Мушкетер и фея (журнальная версия)

— А может быть, я буду заниматься рисунками для тканей, — мечтательно сказала Вика. — Представляешь, Джонни, идешь ты в ярко-желтой рубашке, а на ней — черные старинные аэропланы. Здорово, да?
Джонни согласился, что это очень здорово, но попросил Вику не отвлекаться и поскорее заняться его плащом. Вика послушалась. Она соорудила чудесную плащ-накидку из голубого сатина, с золотистой каймой и разноцветными мушкетерскими крестами, которые были нашиты на спине, на груди и на рукавах-крыльях.
Счастливый Джонни сказал Вике, что она обязательно будет лауреатом самой главной художественной премии, унес обновку домой и перед большим зеркалом надел полное обмундирование.
Все было прекрасно! Замечательно… Почти все. Только вот красные штаны от спортивного костюма выглядели слишком современно. Джонни кончиком шпаги почесал затылок, поразмыслил и вспомнил, что у мамы на старом халате есть блестящие большие пуговицы. Переливчатые, как алмазы! Если их пришить по бокам к штанинам, будет самый старинный вид!
Мама для порядка сказала, что Джонни со своим костюмом разорит весь ее гардероб, но пуговицы отдала.
Джонни устроился в кресле и взялся за дело. Он сидел, работал и никого не трогал. И вообще это был хороший вечер. Мама у настольной лампы читала фантастический роман в журнале «Вокруг света», папа смотрел учебную передачу по высшей математике, Джонни по одной пуговице отпарывал от халата и пришивал к штанам.
И тут принесло сестрицу Веру Сергеевну.
Она увидела, чем занимается Джонни, и громко удивилась. Она заявила, что ради своих глупых выдумок он портит хорошую вещь. Халат еще совсем новый! Кроме того, таких прекрасных пуговиц не отыщешь в магазинах!
— Да ладно уж… — сказала мама, чтобы ей не мешали читать.
А папа сел ближе к телевизору.
Джонни промолчал. Он вдевал нитку в иголку.
— Знаете, что меня всегда поражало в этом человеке? — произнесла сестрица Вера. — Его умение презрительно молчать! Он еще в детском саду изводил этим всех воспитателей!
Это была неправда: не всех, а только Веру Сергеевну, которая была воспитательницей его группы.
— Ты сама изводилась, — сдержанно заметил Джонни. — Сама привяжешься, а потом психуешь.
— Евгений… — сказала мама из-за журнала. А папа сел вплотную к экрану.
— Ну вот, — откликнулся Джонни. — Молчишь — плохо. Скажешь — опять плохо.
— Смотря что скажешь, — язвительно проговорила Вера Сергеевна. — Если такие слова, как своей учительнице, то любой человек не выдержит.
— А что случилось? — встревожилась мама.
И отложила журнал.
Джонни задумчиво спросил:
— Папа, правда, что в старые времена доносчикам отрубали язык на площади?
Папа рассеянно заметил, что, кажется, правда, вынул из тумбочки наушники и подключил к телевизору.
— Что он опять натворил? — поинтересовалась мама у Веры и неприятно посмотрела на Джонни.
— Я не доносчица, — гордо сообщила Вера. — Но сегодня я встретила Инну Матвеевну, и та чуть не плачет. Ваш любимый сын заявил ей, что ему не нравится прическа Инны Матвеевны!
— Это правда? — нехорошим голосом произнесла мама.
Это опять была неправда. Инна Матвеевна снова сказала Джонни, что ее выводят из себя его космы. А Джонни ответил, что ему тоже, может быть, не по вкусу чьи-то крашеные волосы, но он к этому человеку не пристает.
Джонни сейчас так и объяснил маме. А она почему-то охнула и взялась за сердце.
— Чьи же волосы ты имел в виду? — почти ласково спросила Вера.
— Наташки Ткачевой. В детском саду она была белобрысая, а сейчас какая-то рыжая.
— Но смотрел ты не на Ткачеву, а на Инну Матвеевну!
— На кого же мне смотреть, если я говорю с учительницей? — невинно откликнулся Джонни.
— Ты плохой человек, — жалобно сказала мама. — За что ты так не любишь Инну Матвеевну?
— Я? Это она меня не любит!
Вера опять вмешалась и заявила, что Инна Матвеевна прекрасный педагог и очень любит детей.
— Детей, может быть… — заметил Джонни.
— Она всю жизнь мечтала быть учительницей! Я ее хорошо знаю. Мы учились на одном курсе.
— Тогда все ясно, — сказал Джонни.
— Что? — обиделась Вера Сергеевна. — Что тебе ясно?
— Да так… — уклонился Джонни. — Просто я не знал, что вы вместе учились. Она выглядит гораздо моложе тебя.
Мама перестала держаться за сердце, дотянулась и хлопнула Джонни по заросшему загривку.
Это было ни капельки не больно. Однако Джонни встал, отложил шитье и, прямой и гордый, удалился в коридор. Нельзя сказать, что его душили слезы, но обида все же царапалась. «Опять несправедливость», — подумал Джонни. Оделся, вышел на улицу и зашагал знакомой дорогой. Он знал, что тихая музыка и мечты о прекрасной незнакомке успокоят его.
Кроме того, у Джонни появилось предчувствие, что сегодня что-то случится.
В этот вечер музыка звучала очень долго. И не только знакомая. Была и разная другая, тоже очень хорошая. Потом стало тихо, и Джонни одиноко стоял у тополя и смотрел, как под фонарем кружатся бабочки-снежинки. Он долго стоял. И ждал. А потом подумал, что ждать нечего, потому что у него швсем окоченели руки и ноги.
И тогда звякнула калитка.
Сердце у Джонни тоже звякнуло, а внутри стало так, словно он проглотил несколько холодных стеклянных шариков.
Но зря Джонни вздрогнул: из калитки вышла не девочка, а большой толстый мальчишка. Наверно, семиклассник.
Сначала Джонни очень огорчился. Если говорить честно, у него даже в глазах защипало. Но он быстренько с этим справился и подумал, что надо наконец что-то делать. Иначе сколько еще вечеров придется торчать под тополем?
Джонни мысленно подтянул воображаемые мушкетерские ботфорты и вышел на свет фонаря.
— Эй ты! — решительно сказал он мальчишке. — Ну-ка, иди сюда!
Толстый незнакомец изумленно оглянулся, заметил Джонни, как слон замечает букашку в траве, пожал плечами и подошел.
Джонни все же оробел, но не подал вида.
— Слушай, — сказал он. — Вот что… Тут одна девчонка есть… В шапке с белым шариком. В этом доме живет… Ее как звать?
Круглое лицо мальчишки было внимательным.
— А тебе зачем?
— Надо, значит, — хмуро откликнулся Джонни. — Дело есть.
Мальчишка вдруг улыбнулся и сделался очень добродушным. Но Джонни было не до него. Он нетерпеливо ждал.
— Ее зовут Катя, — сказал толстый мальчик. — Только она здесь не живет.
— Как это? — оторопел Джонни. — Она же заходила! Я видел.
— Она к нам приходила. Это моя двоюродная сестра.
— Врешь ты! А кто играет?
— Я играю. Родители заставляют. Мучение одно…
Снежная сказка с хрустальными огоньками рассыпалась и погасла. Джонни сделалось холодно и очень одиноко. Он представил толстого музыканта за роялем и глянул на него с ненавистью. А тот смотрел на Джонни с пониманием и сочувствием. И сказал:
— Все ясно. Еще один влюбленный…
В голове у Джоцни взорвалась горячая граната.
— Ух ты бегемот! — заорал он и замахнулся.
А что еще оставалось делать?
Конечно, это было похоже на то, как будто кузнечик нападает на крепостную башню. «Башня» перехватила могучей ладонью Джоннин кулак и удивилась:
— Ты чего? Да ладно тебе… В нее многие влюбляются, даже шестиклассники.
Джонни сник.
— Пусти, — шепотом попросил он.
Но мальчишка не отпустил.
— Ну-ка, пойдем, — сказал мальчишка со вздохом.
— Куда?
— Погреешься. Торчишь тут без рукавиц… Окоченел…
Джонни молча уперся. Но мальчишка ухватил его за плечи.
— Пошли, не бойся. У меня дома никого нет…
И Джонни пошел. Не потому, что подчинился нажиму. Просто у него оставалась еще смутная надежда…
Мальчишка сказал, что его зовут Тимофеем. Он привел Джонни в дом, вытряхнул из пальто и ботинок, усадил у большой печки. Печка была старинная, выложенная белыми блестящими плитками с разными цветами и узорами. Джонни таких и не видел раньше. Потом Тимофей принес фаянсовую кружку с какао. Кружка была словно родственница печки — такая же белая, блестящая, громадная и очень, очень теплая.