Клуб Колумбов

И тогда вскакивает прокурор:
— Граждане судьи, товарищи! Взгляните на этих правонарушителей, на этих поразительных паразитов, тысячами килограммов зиму и лето расхищающих природное народное достояние! Все трое обвиняемых пойманы мною с поличным на месте преступления. Все они — кто зубами, кто носом — срывали с живых елей и сосен шишки, выковыривали из них семена и нагло глотали их. Белка вскрывала шишки посредством своих острых, как стамесочки, резцов, Дятел — крепким, как долото, носом, а Клёст — специальным инструментом вроде замысловатой воровской отмычки. Белка обгрызала даже большие еловые шишки целиком, оставляла только стерженьки. Дятел устроил себе специальную мастерскую или кузню, вставлял в станок шишку и, обработав её своим долотом, сбрасывал на землю, чтобы приняться за новую. А Клёст — тот сплошь и рядом ковырнёт одну, другую чешуйку, съест два — три семечка — да и отстрижёт шишку от ветки, как ножницами, — бросает на землю. А это в моральном отношении ещё хуже — уж использовать, так до конца, а не разбрасывать казённое… это, как его! — народное имущество где попало! Клесты круглый год по хвойным лесам, лето и зиму, обдирают с деревьев шишки. Дятлы и белки отлично могли бы питаться сухими соснами и елями, — на сколько бы им одного дерева хватило! — так нет! — семенами питаются, лесных младенцев пожирают, злодеи!
Учитывая, какой огромный вред, какое зло приносят все трое обвиняемых шишечным запасам еловых и сосновых боров — гордости нашего Отечества, обвинение требует присудить всех белок, клестов и дятлов к высшей мере наказания — отстрелу!
По залу прошёл приглушённый, испуганный шёпот.
Вскочила художница Сигрид, подняла руку, спрашивая судей:
— Разрешите?
Судьи кивнули.
— Товарищи! — горячо обращается Си к маскам. — Это ужасно! Ужасно! Я ушам своим не верю. Что такое наговорил тут Пэ Ха Реньо-Карб об этих туземчиках нашей Земли Неведомой? Всех их расстрелять? А кого же любить останется? Вы только взгляните, какая красоточка Белка, как она мила, как грациозна во всех своих движениях! «Рыжих матросиков вижу хвосты!» И эту красотку в серебристо-серой беличьей шубке — расстрелять? И этого чудесного малиново-оранжевого, с таким смешным носишком, попугайчика — клеста? И этого — будто выскочившего из сказок — маленького крылатого носатика в чёрно-красной шапочке и розовых шароварах, — этого дятлика? С ума сойти! Да разве повернётся у кого-нибудь язык осудить на смерть этих милых красавчиков только за то, что они съели несколько шишечных семечек? Поднимется у кого-нибудь рука застрелить их из ружья?
— Стой! Я скажу! — попросил Лав.
Си села. Взволнованным голосом поэт читает:
 
 
Белочка, клёст и дятел —
 
Дети могучих лесов.
 
Зря обвинитель тратил
 
Против них столько слов.
 
Люди в младенчестве тоже
 
Мамок своих сосут.
 
Что же, он их, может,
 
Тоже отдаст под суд?
 
 
Кто любит птиц и зверей, — видит в них малых детей. А Пэ Ха Реньо-Карб ненавидит их, хочет видеть в каждом из них только преступника. Реньо-Карб не имеет права осуждать их. Я всё сказал.
Саркастически улыбаясь, чёрный прокурор бросил с места раньше, чем судья успел его остановить:
— Конечно, если смотреть, какой хорошенький да миленький…
Но тут встаёт Анд, спокойный, как гора, и говорит:
— Прошу слова.
Обращается с вопросом к обвинителю:
— Скажите, а не вас ли встретила сия гражданочка, — и Анд указал на девочку, наряженную Сорокой, — в лесу пятнадцатого июля сего года с ружьём и ловушками?
— Так точно! — презрительно улыбаясь и не вставая чеканит Реньо-Карб. — Встретила с ружьём и ловушками, могла слышать, как я стрелял, и видеть, как я, находясь при исполнении служебных обязанностей, изловил ныне посаженных на скамью подсудимых преступников.
Но Анд спокойно продолжает:
— Граждане судьи! Как уж правильно отметил тут мой коллега по защите Лав, клесты, дятлы и белки не могут быть обвинены в том, что они пользуются дарами леса, по той простой причине, что сами они являются детьми леса. Прикиньте, какая тьма семечек ежегодно зря выбрасывается елями и соснами буквально «на ветер», — они сгнивают потом в неподходящей земле, и вам станет ясно, какая ничтожная часть этой «тьмы» попадает в желудки всех лесных птиц и зверей, вместе взятых.
Что и говорить, высокую мораль проповедует обвинитель: такой-сякой клёст неэкономно расходует шишки, не все семечки из них выбирает, неполную шишку бросает. Поклониться бы в ножки надо за то клесту: ведь сбрасывая на землю почти целые шишки, он зимой — в самое голодное время — подкармливает ценнейшего нашего зверька — всё ту же белку, шкурка которой составляет основу нашего пушного промысла и даёт ежегодно миллионы рублей золотом. Зимой белке очень трудно бывает доставать шишки с обледенелых, скользких и покрытых снегом веток сосен и елей. Она подбирает сброшенные клестами шишки и доедает их внизу, на каком-нибудь пенёчке.
Наконец — дятел. Наш поэт сказал, что надо любить животных, — тогда только можно вынести над ними правильный приговор. Я бы прибавил: и любить и знать! Правда, есть такой пёстрый дятел, который срывает шишки с деревьев, толкает их в свой пень-станок и раздалбливает крепким, как долото, носом. Но на скамью подсудимых посажен здесь совсем не тот пёстрый дятел. У этого сравнительно слабый нос, и шишек он никогда не долбит. У того пёстрого дятла на крыльях белые блямбы, спина чёрная и штаны красные. А это — житель лиственных лесов — белоспинный пёстрый дятел. У него — штанишки розовые, крылья чёрные, спина белая, и, если сравнить, какую громадную, незаменимую пользу приносит каждый дятел, а особенно чёрноспинный, так называемый большой, пёстрый, выстукивая, как настоящий врач, больные деревья, раздалбливая своим крепким носом твёрдую древесину и доставая из них личинок подкорышей, — то просто смехотворно станет обвинение дятлов в расхищении лесных богатств.
Анд кланяется судьям и, улыбаясь, садится на своё место.
Обвинитель, сидевший как на иголках во время неторопливой речи Анда, теперь едва дождался, пока судьи дадут ему слово.
— К вам взываю, граждане судьи! Нельзя же отрицать очевидное!
Вся тройка губит ценнейшие породы деревьев. Прощу помнить, что сосны идут на постройку домов, на мачты, на бумагу, а ель — самое музыкальное дерево в мире: из неё делают скрипки! Позором покроет себя тот, кто будет защищать этих преступников. Я кончил.
— Суд удаляется на совещание, — сказал, вставая, главный судья.
Пока судьи советовались, в зале стоял страшный шум. Одни кричали: «Засудят!» Другие: «Не дадим!» Третьи: «Не ты решаешь! Специалисты». Четвёртые: «Откуда взялся этот чёрный? Кто он?»
Суд вошёл — и наступила тишина. Главный судья доктор биологических наук стоя объявил приговор.
— Заслушав дело Белки, Клеста и Дятла по обвинению в расхищении семенных запасов хвойного леса и обсудив доводы сторон — обвинения и защиты, — биосуд в составе трёх учёных специалистов ПОСТАНОВИЛ:
— за отсутствием состава преступления Белку, Клеста и Дятла освободить и в иске обвинению полностью отказать.
Судьи садятся, и зал утихает.
— Слушается дело по обвинению Лесной Мыши и Рыжей Полёвки в угрызении лесов всех пород.
Поднялся обвинитель:
— Граждане судьи! Эти хорошенькие мышки… подчёркиваю: хо-ро-шенькие! — повторил он с вызовом, глядя на защиту, — принадлежат к семейству самых вредных в мире грызунов. Летом они питаются семенами растений, чем приносят неисчислимый вред лесам всех пород. На зиму делают себе в норах громадные запасы зерна, набивая им свои подземные кладовые. Во всём мире известен чудовищный вред, приносимый угрызением лесов, полей и даже человеческих жилищ этими прелестными грызунчиками. И нет никакого смысла нашим милым, любвеобильным девочкам и мальчикам выступать здесь в защиту их, несмотря на то, что у мышки хвостик длинный, а у полёвки — короткий: мыши и есть мыши! Они грызут. Призываю в свидетели этому моему утверждению… весь зал!