По колено в траве (Журнальная версия)

Я вошел по колено. И вода впервые за все лето показалась холодной.
«Стой, что ты делаешь! Не надо».
«Я только попробую».
«Не валяй дурака! Сто метров — не пятьдесят! И здесь не бассейн. Здесь течение».
«Ну и что? Я же не против течения. Пусть несет. Мне бы только на тот берег»…
«Не смей! Ведь рядом нет никого. Никто не поможет»,
«Ну, не буду, не буду… Я только попробую. Немножко проплыву — и обратно…»
Я зашел по горло. Ну вот: еще и не плыл, а метров семь уже позади. Я оттолкнулся и сделал несколько гребков.
«Ты куда? Ты же хотел только немножко!»
«Заткнись!»
Я ни разу не оглянулся. Боялся, что увижу свой берег слишком близко и узнаю, что мало проплыл. И боялся, что увижу его слишком далеко и тогда совсем испугаюсь. Помню, что поверхность воды казалась мне серебристой и выпуклой, и я не видел плотов, до которых мечтал добраться.
Меня снова положили.
Манярка притащила воды.
Намочили чью-то рубашку, положили на лицо.
Течение мягко несло меня. И это хорошо— ближе к мысу.
Плохо было другое: с самого начала я стал слишком рваться вперед, и скоро устали руки. А еще плохо работал распухший нос. Дышать пришлось ртом. А где-то на середине реки я хлебнул воды.
Хлебнул, закашлялся, забултыхал руками, окунулся с головой, хлебнул снова.
«Вот и все. Этого ты хотел?»
Кашель душил меня. Рывком я выскочил из воды почти по грудь, глотнул воздуха.
Несколько секунд барахтался «по-собачьи», стараясь держать голову повыше. И все это время отчетливо представлял, как мое тело будет колыхаться в желтой глубине. А потом его вытащат баграми, и я не буду этого чувствовать…
Затем показалось, что подходит лодка. Значит, меня сейчас вытащат через борт, отвезут на берег, а потом дрожащего, мокрого станут расспрашивать и поведут к маме. Этого еще не хватало…
И тут я понял простую вещь: раз боюсь лодки, значит, еще не тону.
Ну, глотнул воды! Ну, устали руки! Что из этого? Ведь плыву.
И вообще не может человек утонуть, пока не выпустит воздух из легких. Только не надо барахтаться от страха.
Я отдышался, набрал побольше воздуха, окунул голову и опустил одеревеневшие руки. Не тону. Река свободно несет меня. Вперед!
Никакой лодки нет. И не надо. Вот если бы рядом была Каравелла…
Я представил, как у плеча движется обросший зеленью и ракушками борт, а сверху насмешливо смотрит Павлик.
«Ты что там плюхаешься? Устал?»
«Кто тебе сказал?»
«Сам вижу. Может, бросить кончик?» «Привяжи этим кончиком свой язык! Ты вообще что-то стал зазнаваться. Думаешь, ты один капитан?»
«Ладно, ладно. Ты лучше дыши как следует, а то опять хлебнешь…»
«Не хлебну… Ты думаешь, будто я все еще такой же хлюпик? Ты в каком классе был, когда уехал? Ведь в четвертом. Ну и я сейчас в четвертый перешел. И в футбол я умею играть не хуже тебя. Да! А на мечах дерусь, наверно, даже лучше! А «Спартака» ты читал?»
«Ну, расхвастался!»
«Да я не расхвастался. Я просто…»
И тут я увидел край плота! Метрах в десяти.
Ну, еще немного. Чуть-чуть. Раз… Два…
Я вцепился в проволочный трос и целую минуту висел в воде, отдыхал. Потом выволок себя на плот, полежал на шершавых бревнах. Встал. В голове гудело, а в ушах плотными пробками сидела вода.
По бревнам я добрался до берега. Попрыгал на дрожащих ногах. Вода вышла, в ушах стало тепло, и, словно включился радиоприемник, я услышал голоса, гудки на пристани, смех на том берегу.
Вечернее теплое солнце мягко светило мне в лицо и рассыпалось искрами на мокрых ресницах. Я пошел туда, где поднимался плоский бугор желтого мыса. Солнце висело прямо над ним.
Я жмурился и поэтому не сразу увидел ребят.
Они стояли на вершине холма. Шеренгой. С длинными тонкими палками, То ли для удилищ вырезали, то ли для луков, я не разобрал. Издалека палки были похожи на копья.
Ребята махали мне руками и кричали что-то. Или радовались, что я отыскал их, или ругали за отчаянный поступок. А может быть, и то и другое.
«Смотрите, я пришел», — хотел крикнуть я, но побоялся, что сорвется голос. Я просто помахал им в ответ и стал подниматься по отлогому склону. По сухой глинистой тропинке, теплой от солнца. Влажный запах реки смешивался с горьким и сухим запахом полыни. Ее пыльные листья ласково щекотали мои коленки.
Ребята ждали на гребне. Они уже не кричали и не махали копьями. Только Манярка все еще не опускала вскинутую руку. Короткий рукавчик сполз к плечу, и я видел на Маняркиной руке подковку…
Такими я и запомнил их, товарищей детства. Легкая шеренга на фоне светлого неба, волосы горят и золотятся от вечерних лучей. Манярка ждет с поднятой, как для салюта, рукой, А над ними — большой туманный шар солнца.