Где ты, маленький "Птиль"

— Как вы думаете, — спросил папа, — это серьезная ситуация? Протест и поставленные условия. Теми, кто ушли в леса.
— Думаю, да, — сказал Орик. — Повстанцев — много.
— Уль Орик, — сказала Пилли, вдруг обняв его за плечи. — Вы выдаете всепланетную тайну.
— Чем очаровательней женщина, — сказал явно довольный Орик, — тем виртуозней ее глупости.
— Я буду защищаться! — сказала Пилли и тут же вырвала у Орика руль. Я завопил: их машина стала резко падать, войдя в штопор. Папа побледнел. Через несколько секунд Пилли и Орик снова были рядом с нами, хохоча — как безумные. Все это произошло на огромной скорости и без всяких привязных ремней. Оба они были, я думаю, действительно спортсменами суперкласса.
— Какая уж там тайна, Пилли, — сказал Орик. И тут неожиданно «подала» голос Оли:
— Допустимо, что сегодня же тайну выдаст сам квистор.
— Занятно, — сказал Орик. — Ты — мой политик!
— А что? — сказала Оли. — Я не удивлюсь, что, когда мы сядем на пляже, в море будет болтаться подлодка во-от с таким телескопом.
— Умница, — сказал Орик. — Но и повстанцы не вчера родились. Если допустить огонь с воды — повстанцы ответят.
— А как же моро? — спросил папа. — Это не остановит квистора, — сказал Орик. — Власть дороже.
— В том числе и ваша? — спросил папа, но без тени выпада.
— Слово «власть» пока ко мне неприменимо, но, дойди до этого, я бы охотно заменил его на другое.
— Вы и дальше будете говорить о политике? — спросила Оли.
— Это уж как Пилли скажет, наша дама, — ответил Орик.
— Дама не против, — сказала Пилли. — Был бы в этом толк.
— Пилли, — сказал Орик. — Если бы вместо уля Владимира и Мити сидел перед нами слизняк со щупальцами, ты бы этого не говорила. Ты быстро адаптировалась. Но уль Владимир — не политор. Мне интересно мнение человека, который развился иначе, чем мы, из другого существа, живет в такой дали, что и осознать трудно, — и при этом понимает нас.
— Я была неправа, — просто сказала Пилли.
— У меня такое ощущение, что на Политории и на Земле существуют разные проблемы, но похоже, исходя из древности наших цивилизаций, наша картина жизни должна была быть у вас, а ваша — у нас, — сказал Орик.
— Возможно, вы правы, — сказал папа.
— Я уверен, что уровень нашей техники куда выше вашей, мы достигли колоссальных высот, но далеко не во всех областях. Мы охотно пользуемся трудом политоров, геллов, тиллитов, почти не заменяя их вашими роботами. Вы же, не достигнув многих наших пиков, обогнали нас в другом, ваша забота — обеспечить людей нормальной жизнью.
— Все верно, — сказал папа.
— Если я истинный член оппозиции, то только потому, что хотел бы видеть на Политории иные формы существования. Политоры понимают, что деньги, которые им недоплачивают, могли бы пойти на исследования, облегчающие их труд.
— А куда на самом деле идут эти деньги? — спросил папа. — На еще большее усовершенствование того, что и так совершенно?
— Частично. А на самом деле… — сказал Орик, — сейчас об этом не хочется говорить.
— Море! — сказала Пилли. — Вот оно!
Через полчаса мы сели на довольно узкий из белого песка пляж. За спиной у нас были высокие скалы, некоторые из них маленькими хребтами уходили в прозрачную зеленую воду. Море было тихим. Кое-где узкие расселины уходили вверх, в скалы, естественными тропами, поросшими жестким кустарником. Лес, джунгли, над которыми мы летели, остался за скалами, и где-то там бродили тени моро и политоров-повстанцев.
Оказалось, что все хотят купаться — действительно, жарища была приличная. Бедный Сириус! Его оставили пока в машине. Орик, папа и я надели подводные костюмы — охотиться. Поразглядывали снаряжение друг друга, в общем, похожее. Орик взял ружье (как и мы с папой), но и надел пистолет на кисть левой руки. Я спрятал в нагрудный карман свой лазер. Конечно, поговорили о рыбах, какие ядовитые, какие нет.
— А есть крупные опасные рыбы? — спросил я у Орика.
— Ну как опасные? — спросил Орик.
— Наш юный уль хочет показать себя настоящим мужчиной, — съехидничала Оли (чего вдруг прицепилась — не знаю).
— Я в незнакомом море, — сказал я ей строго, — и иду в море не один, — а Орику пояснил: — Большие, с нашу машину, или еще больше. У нас это — акулы. Собственно, они могут перекусить человека пополам. И кстати, на кого именно охотиться, чтобы не ядовитые и вкусные?
— Знаете, Митя, ищите глазами только двух: одну — абсолютно розовую и другую — в черно-желтых полосах: пирру и окали — обе очень вкусные. А опасные? Да, есть. И огромные. Но здесь их нет. Они держатся в северной части моря и, чаще всего, на глубине.
— Ах, я боюсь, папочка! — Оли закатила глаза.
И Оли, и Пилли были уже в купальниках, и эти простые вещи ничем не отличались от земных. Правда, их коммуникаторы были в резиновых чехлах, и они могли переговариваться под водой, а мы с папой — нет, ни между собой, ни с остальными: и наши коммуникаторы, и «плееры» были без водонепроницаемой оболочки. Оставался (под водой) «язык жестов», о чем мы, посмеявшись, и договорились.
Мы вошли в воду и сразу же невольно разделились: Пилли и Оли остались в прибрежной полосе, а Орик, папа и я дунули в сторону высокой скалистой гряды метрах в пятидесяти от нас. Вода была прозрачной, теплой, очень зеленой, а песок белым и чистым. Бродили по песку крупные какие-то моллюски, немного похожие на наши рапаны, но в голубых, более крупных панцирях. Уже в районе гряды я просто растерялся от обилия рыбы. Это был какой-то невозможный цветник, невероятный. Я не видел ни Орика, ни папу, скалы гряды во многих местах были близко к поверхности, и они, заныривая на глубину или в какие-нибудь щели, вполне могли быть невидимы за пиками этих скал. Не видя их и оставшихся у берега девушек, я даже почувствовал страх, и здесь я уж точно боялся не просто моря, но — подсознательно — чужого, политорского, в миллионах километрах от Земли. Здесь все было чужое и какое-то недоброе. И тут я увидел в двух метрах под собой эту окали, черно-желтую, размером с килограммового окуня, и про все забыл, про все на свете. Окали плыл (или плыла) очень медленно и спокойно, пощипывая скальную травку. Я понял, где она окажется через четверть минуты, тихо отплыл, тихо занырнул и, медленно шевеля ластами, поплыл вокруг небольшой скалы ей навстречу; уцепившись за острый выступ скалы, я замер, вытянул вперед свой пневматический пистолет, и тут же эта окали боком выплыла чуть впереди меня, и я нажал курок. Потрясающе — первый же выстрел, и окали завертелась на моем гарпуне. Буквально трепеща от радости, я насадил ее на кукан и потом уже освободил от гарпуна. Целую минуту я был просто счастлив, рыбина была крупной, и было ощущение, что и одной ее вполне хватит и охоту можно считать удачной. Трижды потом я промазал по одной хитрой розовой пирру, после она уплыла, я увидел рядом папу, а потом и Орика, и мы помахали друг другу. У папы я увидел на кукане двух розовых пирру, вполне приличных, у Орика, я думаю, было штук пять разной рыбы. Неожиданно я вздрогнул, как бешеный, — что-то чужое и теплое легло мне на плечо. Я резко обернулся — Пилли! Хороши шуточки! Ее лицо за маской улыбалось. Набрав побольше воздуха, она плавно и мощно занырнула и так же плавно, работая обоими ластами одновременно и изящно прогибаясь в талии, поплыла метрах в семи подо мной к берегу. Она уплывала удивительно долго и спокойно, пока не исчезла в зеленой мути вдалеке. На поверхности я увидел плывущую ко мне Оли. Когда она оказалась рядом, я погрозил ей пальцем и сделал рукой жест, чтобы она плыла к берегу. Она подняла голову над водой, вынула изо рта трубку и показала мне язык. После поплыла дальше к высоким скалам хребта. Я быстро дунул за ней, догнал и поплыл рядом. Хребет был не очень широким, я увидел, как он обрывается в сторону открытого моря резко и глубоко, — дна не было видно. Вдруг я почувствовал, что плыву, напрочь позабыв об охоте, с единственной, что ли, миссией: следить, как бы чего не случилось с Оли. А потом произошло непостижимое, то, что можно пережить даже не в душе, не душой, а как-то всем своим нутром, до последней молекулки, до последнего атома. И все это запечатлелось во мне точно и ясно, как-то резко и основательно, будто кто-то с силой поставил печать на чистый лист бумаги. Я увидел, как из глубины, вдоль стенки обрыва, поднялся наверх Орик метрах в тридцати от нас. Оли немного занырнула и тихо поплыла в сторону Орика, я поплыл с ее скоростью над ней. Она немного уходила в глубину, и тут я увидел, как из зеленой глубинной мути подымается и плывет в ее сторону огромная рыба, конечно же, это была их, политорская акула, с раскрытой пастью, с телом, слегка развернутым по оси и нацеленным на Оли. Уже резко и глубоко ьанырнув, я увидел под водой Орика, тоже занырнувшего, но он был дальше меня от рыбы, я плыл в глубину, бешено работая ластами, как бы наискосок, пытаясь «вклиниться» между Оли и рыбой; Орик вытянул левую руку в сторону рыбы, дважды его рука дернулась, вероятно, это были выстрелы, но рыба приближалась, она была ближе к Оли, чем ко мне, как я ни старался; как я переложил пневматический пистолет в левую руку, а правой достал из нагрудного кармана лазер, я не помню. Я включил его и провел лучом, рассекая рыбу пополам, как бы немного под углом к ее голове с дикой пастью. Вода окрасилась грязно-коричневой мутью, кровью, я еще дважды провел лучом по еле видимой в мути туше и, резко ударив ластами, стал подниматься наверх. Я бы л в шоке, не иначе. Поглядев вниз, я увидел в расходящейся мути три неравных куска рыбины — они медленно тонули. Орик, обхватив Оли рукой, резко поднимался на поверхность. Тут же я увидел рядом папу. Вместе с Ориком они повернули Оли лицом к небу и, поддерживая ее под плечи, быстро поплыли к берегу. Я тоже поплыл, медленно, еле шевеля ластами. Мне было как-то пусто внутри, настолько, что я даже не думал, что рыба, такая же, как и убитая, может оказаться где-то рядом со мной. Я плыл, не оглядываясь.