Третья тропа

— Так что же теперь? — вспылил Дробовой. — Все разрешено до подъема флага? Хоть убивай?
— Тьфу-тьфу-тьфу! — поплевал Клим через плечо. — Конечно, шуточка не безобидная. Но посмотрите, как этот мальчишка работает на своем допотопном аппарате! Виртуозно! — Он придвинул к себе обе фотокарточки. — Поймал-таки чертенок и меня, и вас!.. Ему бы новую оптику из нашей лаборатории. Он такую фотолетопись лагеря создаст — заглядение!
Капитан Дробовой ходил по комнате из угла в угол с заложенными за спину руками. Выслушав Клима, он остановился и, возмущенно скрипнув каблуками, повернулся к нему.
— Шуточка?
Клекотов не дал разгореться спору. История с фотографиями была неприятной, но еще больше беспокоило бегство Забудкина. Мальчишек такого типа подполковник не встречал и поэтому не мог даже приблизительно представить, зачем и куда убежал Забудкин. Вдруг он решит вернуться обратно — в секту?
— Фотографиями займемся потом, — сказал Клекотов. — Где Забудкин?
Поселенец
Милиции Забудкин боялся больше, чем леса. Забившись в самую гущу, он отдышался и стоя натянул брюки. Сесть на землю не решился. Повсюду чудились ему змеиные шорохи и жестяное царапанье лап скорпиона, которого он не видел ни разу в жизни.
Забудкин прислонился спиной к дереву и, трусливо дергая головой то влево, то вправо, стал думать.
Милиционеры рассыпались по кустам. Они и здесь могут его найти. И тогда никакой райком не поможет — сидеть ему под замком вместо санатория. Вспомнив про обещанный санаторий, Забудкин застонал. Какой теперь санаторий! Все рухнуло! Если бы хоть город был близко! Попробуй выбраться из этой глухомани! До города километров восемьдесят! Там он, как ему казалось, все мог, все знал и все умел в той жизни, которую сам выбрал. А здесь его пугал даже ветерок, шевельнувший листья. И милиционеры в городе какие-то другие, занятые более важными делами. Кто из них в городском многолюдье посмотрит на Забудкина? А здесь не поленились — устроили настоящую облаву!
И опять панический страх охватил Забудкина. Он не мог больше стоять на месте. Выбирая прогалины, где солнечный свет щедрее просачивался сквозь листву, он стал пробираться, но не в глубь леса, не прочь от лагеря, а в ту сторону, где слышались мальчишеские голоса. И чем ближе они звучали, тем легче ему было: все-таки люди. По их голосам он определил, что пока никакой вроде тревоги в лагере нет.
— Раз-два, взяли! — весело, напевно прокричал где-то сержант Кульбеда. — Друж-но вместе под-на-жали!
Услышав этот голос, Забудкин представил рябое доброе лицо Кульбеды и почувствовал, что сейчас только его — Микропору — хотел бы видеть, только с ним не побоялся бы встретиться. И что если вообще удастся как-то отвести беду, то только с его помощью.
Сержант подал еще несколько громких взбадривающих команд, и больше его не было слышно. Забудкин старался не потерять направление, но уже через несколько шагов не мог сказать, правильно ли он идет.
А у Кульбеды был перекур. Он незаметно сошел с просеки и направился в свою «курилку» — так он называл песчаный «пятачок», окруженный колючим вереском. Здесь, укрывшись от мальчишеских глаз, он раз в два часа спокойно выкуривал по сигаретке. Горелые спички и окурки зарывал в песок.
Удобно усевшись, Кульбеда снял фуражку, положил ее рядом с собой, вынул сигарету. В пачке была последняя штука. Он вздохнул, скомкал пачку, долго и тщательно разминал сигарету, а когда сунул ее в рот, справа раздался шорох. Кульбеда увидел, как из-за дерева высунулось бледное растерянное лицо Забудкина. Он смотрел в другую сторону.
— Уже поправился, Иннокентий? — спросил Кульбеда так спокойно и обыденно, будто заранее знал, что Забудкин придет сюда.
Мальчишка дернулся, точно его щелкнули по носу, и исчез за деревом.
— Ну выходи же! — Кульбеда, так и не закурив, спрятал сигарету в фуражку. — Вовремя поправился. Мы палатку последнюю ставим. Скоро места будем распределять. Ты, помнится, у задней стенки хотел?
С придушенными всхлипываниями Забудкин выскочил из-за дерева, бросился к сержанту, уткнулся лицом в гимнастерку и свернулся на его коленях в комочек, жалкий и испуганный.
— Да кто ж тебя напугал так? — Кульбеда накрыл ладонями острые плечи мальчишки, прижал к себе. — Волков тут не водится. Медведя последнего, говорят, лет десять назад подстрелили.
— М-милиция! — промычал Забудкин.
— А что тебе она? — Кульбеда видел милиционеров, входивших и выходивших из штаба, и поэтому не удивился. — У них свои дела, а у нас — свои. Как они приехали, так и уехали.
— Уехали? — переспросил Забудкин и, скособочив голову, одним глазом, как воробей, глянул на сержанта.
— Уехали, — подтвердил Кульбеда.
Еще минуту назад Забудкин в страхе и смятении готов был рассказать сержанту все о себе. Но опасность миновала. Вместе с ней исчезли и благие намерения. Изворотливый, он моментально придумал, как оправдать свое бегство и испуг.
Кульбеда слушал его, не верил и удивлялся искренности, с которой врал Забудкин. У него, оказывается, начались такие боли в животе, что он побежал в кусты, а когда хотел вернуться, заблудился. Пошел в одну сторону — лес, пошел в другую — тоже лес. Собрался уже закричать и вдруг увидел милиционера. Испугался — подумал, что перешел лагерную границу, которую установил капитан Дробовой. От страха, что милиционер, дежуривший на границе, схватит его, он побежал со всех ног и не останавливался, пока сержант не окликнул его.
— Вы мне верите? — закончив рассказ, спросил Забудкин, готовый, если надо, добавить новые подробности.
— А ты мне веришь? — в свою очередь, спросил сержант.
— Верю.
— Тогда запомни: очень скоро ты скажешь мне настоящую правду. Я и спрашивать не буду — сам захочешь… А теперь давай решать: вернешься в штаб долечиваться или останешься во взводе?
Трудно сказать, что определило выбор Забудкина. Может быть, недоверчивость врача и неприкрытая брезгливость капитана Дробового. А может быть — чувство безопасности, успокоенности, которое испытывал Забудкин, находясь рядом с Кульбедой. Сыграло свою роль и то, что палатка уже была поставлена и, как понял Забудкин, место у задней стенки ему обеспечено.
На Третью Тропу они вышли вдвоем. Последние вещи были разобраны, и новая палатка стояла на просеке.
Богдан сдержал слово. После завтрака все провинившиеся во главе с ним дружно взялись за работу и ни разу не делали перерыва для отдыха. Видя, что мальчишки стараются, Славка Мощагин начал им помогать.
Гришке Кульбеда поручил самую тяжелую работу — соорудить умывальник для первого отделения. Распутя выкопал ямы для столбов, вырыл канаву для стока воды. А когда Кульбеда с Забудкиным вышли на просеку, он легко нес на плече из мастерской длинную доску с навешенным на ней десятком умывальников. Связанные веревкой крышки Гришка держал в левой руке, и они позвякивали при каждом его шаге.
— Смотреть на тебя любо-дорого! — с удовольствием сказал Кульбеда и громко позвал: — Товарищ командир отделения!
Сергей Лагутин вместе с Шурупом и его четверкой заканчивал в своей палатке внутреннюю проводку для электричества. Он вышел на голос сержанта и, увидев Забудкина, поморщился.
— Вернулся?
— Поправился! — вместо Забудкина ответил Кульбеда. — Доложите, товарищ командир, в штабе, что Иннокентий Забудкин прибыл к нам и останется в нашем распоряжении.
— А там не знают, что ли? — недовольно спросил Сергей.
— Так положено! — с нажимом произнес Кульбеда.
И Сергей пошел к штабу, а сержант подвел Забудкина к палатке Богдана. Мальчишки уже расставили нехитрую мебель и заправляли койки. Фимка с Димкой и здесь проявили себя — брезентовой занавеской разделили палатку на две половины: спальную и гостиную.
— Неплохо! — одобрил планировку Кульбеда. — А я вам еще одного привел. Примете?
Все слышали разговор сержанта с Сергеем Лагутиным и знали, кого к ним подселяют. Вовка, Фимка и Димка не возражали, но хозяином здесь был Богдан, а он почему-то молчал. В нем будто кончился запас энергии, точно установка палатки отняла у него все силы. Но это была не усталость. Он тоже видел милиционеров и связал их появление в штабе со вчерашней проделкой. Богдан понимал, что ничего страшного для комиссара и капитана Дробового произойти не может. Но они постараются узнать, кто повесил их фотографии на милицейскую доску. И Богдан, которого так тепло и торжественно поздравили с днем рождения, окажется подлецом. К нему — с добром, а он?..