Популярная наука о кошках, написанная Старым Опоссумом

 
Томас Стернз Элиот
Популярная наука о кошках,
написанная Старым Опоссумом
 
1. Знанье кошачьих имен
Знанье кошачьих имен — не шутка,
Их нельзя угадать на пари;
Поверьте, я не лишаюсь рассудка,
Говоря, что ИМЕН НЕПРЕМЕННО ТРИ.
Во-первых, простое домашнее имя:
Питер, Огастес, Алонсо, Адам,
Виктор, Сесили, Бесси и Джимми —
Мое почтенье таким именам!
С ними в ряду имена посложнее
Как для джентльменов, так для дам:
Платон, Антигона, Адмет, Ниобея —
Мое почтенье таким именам!
Но нужно и что-то, что уникально,
Отдельно и полно особой красы,
А то не удержится хвост вертикально
И с важностью не распушатся усы.
И вот вам примеры второго рода:
Приманкус, Мяукса, Корикоплут,
Бомбалурина и Джеллимода —
Дважды таких имен не дают.
И есть чрезвычайное имя: третье —
Сколько б вы ни положили труда,
Оно пребывает в таком секрете,
Что КОТ НЕ ОТКРОЕТ ЕГО НИКОГДА.
И, если вы видите, кот поглощен
Раздумьями вроде бы не земными,
Знайте, что он погружен, как в сон,
В мысли про мысли о мыслях про имя,
Сказа — несказанное,
Несказанное — анное,
Непроизносимое тайное Имя.
 
2. Кошка Гамби
Из кошек гамби наугад возьмем хоть Пусси-Пестрый-Нос;
ПУШИСТ, богат ее наряд, львинопятнист, тигрополос.
Весь день на коврике она, в дверях иль на ступеньке, — ведь
На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть!
Когда же дневная сошла суета,
У гамби работа едва начата.
Лишь только последний в семье задремал,
Она ускользает неслышно в подвал.
Ей грустно, что дурно воспитаны мыши,
Которым вести бы себя бы потише.
Она говорит им слова назиданья
И учит их музыке и вышиванью.
Из кошек гамби наугад мы взяли Пусси-Пестрый-Нос;
Кто-кто на свете больше рад в тиши угреться — вот вопрос.
Весь день она у очага, на солнце иль на шапке — ведь
На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть!
Когда же дневная сошла суета,
У гамби работа едва начата.
Она все мышиные плутни на свете
Приписывает нездоровой диете.
И, веря, что все еще можно исправить,
Она принимается жарить и парить.
И мыши питаются хлебным бульоном
И жареным сыром со сладким беконом.
Из кошек гамби наугад мы брали Пусси-Пестрый-Нос;
За шнур от штор, как за канат, она потянет, как матрос,
И вмиг на подоконник прыг и целый день в окошке — ведь
На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть!
Когда же дневная сошла суета,
У гамби работа едва начата.
Она полагает, что все тараканство
Вот-вот очумеет от лени и пьянства.
Она из разболтанных тараканят
Бойскаутский организует отряд
И к добрым деяньям ведет тараканов
Под тихо шуршащую дробь барабанов.
Всем гамби хвалу троекратно споем:
Без них невозможен порядочный дом!
 
3. Последний бой Тигриного-Рыка
Тигриный-Рык — убийца, вор — повсюду cеет страх,
От Грейвзэнда до Оксфорда кочуя на баржах.
Его холодный злобный взгляд скребет шершавей пемзы;
Он даже счастлив, что его зовут Проклятьем Темзы.
Грубей, наглей, скверней, гнусней на свете нет шпаны:
Мешками под коленями повыбиты штаны,
На шкуре драной, вытертой, сомнительные пятна,
И ухо — видите — одно (другое где, понятно).
У ротерхайтских фермеров заметна дрожь колен,
А в Патни по курятникам идет проверка стен,
А в Хэммерсмите глупых птиц с утра на ключ замкнули,
По берегам пронесся слух: ТИГРИНЫЙ-РЫК В ЗАГУЛЕ!
Эй, чиж, не вздумай упорхнуть, ты в клетке поцелей;
Эй, бандикут, не удирай с заморских кораблей!
Пекинка, дома посиди — погибнешь в буйстве диком,
Как те коты, кого судьба столкнет с Тигриным-Рыком!
Всех ненавистней ему кот ненашенских пород —
Кот-иностранец, кот-чужак, иноплеменный кот.
С персидскими, сиамскими — сейчас же заваруха
(Из-за сиамца в отрочестве он лишился уха).
Однажды летом, когда ночь заполнила луна,
И в Молси ласково баржу баюкала волна,
Нежданно умягченный романтическим моментом,
Тигриный-Рык выказывал нечуждость сантиментам.
На берег улизнул его помощник Шкурогром,
Чтоб в «Колоколе» хемптонском заправиться пивком;
И боцман Тыкобрутус внял душевному порыву
И ныне во дворе за «Львом» выискивал поживу.
В каюте на носу Тигриный-Рык был увлечен
Беседой с обольстительною леди Грызотон,
Внизу по койкам моряки валялись, как чурбаны, —
В тот миг сиамцы погрузились в джонки и сампаны.
Тигриный-Рык натруживал свой зычный баритон
И видел, слышал лишь себя и леди Грызотон, —
Да кто б подумал в этот миг про мерзких иностранцев?
Меж тем луна сверкала в голубых глазах сиамцев.
Ни шороха, ни скрипа, ни плесканья, а уже
Их джонки и сампаны приближаются к барже.
На ней влюбленные поют, поглощены собою,
Не зная, что окружены китайскою ордою.
И тут была ракета как призыв на абордаж.
Монгольцы вмиг задраили храпящий экипаж;
Внизу остались моряки, враги же в шуме, в гаме
Рванулись вверх с трещотками, с крюками и ножами.
Ну кто бы леди Грызотон решился осудить
За то, что с воем унеслась во всю кошачью прыть
И, пролетевши над водой, слилась с туманной далью?
Зато Тигриный-Рык был окружен смертельной сталью.
Заклятый враг упрямо шел вперед за рядом ряд;
Тигриный-Рык был изумлен, что шагу нет назад.
Он в жизни стольких утопил со зла иль для порядка,
Да самому теперь пришлось: на дно, буль-буль и гладко.
До полдня Уоппинг пил и пел от новости такой,
Весь Мейденхед и Хенли танцевали над рекой,
Громадных крыс на вертелах пекли в Виктория-Доке,
И даже нерабочий день объявлен был в Бангкоке.