Мушкетер и фея (журнальная версия)

Сергеевной насчет расплетенной мочалки. Разговор настроил его на решительный лад. Полтора часа подряд Джонни твердо шагал из угла в угол и думал о завтрашнем дне.
Когда за окнами совсем стемнело, Джонни пришел к Волошину.
Сергей неловко протянул выдранный из тетради листок.
— Вот погляди. Годится или нет?..
Джонни стал читать. Он прочитал один раз,
повертел листок, словно удивляясь. Прочитал снова.
— Ну? — нервно спросил Сергей.
— Это ты сам сочинил?
— Не сам, — пробормотал Сергей. — То есть мы вместе… У меня не получалось, я пошел к нашему руководителю кружка… Годится?
— Еще бы… — с тихим восторгом сказал Джонни.
— А успеешь выучить?
— Да я уже запомнил.
— Только не забудь про выразительность.
— Будь спокоен, — сказал Джонни, мысленно подтягивая ботфорты.
Когда решительный Джонни в раздевалке Дома пионеров надевал мушкетерские доспехи, к нему подошли Дима, Юрик и Мишка. У них был смущенный вид. Им казалось, что вчера они не сумели защитить командира. Но Джонни им не сказал ни слова упрека. Адъютанты повеселели. Толстый Мишка сообщил, что подлый Шпуня приделал к своему кольту боевой механизм и уже два раза стрелял охотничьими капсюлями. А Юрик и Дима с возмущением рассказали про издевательские Шпунины разговоры. Тощий розовый ковбой рассуждал с индейцами, что можно было бы содрать с мушкетера скальп, но, к сожалению, стриженые скальпы совершенно не ценятся.
— Там видно будет, кто с кого сдерет, — сказал Джонни. Он это решительно сказал, но внутри у него появился боязливый холодок: вдруг ничего не выйдет?
И тут показалась Катя. Джонни издали увидел голубые локоны. Этого было достаточно. Позванивая шпорами, он пошел к Эмме Глебовне и заявил, что хочет обязательно выступить.
Эмма Глебовна, конечно, обрадовалась. Она сказала, что Женя Воробьев молодец, храбрый мальчик (Джонни поморщился) и что она тут же внесет его в список.
— Только, пожалуйста, после всех, — попросил Джонни.
…Выступления были ничего, интересные. Руслан дрался с громадной головой из пенопласта, у которой открывался рот. Серый волк едва не слопал Красную Шапочку, но два охотника вовремя контузили его из ружья. Самодельная двустволка грохнула так, что над передними рядами долго висело облако дыма (куда там Шпуниному кольту!). Потом капитан Врунгель со своими матросами плясал «Яблочко», старик Хоттабыч глотал теннисные мячики, а Том Сойер с девочкой Бэкки долго бродили по сцене и делали вид, что не могут найти выход из пещеры. Этому никто не поверил, все начали громко хихикать, и Эмме Глебовне вместе с двумя молоденькими вожатыми пришлось громко кричать: «Дети, внимание! Ти-ши-на!»
Зато сразу стало тихо, когда на сцену выскочили всадники в красных гимнастерках и буденовках и впереди всех Мальчиш-Кибальчиш (Петька Сухов из Джонниного класса). Всадники сперва спели песню про восемнадцатый год, а потом изобразили конную атаку. Им здорово хлопали, и никто даже не обратил внимания, что кони не настоящие, а палки с лошадиными головами. Потому что атака была настоящая.
Джонни все это было интересно. И все-таки он часто поворачивался и смотрел на Катю, которая сидела сзади. Его широкополая шляпа с перьями цеплялась за соседей, но они терпели, и никто не посоветовал Джонни снять свой пышный головной убор. Помнили вчерашний случай.
Но, оглянувшись двадцатый (или тридцатый) раз, Джонни встретился взглядом с Катей. Он даже не успел понять, какой у Кати взгляд: добрый или сердитый, серьезный или насмешливый. Он отвернулся так торопливо, что шляпные перья засвистели в воздухе. И больше не решался посмотреть назад.
Зато он скоро увидел Катю на сцене. Она воспитывала маленького Буратино: учила его хорошим манерам, письму и математике. Вы, конечно, помните, что из этого ничего не вышло. Кате пришлось отправить ученика в темный чулан, то есть за кулисы.
Потом она, легкая, как белый парашютик, прыгнула со сцены и мимо Джонни пошла на свое место. А Джонни услышал:
— Теперь выступит храбрый герой из книжки «Три мушкетера» Женя Воробьев!
Поднялся шум: смеялись и хлопали вперемежку. Джонни встал, стиснул зубы и пошел на сцену.
Он поднялся и встал у края.
Маленький зал показался ему громадным, как Лужники. А людей в нем будто сто тысяч! И все смотрели на Джонни. И почти все улыбались. Шпуня тоже улыбался — очень ехидно — и что-то говорил соседу в индейском уборе.
И Катя… нет, она не улыбалась. И на Джонни она не смотрела. Она сидела, опустив лицо. Почему? Может быть, решила, что сейчас все опять будут смеяться над ним, и пожалела? А может быть, просто не хотела на него смотреть?
Если так, то и не надо…
Джонни снял шляпу и широким взмахом бросил ее на рояль в углу сцены.
Раздался смех, но тут же стих. Потому что даже самые непонятливые сообразили: не для того Джонни сбросил шляпу, чтобы дать посмеяться над собой.
Джонни расстегнул на плече мушкетерскую накидку, сбросил, скомкал и швырнул вслед за шляпой. Он остался в старенькой клетчатой рубашке, в которой пробегал все прошлое лето.
Сделалось совсем тихо. Стало слышно даже, как в соседнем переулке стучит мотор маленького экскаватора.
Джонни шагнул еще ближе к краю и сунул кулаки в карманы — так решительно, что от штанины отскочила и укатилась под ряды блестящая пуговица. На нее не обратили внимания.
Джонни отчетливо и звонко сказал:
 
 
Не нужны ни локоны до плеч,
 
Ни большая шляпа и ни шпоры —
 
Лишь бы мушкетер умел беречь
 
Боевое званье мушкетера…
 
 
Он вздохнул, успокоился и стал читать дальше:
 
 
Мушкетер известен не плащом
 
И не шпагой, острой, как иголка.
 
Мушкетеры могут быть хоть в чем:
 
В запыленных кедах и футболках…
 
 
Джонни замолчал на две секунды. Зал тоже молчал. И ждал. И у всех были серьезные лица. Только Шпуня еще слегка ухмылялся.
Джонни посмотрел на Шпуню, тоже усмехнулся (чуть-чуть) и продекламировал:
 
 
Честь и смелость сами не придут,
 
Хоть надень оружие любое.
 
Ведь и кольт на кожаном заду
 
Сам собой не делает ковбоя…
 
 
Он опять замолчал, чтобы перевести дыхание, и с удовольствием услышал несколько отчетливых смешков. И увидел, как головы поворачиваются к Шпуне.
 
 
Кружева и локоны — пустяк.
 
Главное — не растерять отвагу, —
 
 
сказал Джонни. И закончил, уже не глядя на Шпуню (чего на него теперь смотреть):
 
 
…А червяк — он все равно червяк,
 
Если даже он прямой, как шпага.
 
 
И опять стало тихо. И в этой тишине Джоннины адъютанты успели два раза негромко, но внятно сказать:
— Чир-рвяк. Чир-рвяк…
Потом все захлопали. Сильнее, сильнее! И шумели и смеялись, но теперь уже, конечно, не над Джонни. А он хладнокровно забрал с рояля свое имущество и пошел на место. Он держался свободно и смело. Он храбро посмотрел на Катю. Она тоже смеялась и хлопала. И не отвела глаз, когда увидела, что Джонни на нее смотрит. Он почувствовал, что уши делаются теплыми, и поскорее сел на свой стул.
…Потом лучших участников приглашали на сцену, и Эмма Глебовна вручала призы. Джонни получил большой альбом для марок. Это был, кажется, не самый главный приз, но все равно Джонни чувствовал себя победителем.