Дети железной дороги

В день, когда папа вернулся домой, Питер с героической самоотверженностью молчал о локомотиве до тех пор, пока папа не пообедал и не выкурил свою послеобеденную сигару. Правда, это мама посоветовала Питеру проявить самоотверженность, но ведь он сумел ее проявить. И это потребовало изрядной доли терпения.
И вот, наконец, мама обратилась к папе с такими словами:
– Теперь ты, я вижу, отдохнул и успокоился, и мы должны тебе сообщить о большой железнодорожной катастрофе. Очень нужен твой совет.
– Да, говори.
И тогда Питер вынес сломанный локомотив.
– Однако, – вздохнул папа, тщательно осмотрев то, что осталось от игрушки.
– Что? Никакой надежды? – тихо, срывающимся голосом пробормотал Питер.
– Нет, почему же. Мне нужны будут инструменты, кусок меди, паяльник… Впрочем, лучше это отложить на какой-нибудь очень дождливый день. Кажется, в субботу обещают непогоду. Мне придется провозиться все утро, и вы будете мне помогать.
– Разве могут девочки чинить локомотив? – недоверчиво произнес Питер.
– А почему же нет? Думаешь, девочки глупее нас? Вовсе нет. Филлис, ты хочешь быть машинистом поезда?
– У меня же все лицо будет грязное, – вяло пробормотала Филлис, – и я обязательно что-нибудь поломаю.
– А я, пожалуй, хотела бы! Как думаешь, папа, у меня получится? Или даже истопницей? – с энтузиазмом отозвалась Роберта.
– Ты хотела сказать «кочегаршей»? – спросил папа, продолжая толкать и трясти машину. – Ну, что ж, мы тебя обучим, и ты будешь первой в мире женщиной-кочегаром. Помню, когда я был мальчишкой… 
В это время раздался стук в дверь.
– Ну, кто там еще? Если это закон, что для англичанина его дом – его крепость, то уж и строили бы крепости за семью запорами и с подвесным мостом.
Между тем в комнату вбежала Руфь, рыжеволосая служанка, и сообщила, что какие-то два джентльмена требуют хозяина.
– Я проводила их в библиотеку, – добавила девушка.
– Это, наверное, подписка о назначении викария, или собирают деньги на церковный хор, – сказала мама. – Как-нибудь отделайся от них поскорее, иначе вечер будет испорчен, да и детям уже скоро пора спать.
Но у папы никогда не получалось быстро отделываться от посетителей.
– Как бы хотелось, чтобы у нас были рвы и мосты, – вздохнула Роберта. – Появился какой-то нежелательный гость – и сразу же мы поднимаем мосты. Боюсь, они так заморочат папе голову, что он забудет, кем он хотел стать, когда был мальчиком.
Мама пыталась развлечь детей волшебной сказкой о принцессе с зелеными глазами, но это плохо удавалось, потому что из библиотеки доносились реплики папы и двух пришедших господ. Папин голос звучал громче и совсем по-другому, чем когда он говорил с людьми, пришедшими собирать подписи или деньги на церковные праздники.
Потом в библиотеке зазвонил колокольчик, и все облегченно вздохнули.
– Это он позвонил, чтобы служанка их проводила, – сказала Филлис.
Но Руфь вместо того, чтобы провожать посетителей, вбежала в детскую, и вид ее показался всем очень странным.
– Мэм, простите меня, пожалуйста… – бормотала она, – хозяин вас просит зайти в кабинет. У него такой ужасный вид, он как мертвый… Приготовьтесь к самому плохому: или кто-то умер из ваших близких, или банк лопнул, или…
– Не волнуйтесь так, Руфь, – ласково проговорила мама, – ступайте к себе.
Потом мама вошла в библиотеку. Были слышны еще разговоры. Руфь пошла вызывать кэб* [4]. Дети слышали стук ботинок по коридорам и ступенькам. Кэб уехал, и кто-то с силой хлопнул дверью. Потом пришла мама. Лицо у нее было такое же белое, как ее кружевной воротничок. Глаза казались огромными и сверкающими. Губы были как одна тонкая красная полоска. Они потеряли всякую форму.
– Уже время спать, – проговорила она, – Руфь вас уложит.
– Мама, но ты ведь обещала, что по случаю папиного приезда мы посидим подольше, – напомнила Филлис.
– Папа… Его вызвали по делу. Нам всем пора спать, мои милые.
Питер и Филлис поцеловали ее и пошли каждый в свою спальню. Роберта задержалась, она крепко обняла маму и прошептала:
– Ведь ничего не случилось плохого? Никто не умер?
– Нет, никто не умер, – мама, казалось, отталкивала от себя девочку, – я пока ничего не могу тебе сказать. Ступай, моя девочка. Прошу тебя…
Роберта повиновалась.
Руфь расчесала им с Филлис волосы и помогла переодеться (обычно это делала мама). Когда служанка вышла на лестницу, чтобы пойти в спальню к Питеру, она увидела, что мальчик сидит в ожидании на ступеньках.
– Руфь, что там делается, наверху?
– Не задавай мне вопросов… Я не хочу тебя обманывать… Ты скоро сам узнаешь всю правду.
Поздно ночью мама приходила поцеловать ребят. Из всех детей одна Роберта проснулась от ее прикосновения. Но она затаила дыхание и притворилась спящей. «Что ж, – думала девочка, прислушиваясь в темноте к материнскому дыханию, – если мама не хочет, чтобы мы знали, почему она плачет, значит, нам не надо допытываться».
Когда сестры и брат утром спустились к завтраку, мамы уже не было дома.
– Она уехала в Лондон, – пояснила Руфь и оставила детей одних в столовой.
– Случилось что-то ужасное, – проговорил Питер, разбивая яйцо. – Руфь сказала вечером, что мы скоро все узнаем.
– А ты, наверное, мучил ее вопросами, – укоризненно заметила Роберта.
– Да, представь себе! – сердито ответил Питер. – Если вы можете идти спать, когда мама в тревоге, то я не могу так.
– Не следует спрашивать прислугу про то, о чем мама не хочет, чтобы мы знали.
– Пай-девочка, как обычно, права. Проповедница… – проворчал Питер.
– Я вот не пай-девочка, но Бобби теперь права, – вступилась Филлис.
– Главное, что она себя всегда считает правой!
– Замолчи! – крикнула Роберта, бросая на стол чайную ложку, которой ела яйцо. – Неужели сейчас время срывать зло друг на друге? Случилось какое-то страшное бедствие. Не накликать бы нам еще худшей беды!
– Интересно, а кто начал первый?
Роберта готова была взорваться, но опомнилась и проговорила кротко:
– Я первая начала, я. Прости.
– Ну ладно, мир! – торжественно заключил Питер, но, перед тем как уйти в школу, он небольно стукнул старшую сестру по спине – это был знак ободрения.
Дети вернулись домой в час дня и сели обедать, но мама не приехала. Не появилась она и к вечернему чаю.
Она приехала только в семь часов, и вид у нее был такой болезненный и усталый, что дети почувствовали: теперь не надо ни о чем ее расспрашивать. Она бросилась в кресло, и пока Филлис вынимала из ее прически длинные шпильки, а Роберта стягивала с нее перчатки, Питер расстегнул пряжки ее туфель и сбегал за домашними туфлями.
Потом ей подали чай, и Роберта потерла ей виски одеколоном, чтобы унять головную боль. Только после этого мама начала говорить.
– Вот, теперь я хочу вам что-то сказать. Те люди, что приходили вчера, принесли очень плохие вести. Папа должен отлучиться на некоторое время. Я прошу вас помочь мне и не делать ничего такого, отчего мне стало бы еще тяжелее.
– Если бы мы только могли! – воскликнула Роберта, прижимая мамину руку к своей щеке.
– Вы мне очень поможете, если будете без меня жить хорошо и мирно. – (При этих ее словах Роберта и Питер виновато переглянулись). – Потому что я могу отлучиться на очень большой срок.
– Мы не будем ссориться. Честное слово! – ответили все трое в один голос.
– И еще, – продолжила мама. – Прошу вас не задавать мне никаких вопросов по поводу того, что произошло. И никому другому не задавать этих вопросов.
Питер сразу съежился и принялся переставлять на половике свои башмаки.
– Вы мне обещаете ни о чем не спрашивать? – настаивала мама.
– Я спрашивал у Руфи, – не выдержал тогда Питер. – Прости меня, но я спросил.
– И что она тебе ответила?
– Что уже довольно скоро я про все узнаю.
– Тебе совсем не обязательно все узнавать, – сказала мама. – Это относится к папиным делам, а что ты в них понимаешь?