Кто не верит — пусть проверит

Самый богатый человек на свете не знал, что ему делать. Денег у него были полны карманы, но они ему были совсем ни к чему. Он не мог попасть домой. Его охватил гнев, и он в бешенстве топал ногами. Но и это не помогло.
А тут навстречу ему идет веселый парнишка и посвистывает. Это вывело из себя самого богатого человека. «Как ты осмелился быть в таком хорошем настроении, когда я, самый богатый человек на свете, живущий на самом верхнем этаже самого высокого дома в Нью-Йорке, не могу попасть домой?» — «А я настолько беден, ваша милость, что живу в первом этаже», — ответил веселый парнишка. И тут самый богатый человек на свете понял, что нет смысла жить на самом верхнем этаже самого высокого дома, что мало быть самым богатым человеком на свете, потому что есть вещи, которых нельзя купить за все деньги мира.
— Папа, а какой самый высокий дом на свете? Ты видел его?
— Дядя, вы были на самом верхнем этаже самого высокого дома в Нью-Йорке?
— Был. Теперь самый высокий дом — Эмпайр Стэйт Билдинг. У него сто два этажа. Каменщики выстроили его из десяти миллионов кирпичей. В доме действительно шестьдесят восемь лифтов. Скоростные лифты останавливаются только на некоторых этажах, обычные — всюду. В доме шесть тысяч четыреста окон, в нем помещаются восемьдесят тысяч человек.
— Это больше, чем население большого города.
— В этот дом вошел бы весь Пльзень с окрестностями.
— И пльзенский пивоваренный завод?
— И пльзенский пивоваренный завод. Но не думай, что очень удобно жить так, прямо под облаками. Можешь себе представить, Кнопка, какая давка происходит на улице перед домом примерно в пять часов вечера, когда кончается работа и все люди, выйдя из канцелярий и магазинов, спешат домой?
— Вот, должно быть, толчея!
— Народу — как на хоккейном матче!
— А теперь представь, что в Америке каждый пятый человек имеет автомобиль. Вот и подсчитай.
— Что?
— Условия задачи: каждый пятый американец имеет автомобиль, сколько автомобилей имеют восемьдесят тысяч человек, которые живут в самом высоком доме Нью-Йорка?
— То есть восемьдесят тысяч разделить на пять. Пять в восьми содержится один раз. Остается три. Сносим ноль. Пять в тридцати — шесть раз. Ничего не остается. Теперь только остается снести нули. Шестнадцать тысяч машин, папа. Это целая Вацлавская площадь!
Эти дома называются небоскребами.
— И учти, что перед домами нет стоянки такой величины, как Вацлавская площадь. Нью-Йорк город тесный, каждый квадратный метр застроен домами. И такими небоскребами, как Эмпайр Стэйт Билдинг, застроена целая улица по обе стороны справа и слева, куда ни глянь. И в соседних улицах точно так же. В часы пик утром, во время обеда, после работы и перед началом сеанса в кино и в театрах в центре города вообще не сдвинешься с места. Однажды мы с мамой спешили с 59-й улицы — в Америке большинство улиц обозначаются числами — на какой-то вечер. Мы были приглашены на восемь часов, а если тебя приглашают на восемь, то полагается прийти чуть-чуть после восьми, но не позднее. Шел дождь, мама надела вечернее платье и легкие туфельки. Ты ведь знаешь, что она никогда не бывает вовремя готова. Одним словом, когда мы вышли из дому, было без четверти восемь. На счастье, нам сразу попалось свободное такси. Мы уселись и поехали. Трр! Остановка! Красный свет. Со всех сторон тесными рядами подъезжают машины. Расстояние от одной машины до другой — пять сантиметров. Бедные сцепления! Бедные тормоза! Бедные шоферы! Но самые несчастные те, кто куда-либо спешит и сел в такси, чтобы добраться поскорее. Машины продвигались вперед по метру. Бац! Опять красный свет!
Мы проехали Шестое авеню и приближались к отелю Плаза на Пятой авеню. Но до него было еще порядочно. Собственно, за все время мы больше стояли, чем ехали. Взбешенные шоферы начали сигналить, более нетерпеливые пытались пробраться между двумя машинами. Поток остановился, крылья терлись друг о друга, давка усилилась, все спуталось, и образовалась пробка. Конные и пешие полицейские пытались разредить эту толчею, но куда там! Было двадцать пять минут девятого, когда на Мадисон-Авеню мы опять остановились. И, очевидно, надолго. Среди моросящего дождя машины нервно хрипели. Шоферы ругались. А те, кто ехал в машинах, начали клевать носом. Трр! Машину рванулась, как заяц, на метр и снова остановилась. Наш шофер обернулся к нам: «Эй, друзья, идите лучше пешком, будете на месте на полчаса раньше. Отсюда всего несколько шагов». Мы вышли из машины, заплатили за проезд и под дождем прошлепали с мамой по лужам в отель Вальдорф-Астория. Мы обогнали по крайней мере две тысячи автомобилей и явились к ужину далеко не последними. Дядя Верих может подтвердить, что я не преувеличиваю. Он это знает лучше, потому что, когда сам сидишь за рулем, нельзя выйти и пойти дальше пешком.
— Значит, в Америке быстрее ходить пешком, чем ездить на машине?
— Нет, нет. Ты такой вульгаризатор, что просто ужас! В часы пик и особенно в плохую погоду на улицах в центре города образуется такой затор, что лучше выйти из машины и идти пешком. Но вообще в Америке без машины ты погибший человек. Вся жизнь там устроена так, словно на свете одни автомобилисты.
— А что делают остальные?
— Сто двадцать миллионов американцев не имеет машин, а тридцать миллионов — владельцы машин, и надо сказать, что эти тридцать миллионов далеко не всегда возят те сто двадцать миллионов, если им куда-нибудь потребуется ехать. У нас гораздо меньше людей имеют машины, и все же контраст между пешеходами и владельцами автомобилей не так велик, потому что общество у нас заботится о пешеходах. У нас жизнь устроена не для автомобилистов, скорее наоборот. Мы передвигаемся пешком или стоя, да?
— Как это — стоя?
— В трамвае, в автобусе, в троллейбусе или в поезде ты стоишь, так ведь? Но пока ты вырастешь, Мартин Давид, и у нас жизнь будет моторизована и механизирована. К счастью, я до этого не доживу.
— Почему к счастью, папа?
— Потому что я пять лет прожил в этом механизированном, моторизованном, стандартизованном американском раю. Я там жил и работал. Был я тогда бедным, как церковная мышь, да к тому же еще иностранцем. Я видел американский образ жизни. Поверь, что ты можешь не завидовать американцам. Честное слово, нет! Прогресс, машины, электрификация, атомная энергия, реактивные самолеты — это все прекрасно, но нельзя забывать о человеке. А о человеке в Америке часто забывают.
  
14 ИЮЛЯ,
 
или
 
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СПАСИТЕЛЬ КИТАЙСКИХ ФОНАРИКОВ!
 
Было утро. Раннее утро. У Фидлеров кричал петух. Я выглянул в окно — вся трава покрыта росой. Луга словно посеребрило.
— Какое сегодня число? — спросил Кнопка, который пятнадцатого ждал гостей.
Я посмотрел на небо и на далекие синие вершины гор, будто там это было написано, и ответил:
— Сегодня четырнадцатое июля.
— Значит, будет праздник, — сказал Кнопка.
В этом можно было не сомневаться. Мы всегда отмечали 14 июля — ведь мы столько лет праздновали этот день во Франции, потому что это один из прекраснейших праздников человечества, настоящий народный праздник. Мы тут же принялись составлять план. У нас дома без плана ничего не делается.
— Мама отправится с Адамом на прогулку и по пути зайдет в лавку купить три бутылки вина.
— Лучше четыре, — откликается мама.
— Или десять, — замечает скептически сын.
— Значит, четыре, — объявляет хозяйка дома.
Ее слово решающее. Она укладывает пустые бутылки в коляску к Адаму, и они выезжают.
Но тут же возвращаются.
— А что французское у нас будет к обеду?
Мартин Давид знает, что французская кухня — одна из лучших на свете, значит, будут готовить что-то вкусное.
— Мяса нет и не будет. От ужина осталась ветчина, но ее хватит только на одного человека. Видимо, придется открыть какие-нибудь консервы.