Стрелы над крепостью (с иллюстрациями)
Бабушка опустилась на табуретку, вытерла концом головного платка глаза, призадумалась.
— Бабушка, а драться он умел?
— Да, почитай, не хуже внука. Тогда по праздникам парни-то стенка на стенку ходили. Болотная улица против Анкудинова двора, против наших, значит. Крепко бились, без увечий никто из боя не выходил. Дед-то твой всегда середку держал. Самый был воевода.
— Это, бабушка, свалка. Это не по правилам. Сейчас бы их всех живо свели в милицию. За мелкое хулиганство.
— Ну, милок, — обиделась бабушка, — милиционеров тогда не было. А городовой, правда, был, только городовой-то сам боец кулачный, так что не препятствовал. Опять же и посмотреть охота, кто кого…
После обеда Мишка снова заглянул в сарай. Вытащил из ящика череп, поставил его на оконце, доской снаружи забитое, стал разглядывать. Ну и башка! Упрямый человек был, наверное. А что, если это и есть тот самый предок, Анкудинов?.. Один боковой зуб косой. У Мишки тоже есть такой косой зуб…
Для верности Мишка даже сбегал домой, посмотрел в зеркало. Так и есть. Даже не один зуб косой, а целых два. Здорово! Вполне возможно, это предок, Анкудинов. Кому же еще и быть тут, рядом с анкудиновским домом да огородом? А боевой-то! Так дрался с врагами, что даже рабочие удивлялись. «Герой», — говорят.
Мишка вернулся в сарай, долго с уважением рассматривал череп. Потом задвинул Анкудина подальше в угол оконца, прикрыл старой газетой. Отыскал подходящую дощечку и загородил оконце вместе с черепом.
Дощечку слегка гвоздиком пришил, чтобы можно было открывать и закрывать. Так надежнее. А то полезет брат в ящик с инструментами, найдет Анкудина и, чего доброго, выбросит. А пока решил Мишка перерыть весь песок, вынутый рабочими из ямы, собрать все предметы, какие попадутся. Надо рассказать об Анкудине учителю.
Интересно, что Игорь Александрович на это скажет…
В яме уже никого не было, вокруг громоздились песчаные насыпи. Михаил начал с краю. Брал песок на лопату, осторожно пересыпал, каждый предмет осматривал, откладывал в сторону. Там было множество костей, чьи-то длинные челюсти — должно быть, лошадиные, потом потянулся узкий кожаный ремень. Он весь залубенел, прямо-таки пропитался песком и глиной, но все-таки сразу видно было, что это ремень из кожи, разрисованной неяркими узорами — они выступили, когда Мишка разогнул смявшийся конец ремня и отколупнул глиняную корку. Нашлась еще смятая металлическая чашка, что-то вроде пиалы. Но главное, в песке много было изломанного и проржавевшего оружия: рукоять меча, сломанный нож, еще какие-то железные штуки — может быть, наконечники стрел или копий. Всего оказалось пять предметов. Мишка уложил их в кошелку и отнес в сарай.
— Что ты там все возишься? — крикнул из окна Олег. — Давай топай домой, уроки учить надо!
Ничего не поделаешь, пришлось идти. Тем более, что завтра контрольная по математике…
Вечером пришла с работы мать, рассказала, что у них в райсовете неразбериха. Из области послезавтра прибывает большая археологическая экспедиция — целых тридцать человек, а гостиница маленькая, к тому же сейчас на ремонте. Куда-то надо людей расселить. Председатель райсовета и обратился к сотрудникам, чтобы помогли, сдали на время жилплощадь. Мать согласилась поселить у себя одного человека.
— В боковушке постелим, — говорила мать. — Сейчас тепло; окошко там светлое, на солнышко. Ничего — укромно, чистенько. Пускай поживет…
Мишкина мать работала в райсовете уборщицей и гардеробщицей.
— А мне что, — посмеивалась бабушка. — Мне с людьми-то веселее. Хоть когда поговорим, чайку попьем с постояльцами. Целый день сижу одна, а как эти двое придут, — она кивнула на братьев, — только и слышишь: гав да гав, гав да гав. Всего и разговору-то.
— Ссорились? — устало спросила мать.
— Да не то чтобы… Синяков, однако, понаставили.
— Мы тренировались, — Мишка оторвался на миг от кружки с горячим чаем. — Мы удар отрабатываем. Синяки тут не в счет.
Олег молчал, шумно отхлебывал из своей кружки.
— Сынок, — обратилась к Олегу мать, — ты соображаешь или нет? Последние мозги у ребенка вышибешь, а он и так у нас не шибко умен… Двойку-то исправил или нет? — это уже к Мишке.
— Исправляю.
— Эх-ха-ха… Вот как без отца-то. Был бы жив отец, как бы мне легче было, ох, как бы легче…
— Ничего, мать, мы его воспитаем. — Олег сдержанно усмехался, отхлебывая из кружки. — Будет парень что надо, шелковый.
— Сам ты шелковый! — огрызнулся Мишка. — Ступай-ка на улицу, невеста ждет — огородик вскапывать, клубнику сажать.
— Ну, пошло, пошло! — рассердилась бабушка. — А ну, поели, попили — айда из-за стола! Не видите, мать намаялась… Дайте хоть поесть спокойно, отдохнуть человеку дайте.
Мишка отправился доучивать уроки, а Олег взял свой спортивный чемоданчик и пошел в заводской клуб на тренировку.
Бабушка и мать остались на кухне вдвоем. Мишке из комнаты слышно было, как мать вздыхала, негромко спрашивала бабушку:
— А что, Настя-то вроде бы и ничего, а? Девушка справная.
— Да кто ж ее знает… Все они справные до поры-то до времени…
— Главное, огороды-то рядом. Наш, можно сказать, зря пропадает. А Настя одной ягоды бог знает на сколько тыщ продает…
— Ну уж и тыщ, сказала тоже. Где они, тыщи-то? Баба хозяйственная, верно. А только без полету.
— Какого такого полету?
— Полет девушке нужен, — нараспев объясняла бабушка. — Чтобы вверх душенька рвалась, от грядок да от хозяйства подале. А то ведь баба не только что сама увязнет, дак она и мужа-то своего туда же, в грязь…
— Эва, как же без хозяйства-то? — не соглашалась мать.
— А- я ничего про хозяйство и не говорю. Говорю только, что полет нужен.
— Без денег не полетишь!.. А у ней руки золотые… Олег-то шалопутный, спортсмен, она, кажись, посерьезнее. А, да бог с ними совсем, с молодыми! Тут костей не разогнешь, умаешься…
— Ты поди ляг, я уж и постель выправила. Может, телевизор включить? Чего-то там сегодня хорошее.
— Включай, что ли. Посмотрим часок, да и спать. Что-то мне сегодня неможется…
Когда уже совсем стемнело, прибежал Димка, позвал на улицу гулять. Михаил затащил его в сарай, включил свет, стал показывать свои находки.
— Вот здорово! — ахнул Димка. — Смотри, кинжал!
Он вытащил из кошелки что-то вроде длинного ржавого гвоздя.
— Кинжал?! А я и не понял. Что такое, думаю, что за штука? Ну-ка, дай сюда.
— Миш, а Миш, подари мне этот кинжал. А если хочешь, поменяемся. Я тебе электрофонарик дам.
— Ты что это, Вадим, это ведь все не мое. Я ведь все это сдать должен. Государству.
— Государству! Нужно государству такое барахло, как же. Государство сколько хочешь таких кинжалов сделает. На заводе. Получше еще, новеньких.
— Ты разве, Димка, не слышал, что Игорь Александрович говорил? Сдавать всё Кузнецовой. Забыл?
— Ленке? Сам сдавай, а я-то уж ни за что. Сдавай, если так влюбился.
— Что? Я влюбился? — У Мишки даже щеки вспыхнули — так рассердился он на друга — Хотел тебе еще показать кое-что, а теперь — черта с два!
Смутился Димка, затоптался в дверях.
— Ну ладно, Миш, я извиняюсь. Не хотел, да как-то само с языка выскочило. Бывает, знаешь…
А Мишка обрадовался. Не терпелось обо всем другу рассказать.
Подобрался к оконцу, сдвинул дощечку, газету сорвал.
— Во, гляди!
— Ого! Ничего башка, нормальная. Где выкопал такую?
— Это Анкудинов… — зашептал Мишка. — Предок наш. За огородами нашел. Сражался — во, дом свой, наверное, отстаивал…
— Ого! — удивился Димка.
— Костей вокруг вражеских — кучи, оружия до черта понакрошено! И кинжал и другие железяки — все я там подобрал. Понимаешь теперь?
