Мушкетер и фея (журнальная версия)

  
Владислав КРАПИВИН,
 
лауреат премии Ленинского комсомола
 
МУШКЕТЕР И ФЕЯ
 
ПОВЕСТЬ
Рисунки Е. СТЕРЛИГОВОЙ
— Евгений! — сказал отец, нервно похрустывая пальцами. — Я пришел к выводу, что воспитывал тебя неправильно.
Четвероклассник Женька Воробьев сидел с ногами в кресле и укрывался за пухлой, растрепанной книгой. В ответ он слегка приподнял плечо. Это означало вопрос: «Что случилось?»
— Да! — продолжал отец. — Когда ты бывал виноват (а это случалось нередко), я ограничивался беседами. Теперь я понял, что тебя следовало попросту драть.
— Еще не поздно, — подала голос из своей комнаты двоюродная сестра Вера Сергеевна.
Едкую реплику взрослой сестрицы Женька оставил без внимания, а на отца поднял из-за книги левый глаз. С едва заметным любопытством.
— Совершенно верно, еще не поздно, — сурово и взволнованно произнес отец. — И, очевидно, в ближайшее время я этим займусь.
— Как это? — рассеянно поинтересовался сын, снова исчезая за книгой.
— Что значит «как это»? — слегка растерялся отец. — Ты что, не знаешь, как это делается?
Сын пожал плечами.
— Ты же сам сказал, что раньше только беседовал. Откуда мне знать?
— Хм!.. Откуда… Хотя бы из художественной литературы. Ты читаешь дни и ночи напролет. Даже когда разговариваешь с отцом.
— Про такую ерунду я не читаю, — гордо сказал Женька.
— Положи книгу! — тонким голосом потребовал отец. — Или я… немедленно сдержу свое обещание.
Женька отложил пухлый том. Обнял согнутые у подбородка колени.
— Папа, — сказал он снисходительно. — Ничего ты не выполнишь.
— Это почему?
— Ну, во-первых, ты культурный человек… Во-вторых, ты не знаешь, как я бегаю. А тебя ругали на собрании, потому что ты не хочешь сдавать нормы ГТО. Ты сам говорил.
— Не твое дело, за что меня ругали, — уязвленно откликнулся отец. — А бегать за тобой я не собираюсь. Побегаешь и сам вернешься.
— Конечно, — вежливо согласился Женька. — Но к тому времени ты остынешь и поймешь, что я ни в чем не виноват.
Отец скрестил руки и в упор глянул на сына. Потом протянул почти ласково:
— Ах, не виноват…
— А что я сделал?
— Ты?.. Сделал?.. Твое поведение!.. О тебе ходят легенды! У тебя даже прозвище какое-то пиратское — «Джонни»!
— Ну, папа, — мягко сказал сын. — Извини, но ты чудовищно отстал от жизни. Так меня звали еще в детском саду. Все на свете. Даже мама иногда…
— Мама тебя распустила, — печально сообщил отец. — Ты позволяешь себе черт знает что… Как ты сегодня разговаривал с учительницей!
— Как?
— Ты посмел сказать ей: «Не ваше дело!»
Джонни (так мы его и будем называть, потому что под этим именем он известен своим друзьям и недругам) вздохнул.
— Не так, папа. Я сказал: «Извините, но мои волосы — это мое дело».
— Вот-вот! Ты считаешь, что имеешь право так разговаривать с учителями?
— А чего она цепляется к моим волосам?!
— «Цепляется»?
— Ну, придирается. Каждый день.
— Потому что твоя прическа ужасна! Ты, наверно, считаешь, что чем длиннее волосы, тем больше геройства? А на самом деле — сначала космы до плеч, потом сигарета в зубах, потом выпивка в подъезде…
— «Потом кража, потом колония»… — подхватил Джонни. — Это самое Инна Матвеевна и говорила.
— И совершенно справедливо!
— И не очень умно, — грустно сказал Джонни.
— Ну, знаешь ли!.. — взвинтился отец, но вспомнил, видимо, что сын считает его культурным человеком. Подумал и сдержанно попросил:
— Хорошо, тогда объясни, зачем тебе твои растрепанные локоны?
— Пожалуйста, — так же сдержанно откликнулся Джонни. — В каникулы будет Неделя детской книги. В Доме пионеров готовят карнавал книжных героев. Я хочу, чтобы у меня был костюм мушкетера. А кто видел мушкетеров со стриженым затылком?
Отец растерянно поскреб подбородок.
— Д-да? Ну… а почему ты не сказал это Инне Матвеевне?
— Папа… — вздохнул Джонни. — Подумай сам. Что можно объяснить рассерженной женщине?
Это заявление слегка обескуражило Воробьева-старшего. А пока он размышлял, из коридора донесся голос Джонниной мамы:
— Валерий! Иди сюда.
Джоннин папа растерянно глянул на сына и вышел в коридор.
— Валерий! — сказала мама. — Сколько раз я просила не ставить грязную обувь на чистый половик?
— Я не ставил, — мягко ответил папа. — Я только…
— Значит, это я поставила сюда твои ботинки?
— Во-первых, они не грязные, а во-вторых…
— А во-вторых, мне надоело. Я тысячу раз…
Джонни встал и деликатно прикрыл дверь. Он считал неприличным слушать родительские споры. Голоса сделались глуше, и можно было разобрать лишь отдельные фразы:
— Но я же пытаюсь объяснить…
— Мне нужны не объяснения, а чистота…
Потом папа с мамой удалились на кухню…
Через десять минут отец, слегка взволнованный и порозовевший, вернулся в комнату. Кажется, он готов был кое в чем согласиться с сыном. Но сына не было. В опустевшем кресле валялась книга с тремя скрещенными шпагами на облезлом переплете.
Пока родители выясняли вопрос о ботинках, Джонни оделся и ушел на прогулку.
Был ранний вечер — такое время, когда еще не очень темно и лишь кое-где зажигаются огоньки.
Стояла середина марта. Недавно звенели оттепели, а сегодня вернулась зима. Но была она не суровая. Падал щекочущий снежок. Он ложился на подстывшие лужи, на застекленевшие веточки. Джонни медленно шагал вдоль палисадников, ловил языком мохнатые снежинки и мечтал.
Одинокие прогулки Джонни полюбил недавно — с той поры, когда встретил прекрасную незнакомку.
Это случилось в конце февраля. Тоже был вечер, только не такой, а холодный и неуютный. С ветром и колючим снегом. Настроение у Джонни тоже было неуютное и колючее. На последнем уроке он поспорил с Инной Матвеевной, и она в его дневнике написала длинное обращение к родителям. Все это было ужасно несправедливо. Неприятностей Джонни не боялся: родители все равно забывали смотреть его дневник. Но обида грызла Джоннино сердце. Обида требовала выхода. И Джонни сумрачно обрадовался, когда впереди различил фигуру в курточке с меховым воротником и вязаной шапке с белым шариком на макушке.
В такой курточке и шапке ходил Витька Шпаньков по прозвищу «Шпуня».
«Та-ак», — сказал про себя Джонни и переложил боевой портфель из левой руки в правую. Шпуня был одним из младших адъютантов известного Тольки Самохина, с которым Джонни и его друзья не ладили с давних пор. Кроме того, у Джонни со Шпуней были свои отношения. В октябре, когда третьеклассника Воробьева принимали в пионеры, Витька Шпаньков на совете дружины рассказал, будто Джонни с приятелями угнал лодку пенсионера Газетыча. На самом деле лодка была ничья — старая и дырявая. Газетыч хотел завладеть ею, а Джонни с ребятами хотели построить крейсер, чтобы все играли. Джонни так и объяснил. Спокойно и подробно. А потом рассказал, что компания Самохина, где был и Шпуня, еще раньше хотела увести лодку (для себя!), но Газетыч отбил это пиратское нападение, и в том бою Шпуня пострадал: получил по шее прошлогодним стеблем подсолнуха.
Совет веселился. Джонни, конечно, приняли в пионеры, а Шпуня затаил зло. Он был не очень смелый, хотя и старше Джонни. Но он был ехидный и делал всякие гадости. То подкараулит со своими дружками и насыплет колючек за шиворот или набьет в волосы репьев, то расскажет, будто Джонни боится маленьких ручных хомяков (а это почти неправда!). То завяжет тугими узлами штанины новеньких Джонниных джинсов, пока тот мирно бултыхается в пруду… Конечно, Джонни не терпел обид. Он звал друзей и начинал ответные действия. Декабрьская операция «Зеленый слон» была проведена с использованием воздушных шаров, дымовых шашек для окуривания садов и старой аварийной сирены с буксирного катера. Она, эта операция, грозным эхом отозвалась в окрестных улицах и вызвала повышенный интерес даже у директора школы Бориса Ивановича. И когда Джоннин папа говорил про легенды, которые ходят о сыне, он был кое в чем прав…