На берегу Севана (др. изд.)

— Что ж, что нашел я? Золото — собственность государства. Мы его присваивать не имеем права. Ты сам всегда говоришь: «Берегите честь дедов!» Что это с тобой вдруг сталось?… Да и к чему ты об этом разговор завел, не пойму никак!
Старик смутился и, чтобы скрыть тревогу, закричал на мальчика:
— Не болтай глупостей! Скажи на милость, этот сосунок охотника Асатура честности учить вздумал!
Дед, взволновавшись, пошел домой. Войдя в хлев, он запер за собой дверь и достал мешок.
«Нет, надо беречь свою честь… Этот ребенок был прав… Я никогда не делал ничего нечестного и теперь не сделаю!» — сказал он себе и, взвалив мешок на спину, хотел отнести его в сельсовет. Но ноги не шли.
Дед опустил мешок, раскрыл его и снова начал перебирать драгоценности.
Всю свою жизнь, бродя по горам за дичью, мечтал охотник Асатур: «Эх, где ты, бог нищих? Дал бы мне найти кувшин с золотом, дал бы пожить немного по-человечески!»
Шестьдесят лет носил он в сердце эту мечту, Ходил по горам, влезал в пещеры, искал клады и отчаявшись, возвращался домой с пустыми руками.
В былые дни, под влиянием стариковских рассказов, он часто видел сны. «Пойди, — говорили ему в этих снах, — пойди туда, где было старое село. Там у овражка, под камнем, клад зарыт. Откопай, возьми». Но деревенские суеверия не допускали таких попыток: «Если пойдешь, перевернешь камень, о котором тебе сказали во сне, и найдешь золото — умрет твоя жена». Жажда найти золото, однако, пересиливала. Сколько раз, презрев суеверия, ходил Асатур лунными ночами переворачивать камни! Сны обманывали — золота все не было… «Где уж бедняку о счастье думать!» — горько говорил он и шел настораживать капканы на волков.
Дед вспомнил свою молодость. О чем только он не мечтал, женившись на «дочери Артина»!… Каждой осенью, как только выпадал снег, охотник Асатур весело говорил жене:
— Ну, жена, теперь мы с тобой заживем!
— Ах ты, хвастун! Хотела бы я увидеть того, кто разбогател охотой…
Асатур горячился:
— А что, давай-ка посчитаем! За шкуру куницы дают три рубля, так? Убью я за неделю не меньше двух куниц? Убью. За три месяца — а в месяце четыре недели: это двенадцать недель — убью двадцать четыре куницы. Вот тебе уже семьдесят два рубля. Чего тебе еще надо? Даже корову купить можно.
Всю зиму бродил охотник Асатур по горам, уставал, обмораживал руки, ноги, но всегда просчитывался. За зиму ему удавалось убить не больше четырех-пяти куниц. За медвежьи и лисьи шкуры давали гроши, а мясо убитых козуль и оленей он, по охотничьему обычаю, раздавал соседям.
Так всю жизнь и прожил бедняком Асатур. Только при советской власти зажил он хорошо, но страх, скопившийся в нем за пережитое голодное полустолетие, не покидал его. Этот страх перед нуждой и жадность частного собственника, которые еще ютились где-то в уголке его души, заставили старика сейчас снова опустить мешок с плеч и зарыть его глубоко в углу хлева. «Умирая, завещаю внукам», — решил он.
  
О чем рассказал древний кувшин
 
Дед Асатур нашел в карасе целое богатство. Но не меньшее богатство нашел в другом карасе Армен. Осматривая его, он заметил внутри какие-то странные царапины. Армен вгляделся внимательнее. Сомнений не было: чем-то острым на стенке огромного, плохо обожженного глиняного кувшина вкривь и вкось были нацарапаны какие-то буквы. Многие из них были залеплены воском.
Армен сбегал за горячей водой и тщательно отмыл и отскреб внутренность кувшина. Потом он взял карандаш и бумагу и старательно перерисовал найденную им надпись.
Прочесть ее Армен не смог: буквы были армянские, но слов он не понял. Только одно из них и было ему знакомо — имя «Артак».
Армен помчался к Араму Михайловичу.
— Я принес вам письмо от полководца Артака, — сказал он улыбаясь.
— Что, он опустил его в почтовый ящик? — засмеялся учитель.
— Нет, в карас.
Арам Михайлович долго разглядывал срисованную Арменом надпись, но тоже не мог понять всего, о чем в ней говорилось.
— Это, — сказал он, — древнеармянский язык.
Арам Михайлович достал из шкафа словарь древнеармянского церковного языка и, разбирая слово за словом, фразу за фразой, заносил их на листок бумаги. Некоторые места записи с трудом поддавались расшифровке. Учитель хмурился, волновался, но лицо его постепенно светлело и оживлялось довольной улыбкой. «Скалы, скалы… — шептал он, — скалы раскололись и поглотили Великий Источник… И после… после… поля…»
— Ура! — наконец вскричал он. — Всё… Прочел всю запись! Слушай, Армен, вот что сказано в ней… — И Арам Михайлович торжественно прочел: — «Я, Артак, севанского края полководец, родился под несчастной звездой. Гора загремела, земля затряслась, море вышло из берегов, скалы раскололись и поглотили Великий Источник. Поля и нивы наши стали пустыней. И пришел чужеземный захватчик, придушил, уничтожил мой голодный народ, и реки крови потекли по этой стране. Ныне, окруженные врагами в пещерах Чанчакара, уповаем на милость неба».
— Вода?… Значит, в нашем селе был Великий Источник! Как хорошо, что мы поднялись на Чанчакар!
Армен в волнении вскочил с места.
— Да, вода была и, к сожалению, пропала, — задумчиво ответил учитель.
— Но где же был он, этот Великий Источник?
— Вот этого-то мы и не знаем, — сказал Арам Михайлович. — Пойдем к деду Асатуру, поговорим с ним.
По дороге они встретили Камо.
— Камо, новость-то какая! Вот удивишься!… — показал ему бумагу Армен. — Потом скажу, идем к деду.
Старик всполошился, увидев посетителей. Лицо у него побледнело.
— Что случилось? — едва выговорил он дрожащими губами.
— Ничего. Ты должен объяснить нам тайну караса, — сказал учитель.
— Караса?… — Дед, внезапно ослабев, сел на тахту. — Я… я… к-караса?… — заикаясь, говорил он.
— Что с тобой, дедушка? Армен нашел в старом карасе запись. В ней говорится, что в далекие-далекие годы где-то в наших местах было очень много воды. Что ты об этом знаешь? Ты ведь охотник, тебе знаком каждый камень у нас. Может, ты видел где-нибудь следы былой воды или каналов? А?
— Ах, об этом карасе? — облегченно перевел дух старик. — Нет, сынок, не видал. И мы ведь не дураки. Была бы вода, мы бы ее достали. Сколько раз уж у нас сгорали поля от засухи!… Будь вода, мы бы разве упустили ее?
— Знаешь, дедушка, — продолжал учитель, — в древности в Армении был такой обычай: у начала каналов ставили каменные фигуры, статуи-памятники богу воды. Таких фигур ты тоже не видал?
— Нет, таких не видал… Вот разве что под Черными скалами, на Дали-даге, есть вишап. Вроде как крокодил, только без хвоста…
— Вишап?… Должно быть, то самое, А ну, дед Асатур, собирайся, идем! — взволновался учитель. — Идем скорей!
  
На загадочной тропе
 
Камо поспешил к Асмик.
У фермы он застал Сэто. Перегнувшись через изгородь, он говорил Асмик:
— Если мать из железа, без сердца, то, конечно, дети у такой матери запаршивеют. Ну и ферму же вы устроили, бородой вашего деда Асатура клянусь! Я бы…
Сэто не кончил фразы. Увидев Камо, он обратился в бегство.
— Не обращай на него внимания, Асмик, — сказал Камо девочке. — Сбегай лучше сейчас к Грикору, скажи, что мы идем на Дали-даг.
— На Дали-даг?… — обрадовалась Асмик.
Она мигом собралась и побежала за Грикором. Мать Грикора неожиданно запротестовала:
— Что вы его из-за каждого пустяка тревожите, не даете дома ничего сделать!
— Нани, кто бы другой так сказал, а ты ведь знаешь, что без меня ни одна научная экспедиция не удается, — серьезным тоном сказал Грикор.
— Ну, поди, поди, сумасброд! Разве из тебя толк выйдет? — сказала мать и, смеясь, махнула рукой.
— Выйдет, нани-джан, но на это время нужно — лет пятьдесят, пожалуй, — улыбнулся Грикор матери.
— Ссоритесь вы когда-нибудь с матерью? — спросила у него по дороге Асмик.
— Ссоримся?… Как не ссориться — даже очень часто. Вот так, как мы сейчас ссорились. Но ссоры у нас всегда кончаются смехом.