Кубанские сказы

– Что это такое? Чьи тыквы? Или не знаете, что приказано место беречь? – закричал старшой, старый запорожец Никифор.
– Мои это, – с покорной улыбочкой признался Пампушка.
– Кидай за борт!
– Никак невозможно! – Пампушка так быстро и мелко стал крестить свой острый тонкий нос, что, казалось, он гоняет комаров. – В одних тыковках – святая вода, в других – земля Иерусалимская, прямо со гроба Христова взятая. Кто бросит такую святость в море – с тем беда случится…
Тут старый Никифор только рукой махнул, потому что хоть и не очень он в бога веровал, а кому же охота на себя беду накликать?
Долго плыли казаки по бурному Черному морю. Злые штормы швыряли легкие челны, отгоняли их от родных берегов. Седые туманы пытались сбить лодки с пути. Но плыли казаки все на восток и на восток, к далекой Кубани, где ждала их жадная до людского труда плодородная земля.
И когда казаки до кровяных мозолей натирали веслами руки, когда они блуждали в белесой туманной мгле, когда последними шароварами затыкали щели в расшатанных волнами челнах, Пампушка только вздыхал, молился да дрожал от страха.
Но вот позади осталось бурное море, Кубань-матушка приветно расстелила перед казаками свою серебристую дорогу. Поплыли челны по широкой реке, и сразу забыли казаки все былые беды-невзгоды. Хороша, как светлая сказка, хороша чудесная кубанская сторона!
Сперва по обеим сторонам величавой реки тянулись густые камыши, а в них всякой птицы было видимо-невидимо. Затем начались веселые рощи и перелески. Столетние дубы, точно загрустив, смотрелись в чистые воды зеки. Яблони и груши роняли в густую траву сочные, презревшие плоды. На золотых песчаных отмелях переплетались гибкими ветвями нежные вербы, точь-в-точь такие, как над тихим Днепром…
По приказу атамана Белого, то один, то два челна подчаливали к правому берегу. Казаки вытаскивали из лодок свое нехитрое добро, копали землянки для жилья, ставили первые посты да залоги.
Пришел черед и до Никифорова челна. Высадились с него казаки и стали обживать глухой, лесистый берег. А пан Пампушка, как только ступил на землю – сразу стал гордым и уверенным.
– Вот, братцы-казаки, – заскрипел он. – Почему мы все в целости добрались до этой земли? А потому, что были в лодке мои святыни! Без меня – кормить бы вам водяных на самом дне Черного моря. – Быстрые, прищуренные глазки Пампушки так и заюлили по казачьим лицам, словно маслом всех помазали. – Но я знаю, что вы, браты-казаки, не ответите на мое добро черной неблагодарностью…
Пожали плечами казаки, переглянулись и спрашивают:
– А чего тебе от нас нужно, пан Пампушка?
– Да так себе, штуковину-пустяковину – засмеялся пан. – Постройте, казаки, мне сиротине, хату-хатыну… А то, знаете, я, при моем нежном организме, в вашей землянке обязательно задохнусь…
Посмотрели друг на друга казаки и не знают – не то смеяться им, не то сердиться. А пан, знай, приговаривает:
– Постройте, браты-казаки, постройте! А я в долгу не останусь. Сам пан кошевой атаман Чепига – мой сродственник. А у пана войскового судьи Головатого я деточек крестил. Скажу им словцо – и выйдут вам всякие поощрения…
Не из страха и не за поощрения, а просто так, потому что стосковались руки по топору и лопате, построили казаки пану хорошую хату о трех окнах.
Так и стали жить – казаки в землянке – курене, а пан – в хате. Казаки службу несли, рыбу ловили, зверя добывали. А пан Пампушка целыми днями по окрестным лесам рыскал.
Высмотрел он просторную поляну, поросшую густой высокой травой, – и сразу явился к запорожцу Никифору, который был в казацком лагере за старшего.
– Здравствуй, пан-атаман! – еще с порога заскрипел Пампушка. – Все трудишься, все о других заботишься! Вот и я такой! Не могу терпеть, чтобы люди страдали… Надумал я, пан-атаман, хлебца посеять, чтобы не голодовать нам всем в случае чего… Так вот, прошу тебя – запомни, что моя полянка за горелым лесом…
– А чего запоминать? – беспечно усмехнулся Никифор – Земля-то немереная! Засевай ее, коли есть охота.
– Не-ет! – закрутил головой пан. – Чужую землю я засевать не согласен. Я на своей хочу работать…
– Да ладно! Хватит вокруг земли! Пускай твоя будет поляна! – отмахнулся Никифор.
Прошло немного месяцев, и решили казаки на общем сходе нарезать себе землицы, чтобы по весне, когда удастся достать зерно, засеять ее наливной пшеницей. Пока нарезали наделы, пан Пампушка ходил за казаками, ухмылялся и одобрительно кивал головой.
А со следующего дня стал пан зазывать к себе в хату то одного, то другого казачка. Ласково усадит гостя за стол, моргнет старой, страшной, как ведьма, старухе, которая невесть откуда появилась у него в хате. И через минуту на столе уже стоит жареная кабанятина, жирная тарань и тыквочка со «святой водой». Вытащит пан пробку, и по всей хате такой дух пойдет, что сразу покажется казаку, что он ее на Кубани, а в старом запорожском шинке.
– Да ты; ж, пан, нам говорил, что в тыквах у тебя святая вода! – удивлялись казаки.
А Пампушка только плечами пожимает:
– Была, была вода… А теперь божьим чудом превратилась она в добрую горилку… Бог – он все может сделать, особенно для праведника…
Кто часок, кто два просиживал за столом гостеприимного пана. Выходили оттуда кто на карачках, кто раскачиваясь, словно шел не по твердой земле, а по кубанским бурным волнам. И только немногие помнили, что приветливый хозяин зачем-то им пальцы сажей мазал и к каким-то бумагам прикладывал…
Немного погодя случилось на заставе несчастье. Ночью по непонятной причине взорвался погребок, в котором хранили казаки свой пороховой запас – полбочонка пороха. Караульный казак, что должен был охранять погребок, оказался, как говорится, под градусом и спокойно спал в соседней рощице.
Поутру собрал Никифор всех казаков. И на сходе караульный повинился – рассказал, что трясла его лихорадка и он, чтоб прогнать проклятую дрожь, взял у пана Пампушки склянку горилки.
– Вот и делай людям добро! – услышав казака, запричитал пан. – Я ж ему от доброго сердца. Чтоб лихоманку его излечить, последнюю горилку отдал, а он нажрался, как свинья, и погреб прокараулил! Что мы теперь без пороха делать будем? А вдруг турок или еще какой враг налетит?
– Верно говорит пан! Плохое дело! Пока порох подвезут – порежут всех нас! – закричали казаки.
– Эх, что бы вы без меня делали! – покачав головой, проскрипел пан. – Да нешто я потерплю, чтобы нашу родную границу порушили, чтобы братов-казаков вороги побили! Самому нужно, но в таком разе готов вам пособить, продать по дешевке…
Тут пошел пан в свою хату и вытащил оттуда пяток тыкв-кубышек, про которые говорил, что Иерусалимская земля в них хранится.
– Нате, казачки! Получайте! Возьму недорого. Посмотрели казаки, а в кубышках самый лучший порох.
– Вот тебе и землица со гроба Христа! – удивились казаки.
А пан скромненько опустил к земле свои узкие, хитрые глазки и пожал плечами:
– Все от бога! Захотел бог – и стала земля порохом. Только маловеры могут сомневаться в божьем всемогуществе!
– А что хочешь за свой порох, пан? – спросил Никифор-запорожец.
– Да самую малость, – захихикал пан. – Пускай сход отдаст за него леса вокруг нашей заставы…
– Тю, чудной пан! – захохотали казаки.
– Да пусть пользуется! Что он – есть этот дубняк будет?
Так сход и порешил – отдать пану за порох леса вокруг заставы.
Через месяц пожаловал на заставу сам кошевой атаман Захарий Чепига со своими есаулами. Перво-наперво велел он заставе принять еще новых казаков и строить на том же месте станицу, пахать землю, сеять хлеб, разводить коней, скот и другую живность.
Вот тут-то и показал пан Пампушка свои коготки.
Подошел он к Чепиге и выложил целую пачку бумажек. По этим бумагам выходило, что остались у казаков своими только ноги с шароварами да руки. А все стальное – и лес, и земля принадлежали пану Пампушке.
– Неправильно это! Обман! – закричали казаки.