Клуб Колумбов

Первое, что поразило здесь колумбов, — была непривычная горожанам глубокая тишина. Не было ни металлического скрипа трамвая, ни шума толпы, ни гудящих над головой самолётов, ни даже отдалённых гудков электровозов. Юнестам казалось, что они действительно забрели в какую-то неведомую, никем ещё не открытую страну за тысячу вёрст от их родного города.
Крик петухов, мычание коров нисколько этой живой тишине не мешали.
— Настоящий медвежий угол, — сказал Анд. — Да, кстати: в дремучем лесу на подступах сюда я заметил — не при девочках будь сказано! — разрытые медведем муравьиные кучи.
Девочки все хором заявили, что никаких медведей они и не думают бояться.
— И правильно делаете, — сказал Таль-Тин. — А с этим медведем, который разоряет муравейники, я надеюсь скоро вас познакомить, и вы убедитесь, что он вам не страшен.
— Конечно, — не утерпел хвастнуть своими знаниями перед девочками Вовк. — Ведь эти муравейники и овсяники — совсем маленькие звери.
Таль-Тин взглянул на него, хотел что-то сказать, но раздумал.
На следующее утро Таль-Тин повёл колумбов по кругу, в пределах которого лежала «Земля Неведомая». Обзор её занял больше половины дня. Колумбы восхищались всем виденным: и весёлой речкой, и кусочком настоящего дремучего бора, и тихим озером с лесистыми островами, и полями, на которых порядочно поднялась уже густая озимая рожь, и торжественным высокоствольным сосновым бором, где с ветки на ветку прыгали рыжие белочки.
Лав задумчиво сказал, что эти прямые стройные стволы наводят на мысль о каком-то фантастическом океанском порте, где собрались все парусные корабли мира, и мачты их, как лес. И он тут же сочинил стихи, которые назвал просто ритмованными строками, потому что v них не было рифм:
 
 
Мачтовый лес. И хвоя —
 
Парус зелёный.
 
                      На реях
 
Рыжих матросиков вижу хвосты.
 
 
— А я твоих рыжих матросиков, — с улыбкой сказала териолог-зверятница Ля, — первыми записала в свой список туземцев Земли Неведомой: ведь это первые млекопиты, которых мы здесь увидели.
— Да, не густое у вас тут население, — вставила Ми. — Мы, орнитологи, за одно утро записали уже тридцать семь видов крылатых пернатых туземцев. Здорово?
Ничего, — у нас ещё всё в будущем. Наши туземчики все от нас прячутся. Но, конечно, так много, как у вас, у нас их не будет.
Тут девочки услыхали свист под иволгу — и направились к Таль-Тину, который стоял за большим кустом и призывно махал рукой.
— Я обещал вам показать медведя, который разоряет муравьев, — сказал он таинственным шёпотом. — Вот, смотрите!
Девочки чуть не вскрикнули от испуга: впереди под сосной стоял у высокой муравьиной кучи какой-то большой мохнатый зверь. Он поднялся на дыбы, — и тут только девочки поняли, что это не зверь, а высокий старик и вывернутом шерстью наверх полушубке. Выпрямившись во весь свой огромный рост, он отбросил сук, который держал в руках, стряхнул с себя муравьёв, поднял с земли и перекинул себе за спину набитым чем-то мешок. При этом он обернулся и показал девочкам своё бородатое лицо, очень смахивающее на лицо сказочного лешего. Потом медленно удалился в глубину леса.
— Это девяностолетний дедушка Бредов, — объяснил Таль-Тин, — или, как его тут зовут, дед Бред. Раньше был лесником, теперь совсем оглох и еле ноги передвигает. Вот и выдумал себе работу: целыми днями бродит по лесу, бортничает — то есть ищет диких пчёл — старинное занятие новгородцев, — и собирает муравьиные яйца. Деревенские ребята зовут их «пирожками».
— А как же муравьишки? — огорчилась сердобольная Ля.
— Муравьиная матка снесёт новые яички, а работники быстро починят разрушенный муравей-город. А дважды в лето один и тот же муравейник дед Бред не разоряет.
Под вечер усталые колумбы собрались на Земляничной горке. Так назвали они лесистый холм, весь усыпанный белым цветом земляники.
Прилетела кукушка и села где-то в ветвях высокой осины у них над головами.
«Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!» — куковала и куковала она, как будто хотела накуковать всем колумбам по сто лет жизни.
— Похоже, — улыбнулся Таль-Тин, — что эта особа старается вдолбить нам всем в головы свою идею. Пока самец кукует, самочка незаметно подлетает к чужому гнезду, клювом вынимает из него одно яичко и на его место откладывает своё. Хозяйка гнезда, в большинстве случаев, не выбрасывает кукушкино яйцо, высиживает его имеете со своими, и потом выкармливает прожорливого кукушонка. Блестящая идея! Значит, одни виды птиц отлично могут выкармливать птенцов других птиц! Человек ещё почти не пользуется этим для своих хозяйственных нужд. Разве что изредка даст курице вывести утят из утячьих яиц или гусыне — индюшат. А что, если в гнёзда диких птиц начать подкладывать яйца тех птиц, которых по тем или другим причинам хочется развести у нас? Богатейшие возможности открывает нам эта кукушкина идея, в краткоречье — кукид.
— Во-первых, — подхватила всегда на всё горячо отзывающаяся Ре, — так можно спасать ещё не родившихся птенчиков, мама и папа которых как-нибудь погибли.
— А во-вторых, — поддержал всегда спокойный и задумчивый Анд, — можно закупать за границей целыми ящиками яйца каких нибудь там калифорнийских куропаток или райских птиц, перевозить их на реактивных самолетах и разводить у нас под нашими куропатками и рябчиками.
— Пошли! — срываясь с места, решил буйный Колк.
— Куда? — удивились колумбы.
— Кукидовать, конечно! Проводить в жизнь кукушкину идею в самых широких масштабах.
— Больно ты… э-э-э… прыткий! — вставая сперва на колени, потом на ноги, промямлил Паф.
— Первым делом, — уже на ходу говорил Анд, — надо выяснить, — любые ли яйца соответствующих примерно размеров можно перекладывать из одних гнёзд в другие? Будут ли ещё принимать их на новых местах?.. Затем…
Но колумбы уже разошлись цепочкой — на полсотни шагов друг от друга — и прочёсывали кустарник между дорогой и берегом речки. Шли, пересвистываясь негромко синичьим посвистом:
«Ци-ви! Ре! — Цив-ви! Колк! — Ци-ви! Ля!» — ровняли цепочку.
Как только из травы или куста вылетала птица, колумб останавливался и смотрел, нет ли тут у неё гнёздышка?
Вот Таль-Тин дал сигнал отрывистым свистом поползня. «Твуть! Твуть! Твуть! — пошло от него вправо и влево по цепи: — Стой!» Колумбы стали, прислушались.
«Фиу-лиу!»— позвал Таль-Тин иволгой.
«Фиу-лиу! Ре! — Фиу-лиу! Ля! — Фиу-лиу! Колк!» — понеслось по цепи, и все колумбы, бесшумно шагая, через минуту собрались к Таль-Тину.
— Здесь гнездо чечевички, — шёпотом сказал Таль-Тин, палочкой показав на куст черёмухи впереди. — Пожалуйста, подходите по одному и каждый говорите ей что-нибудь ласковое.
— Это зачем же? — шёпотом удивились колумбы.
— Может быть, я ошибаюсь, — тихо сказал Таль-Тин, — но мне кажется, что птицы совсем небезразлично относятся к человеческим голосам. Грубых, резких, злых голосов они пугаются. Разумеется, не смысла слов они боятся, а тона, каким произносятся эти слова. А вот добрая, негромкая, певучая речь, к ним обращённая, успокаивает их так же, как плавные движения. Птицы ведь отлично понимают, когда ты к ним обращаешься. Ласку каждое животное чувствует. Голос особенно на них действует, потому что птицы — прежде всего, конечно, певчие — удивительно чутки и музыкальны.
Один за другим колумбы подходили к кусту, слегка отстраняли руками его ветки и говорили несколько добрых слов невзрачной буренькой птичке, вроде воробьихи, сидящей на лёгком соломенном гнёздышке.