Дети железной дороги

Но, пожар все-таки был. И какое счастье, что Питеру удалось справиться с сестрой, не дав ей ринуться в кабину следом за ним.
Вся кабина полыхала багровым пламенем. Вокруг парафиновой лампы образовалось дымное рыжее облако.
– Эй! – крикнул Питер, отодвинув на секунду от лица носовой платок. – Эй, малыш, ты где?
Мальчик чувствовал, что ему нечем дышать.
– Дай, дай мне войти! – умоляла уже наступавшая ему на пятки Бобби. Он толкнул ее еще грубее, чем в первый раз, и сделал шаг вперед.
И если бы ребенок не ответил на зов, неизвестно, чем кончился бы этот день для всех, но малыш закричал. Дым все сгущался, однако Питер теперь знал, в каком направлении ему надо идти. Нащупав маленькое, мягкое, теплое живое тельце, он подхватил его и, разворачиваясь, чуть было не упал, натолкнувшись на Бобби.
Потом собака ухватила его за ногу и хрипло залаяла. Она потеряла голос от дыма.
– Он у меня! – воскликнул Питер, срывая с себя носовой платок, и, шатаясь вышел на палубу.
Бобби, еще с трудом различая предметы, пошла на лай и вдруг ощутила под рукой спину гладкошерстной собаки. Собака вывернулась и схватила зубами руку девочки, но не больно, словно говоря: «Мне положено лаять и кусаться, если чужие люди входят в хозяйскую кабину. Но я знаю, что вы пришли с добрыми намерениями, и я укушу только для вида».
Бобби принялась уговаривать собаку:
– Ну все, душка! Успокойся. Ты славная псина… Питер, давай мне малыша, ты такой мокрый, что можешь его простудить.
Питеру не хотелось расставаться с младенцем. Ему так приятно было держать этот странный сверточек, который корчился и похныкивал в его руках.
– Питер, – скороговоркой наставляла Бобби, – беги скорее туда, в «Розу и Корону», скажи им. А наш драгоценный побудет со мной и с Фил. Ну, мой сладкий, мой утенок, мой голубчик! Успокойся… Вот молодец… А ты беги, Питер, беги!
– Бежать у меня не получится. На мне все мокрое. Я как в доспехах. Ну, хорошо, я пойду.
– Значит, мне надо туда бежать, – сказала Бобби. – Поднимайся на берег, Фил, я передам тебе крошку.
Малыша осторожно передали из рук в руки. Филлис присела на берегу и всеми силами старалась успокоить младенца. Питер выжимал воду из рукавов и сушил башмаки, а тем временем Бобби мчалась быстрее ветра через мост. Потом она стала подниматься по белой, тихой, едва освещенной дороге к «Розе и Короне».
Там, в кабачке, была уютная, старомодно обставленная комната, где лодочники со своими женами сидели вечерами, потягивая пиво или поджаривая бутерброды с сыром на углях жаровни. От этой жаровни, прикрепленной к большой каминной трубе, в комнату шло тепло, и, пожалуй, Бобби не видела в здешних окрестностях другой такой красивой и уютной каминной, как эта.
У огня собралась приятная компания владельцев барж. Вам они, может быть, не показались бы особенно приятными, но они были таковыми, потому что дружили между собой или, по крайней мере, приятельствовали, имели общие привязанности и любимые темы для разговоров. А ведь как раз в этом и состоит тайна приятного общества. Билл с баржи, казавшийся детям таким грубым и недобрым, для его товарищей был самым замечательным компаньоном. Обычно он рассказывал истории о своих неприятностях, а это всегда возбуждает. В этот раз он говорил про свою баржу.
– Все красят в пять цветов, а краска потом остается… Я же свою всю выкрасил зеленым от носа до кормы – и дело с концом.
Шепоток сочувствия пробежал по комнате. И вдруг дверь в комнату широко распахнулась. На пороге стояла Бобби.
– Мне Билла! Лодочника Билла!
Все мигом оцепенели. Пивные кружки застыли в воздухе, не коснувшись губ.
– Ах, – проговорила Бобби, узнав жену лодочника и беря ее за руку, – у вас там загорелось, в кабине баржи. Бежим скорее!
Женщина вскочила с места и схватилась за сердце. Это обычное движение, которое мы делаем, когда нам страшно или мы узнаем о непоправимой беде.
– Реджинальд Гораций! – срывающимся голосом воскликнула бедная женщина. – Мой Реджинальд Гораций!
– Все в порядке, – постаралась успокоить ее Бобби. – Если вы о малыше, то его спасли. И собака жива, – она чувствовала, что больше не может говорить. – Пойдемте скорее, там все увидите.
Женщина опустилась на скамейку и попыталась, что называется, обрести второе дыхание. Но ей казалось, что она не может сделать вдох.
Лодочник Билл поднялся нехотя и тяжело. Его жена уже прошла ярдов сто по дороге, когда он только еще начал соображать, что произошло.
Филлис, дрожа, сидела на берегу канала и едва ли слышала шум приближающихся шагов. Женщина, перевалившись через ограду, скатилась с берега и схватила сына.
– Тише, – умоляюще проговорила Филлис. – Он только сейчас уснул.
Появившийся позже Билл стал что-то говорить так путанно, что дети почти ничего не могли понять. Он прыгнул на баржу и вынес из будки ведра. Вдвоем с Питером они вскоре потушили пожар. А Филлис, женщина с малышом на руках и подсевшая к ним Бобби обнялись и сбились в кучку на берегу.
– Бог спас! Наверное, это я что-нибудь оставила там зажженное, – повторяла женщина.
Но она ни в чем не была виновата. Это Билл оставил непогашенной свою трубку, из нее красный пепел перекинулся на матерчатый абажур лампы, что привело к пожару. Как бы то ни было, он повел себя по-мужски и не стал валить свою вину на жену, что присуще многим лодочникам, и не только лодочникам.
* * *
Мама извелась от беспокойства в ожидании детей. Поздно вечером они, наконец, явились, мокрые, а Питер, что называется, вымок насквозь. Но когда она из их сбивчивого и непоследовательного рассказа уяснила всю правду о случившемся, она признала, что дети поступили правильно, и было бы плохо, если бы они повели себя иначе. И не стала чинить препятствий, когда ребята приняли идущее от сердца приглашение лодочника.
– В семь утра чтобы все были здесь, – сказал Билл. – Прокачу вас до Фэрли и обратно. Не возьму с вас ни гроша. Девятнадцать шлюзов!
Дети не знали, что такое шлюзы. Но ровно в семь они пришли на мост с корзиной, в которой лежали хлеб, сыр, половина содовой лепешки и баранья ножка.
День выдался замечательный. Старая белая лошадь мирно паслась на берегу. Баржа бесшумно скользила по гладкой воде. Над головами синело безоблачное небо. Билл был невероятно обходителен. Никто бы не поверил, что этот самый человек не так давно трепал Питера за ухо. Ну, а его жена всегда была хорошая, как выразилась Филлис, не говоря уже о собаке, которая могла их покусать, но не сделала этого.
– Мама, это было как будто река разрывается, – рассказывал Питер, когда они, счастливые, усталые, грязные, вернулись, наконец, домой, – мы теперь знаем, что такое шлюз. Ты погружаешься под землю, и кажется, что уже никогда не выйдешь из подземелья, вдруг большие черные ворота открываются медленно-медленно, ты в них заходишь, и ты опять на канале, как раньше.
– Я знаю, – отозвалась мама, – на Темзе тоже есть шлюзы. Мы с папой часто плавали по Темзе до Марлоу – перед тем как поженились.
– И наш утеночек с нами плавал – малыш. Он такой славный, и все время просил, чтобы я его нянчила, – вставила Бобби. – Я бы целую вечность с ним возилась! Как жалко, мама, что у нас нет малыша, чтобы мы с ним играли.
– И все были к нам так добры, – продолжала Филлис, – все, кого мы встречали. Теперь мы можем удить везде, где нам захочется! Билл обещал нам показать, как надо удить, чтобы наловить много рыбы. Есть какой-то прием, который знают местные рыболовы. А мы, он говорит, не знаем, как правильно удить.
– Это он тебе сказал, что ты не умеешь удить, – снисходительно заметил Питер. – Знаешь, мама, он обещал всем лодочникам в верховьях и в низовьях канала сказать, что мы свои люди, и чтобы они на нас смотрели как на друзей, потому что мы и есть их друзья.