодой жеребец недоуменно посмотрел на свою спутницу.
– Сладкий? Нет, я чувствую только соль.
– И больше ничего?
– Ничего.
Эстрелле очень хотелось, чтобы все почувствовали аромат трав – она была уверена, что это сплотит их, превратит в настоящий табун. Однако в данный момент кобылку больше волновало другое. Как пересечь пролив? Вель аромат травы доносится именно оттуда, с большой земли. Снова плыть? Снова подвергаться опасности?
11
Пассаж – очень короткая, собранная, утрированно четкая рысь.
12
Испанская рысь – аллюр, при котором лошадь, двигаясь рысью, высоко поднимает передние ноги, практически выпрямляя их. Хода – особый ровный аллюр, очень удобный для всадника, нечто среднее между шагом и рысью; свойственен лишь некоторым породам лошадей. Осаживание – движение лошади назад. Пиаффе – рысь на месте.