Дом в Цибикнуре
И вдруг она услыхала возле себя Наташин голос:
— Девочки, девочки, ох, сколько их! Ко мне! На помощь!
Но никто ей не откликнулся, хотя все были тут, рядом, возле неё.
Мила, надув свои круглые щёки, уселась прямо на землю, торопливо подхватывала всей ладонью опята и горстями бросала их в ведро. Вид у неё был сосредоточенный. Кроме опят, она ничего, казалось, не замечала вокруг.
Анюта, поминутно откидывая на спину мешавшие ей длинные косы, не разгибаясь, ходила по полянке, аккуратно обрывая вокруг себя грибы.
И Клава, тоже ни на кого не глядя, поглощённая только грибами, сидела на корточках и с жадной поспешностью вырывала прямо с землёй пучками опёнковые семьи и кидала в своё лукошко.
Только Наташа перебегала с одного места на другое. Она топтала грибы ногами, визжа тонким, пронзительным голосом: «Ко мне! Ко мне! На помощь!», и никак не могла решить, где же ей лучше всего остановиться и начать собирать…
Солнце было уже высоко. Тени от деревьев почти не ложились на траву. Всем хотелось есть, и все косились на еду, сложенную под кустами. Было ясно — с минуты на минуту должен прозвучать горн на отдых.
И действительно, Марина сказала, что пусть все принесут ещё по одному разочку, а тем временем Мила с Аркашей разожгут костёр, подогреют кашу, и Шура прогорнит сигнал к привалу.
— Девочки, — воскликнула Наташа, — бегом на ту сторону: там никто не был, и мы наберём в пять секунд!
Все пёстрой гурьбой вслед за Наташей побежали в лес по другую сторону полянки.
И Катя побежала за девочками. Только они повернули правее, а Катя взяла левее и пересекла дорогу, по которой они входили в лес.
А лес-то по другую сторону, оказывается, совсем иной. Как будто дорога нарочно разделила два совершенно разных леса. Высокие ели упираются макушками в самые облака, и кажется — облака лежат на их острых зелёных верхушках. Лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь широкие, размашистые ветви, падают золотым светом на шуршащие под ногами иглы. И мухоморы стоят большие, ядовитые. Не красные, а такие пегие, грязножёлтые, с белыми бородавками на шляпках.
Вот это лес!
Катя побежала вперёд. Не терпелось ей поглубже зайти в этот заповедный Куптурский лес.
Уже дороги с глубокими влажными колеями не видать. И далеко осталась поляна с телегой и Чайкой. Уже чуть слышен их пионерский горн. Только по яркому свету солнца за коричневыми круглыми стволами елей можно понять, где полянка, куда нужно возвращаться обратно.
Катя поднимает лицо к зелёному хвойному своду и глядит на солнце. Сквозь игольчатый потолок оно кажется горячим, смолистым и просачивается золотыми крупными каплями Кате прямо в глаза. «Значит, — думает Катя, — когда я пойду обратно, оно будет светить мне в затылок».
И, стараясь всё время быть лицом к солнцу, она не торопясь идёт дальше, в глубь леса, поминутно нагибаясь, чтобы положить в свою плетёнку то золотистый скользкий маслёнок, то жёлтые, как яичный желток, лисички, то рыжий рыжик, в середке которого, будто живое стёклышко, дрожит, переливается росинка…
Глава 14. В чащу леса
Наташа сразу заметила, что Катя побежала налево, в ту сторону, где лиственный лес переходил в чистую хвою.
Сначала она хотела остановить её, крикнуть, чтобы Катя вернулась обратно, чтобы не ходила зря в тёмный еловый лес — там всё равно нет ни одного опёнка, — но потом раздумала: пусть делает, как хочет. А если она вернётся без опят, Наташа отдаст ей половину, У неё, у Наташи, корзинка будет полным-полна, с пребольшим верхом. Уж она-то постарается!
Наташа начинает подыскивать, где бы сразу, не сходя с места, набрать полное лукошко…
Вот она уже подхватывает горячей ладошкой под шляпки тонконогую прохладную семейку опят, но вдруг рука у неё сама собой опускается…
Погодите-ка, погодите… Что это им Алёша и Марина говорили насчёт каких-то болотных мест?
— Нюра, — зовёт она Нюрочку, которая копошится тут же рядом.
— Ой, Наташенька, погляди, какой у меня беленький! — подбегает Нюрочка. — Гляди-ка, совсем бутузик! И травинка к шляпке пристала…
— Нюра…
Наташа даже не глядит на беленький с травинкой на шляпке.
— Нюра, где трясина? В какой стороне?
У Нюрочки удивлённые глаза и высоко на лоб поднимаются две светлые ниточки бровей.
— Трясина? Какая трясина?
— Ну, те Куптурские болота, про которые нам говорили.
— Болота? — Нюрочка неопределённо машет рукой в сторону, противоположную хвойному лесу: — Они там, эти болота.
И вдруг она видит у самых Наташиных ног ещё один белый гриб. Грибок торчит торчком возле розовой Наташиной пятки и прямо просится в Нюрочкину корзинку. Именно в Нюрочкину, а не в Наташину.
Но Наташе не до грибов. Она смотрит в ту сторону, где только что скрылось белое в голубой горошек Катино платье, и переспрашивает Нюру:
— А может, Куптурские болота в той стороне, где ёлки?
— И там! — вдруг твёрдо заявляет Нюрочка. — И там они тоже, эти Куптурские болота…
— Там?
У Наташи бледнеют щёки. Ведь Катя Петрова в ту сторону пошла…
— Нюра, — строго говорит она, — прямо сейчас же беги к Марине и к Алёше и скажи им, что Катя Петрова одна ушла в лес в сторону Куптурских болот. Я побегу за ней. Может, успею вернуть. Корзинку мою захвати, смотри не оставляй в лесу… — И она стремительно бежит в том направлении, где скрылась Катя.
Вот она уже перебежала дорогу и идёт под высокими зелёными ёлками. Ух ты, как колко! Всё лето она бегает босиком, а всё равно без привычки тут колко. Столько сухих и острых шишек! Такие занозистые сучки и ветки! Наташа, поджимая под себя то правую, то левую ногу, топчется на месте. Очень колко. Очень, очень…
Но раздумывать нечего, раз нужно бежать за Катей.
Морщась и поохивая, Наташа бежит дальше.
Вот и мухоморы начались. Фу, какие противные! Серые, с пупырышками. Настоящие жабы. Нечего им мозолить глаза! Наташа на ходу наподдаёт ногами одну, за другой мухоморовые шляпки. Они вдребезги разлетаются на мелкие кусочки. Так им и надо — ядовитые грибы.
Она бежит дальше, стараясь не ступать на всю ногу, чтобы не было так колко.
А муравейник-то какой прилепился к ёлке! Прямо муравьиный небоскрёб.
Наташа на секунду присаживается на корточки. По незримой муравьиной тропке к муравейнику спешат, торопятся муравьи. Все они зажали в крепких челюстях разные хвоинки, травинки, крохотные обломки веточек. Неужели им мало такого небоскрёба? Хотят сделать ещё выше?
Вдруг Наташа спохватывается, вскакивает на ноги. Что это она расселась перед муравейником? Так можно совсем прозевать Катю. Не поаукать ли?
Громко, в полный голос, Наташа зовёт Катю. И слушает. Не отзовётся ли? Нет, тихо в лесу. Только с одной ёлки грохнулась на землю сухая шишка, подпрыгнула мячиком и откатилась в сторону.
Издали ещё слышен слабый голос их пионерского горна. Наверное, Шура сзывает опоздавших на завтрак.
И вдруг перед Наташей вырастает сплошной колючий ельник. Колючая преграда из ёлок всех поколений. Сухие и старые ели с седыми косматыми бородами на ветвях. И взрослые молодые ёлки, крепкие, темно-зелёные, с пышной хвоей. По коричневой коре у них скатывается смола, прозрачная, светлая, как липовый мёд. А совсем маленькие ёлочки, молодая поросль, столпились сплошняком. На кончиках веток у них мягкие, нежные кисточки.
На секунду Наташа задумывается. Что ей делать? Может, обойти стороной? Нет, это займёт слишком много времени. И, кинувшись на сухой хвойный ковёр, Наташа поползла под низко нависшими ветвями, царапаясь об острые сучья.
Глава 15. Где Наташа?
На полянке Мила и Аркадий принялись складывать костёр.
— Хватит, — сказала Мила и отпихнула ногой сухую ёлку, которую Аркаша собирался взгромоздить наверху. — Хватит и этого…
