Привет, Каролинка!
-- Может, она вернулась другой дорогой, -- сказал, подумав, Петрик.
-- Погоди-ка! А ну, покажи мелок. Он голубой, верно?
-- Голубой! Погляди, он не такой, как у нас в школе. И оправа тоже другая, правда?
Деревянная оправа, куда был вставлен мелок, отливала яркой голубой краской и сверкала, как полированная.
-- Интересно, какой получится цвет, если что-нибудь нарисовать. Попробую!
-- Смотри не сломай.
-- Я буду рисовать осторожно-осторожно. У тебя нет бумаги?
-- Есть кусочек от той бумаги, на которой я писал объявление!
-- Давай сюда!
И Каролинка нарисовала на этом клочке бумаги то, что она умела рисовать лучше всего, а именно, кошку. Один большой круг -- вот вам и кошка, точней кошачье брюшко. Круг поменьше -- кошачья мордочка. А на мордочке два треугольника -- кошачьи уши. Остались еще глаза и усы, ну и, разумеется, хвост.
-- Хороший мелок! -- сказал Петрик, но не успел добавить, что цвет у него не такой, как у тех мелков, которыми они пишут в школе, а гораздо лучше, как произошло нечто неожиданное: нарисованная на бумаге кошка вдруг исчезла с листа, точно ее сдуло, зато на лестнице рядом с ребятами появился самый что ни на есть настоящий кот. Но шкурка у него была голубенькая. Для начала он мяукнул по-кошачьи, постоял, выгнув дугой спину и глядя на Петра и Каролинку голубыми глазами, похожими на большие незабудки. Только нос у него был розовый. Как земляничина.
-- Ра... ра... разве это бывает? -- спросила, заикаясь, Каролинка.
-- Бывает, -- протянул в ответ голубой кот. -- Раз ты меня видишь, значит, бывает!
Каролинке показалось, что голос у кота чуть хрипловатый.
-- Откуда он тут взялся? -- спросил в свою очередь Петрик, посмотрев на Каролинку.
-- Откуда, откуда?.. Да ведь это она меня нарисовала. Ты что, не видел? -- отозвался кот.
-- Никогда не видел, чтоб нарисованный кот вдруг оживал и прыгал с бумаги на пол! -- прошептал в изумлении Петрик. -- И чтоб разговаривал человеческим голосом.
-- А теперь увидел! Так получилось потому, что нарисовали меня голубым мелком.
-- Голубым мелком... -- повторила, как эхо, Каролинка.
-- Это я про тот мелок, который у тебя в руке. Вы, наверно, уже догадались, что мелок необыкновенный. Стоит им что-то нарисовать, и нарисованное оживает. Как я. Каролинка нарисовала меня, и я явился.
-- Явился?... -- протянула Каролинка.
-- Что ты повторяешь одно и то же! -- буркнул голубой кот. -- Если не верите, можете попробовать еще. Пожалуйста! Ага, должен вас предупредить: этот мелок принадлежит тому, кто его нашел. Нашла его, кажется, Каролинка, да?
-- Да, -- честно признался Петрик, -- его нашла Каролинка.
-- Так вот, Каролинка, знай: за этим мелком никто не придет! Разве что... разве что сама Филомена...
-- Филомена?!
-- Это ты про тетеньку, которая хотела отобрать у нас голубую бусинку?
-- Конечно! Про кого ж еще? Берегитесь ее! О чем это мы говорили? Ага, о рисунках... Каролинка, ты смело можешь рисовать все, что тебе захочется.
-- Я сама не знаю, что... -- начала в нерешительности Каролинка.
-- Все равно. Что захочется!
-- На этой же бумажке?
-- Ни в коем случае! На бумажке ты уже нарисовала меня. Если там нарисуешь что-нибудь еще, будет жуткая теснота, а я тесноты не люблю. Я люблю, чтоб было просторно. Так-то, моя дорогая.
И голубой кот лениво потянулся.
-- Так ведь... так ведь листок чистый, -- не выдержал Петрик.
-- Чистый? Ты так считаешь?
Голубой кот захохотал с издевкой, высоко подпрыгнул и, как показалось ребятам, исчез. Но в ту же секунду они увидели его изображение на листке бумаги. Каролинка хотела что-то сказать, но не успела она рта открыть, как листок оказался снова чистым, а кот сидел уже на полу, рядом с ними.
-- Я думаю, теперь вам наконец ясно: если я пожелаю, я могу быть на листке, если нет, могу с него спрыгнуть. И потому я возражаю...
-- В таком случае... -- начал Петрик.
-- В таком случае, можете рисовать на чем угодно. Хоть на стене, хоть на столе, хоть на деревьях.
-- На стенах рисовать нельзя, -- строго сказала Каролинка.
-- Конечно, нельзя, -- согласился голубой кот. -- Нельзя обыкновенным мелком или карандашом. Но голубой мелок -- другое дело. Сами убедитесь. Даже следа не останется. Ну-ка, Каролинка, попробуй, смелее!
-- Только что нарисовать? -- задумалась Каролинка. -- Может, еще одну кошку?
-- Я предпочел бы что-нибудь другое, -- сказал, поморщившись, голубой кот.
-- А может, поробовать мне? -- загорелся вдруг Петрик. -- Можно? -- И Петрик взглянул с вопросом на кота. -- Например, на двери от чердака?
-- Сколько угодно! Каждый может рисовать этим мелком, и рисунок будет настоящий.
-- Рисуй, Петрик! Только нарисуй что-нибудь красивое, -- подбодрила мальчика Каролинка.
-- Я постараюсь!
Петрик думал с минуту, а потом дрожащей слегка рукой вывел на двери деревцо. Потому что Петрик лучше всего умел рисовать деревья. Стоило ему кончить, как рисунок исчез с двери, и вот уже рядом с ними красовалось симпатичное голубое деревцо с голубыми листочками.
-- Видите -- я прав, -- с удовлетворением произнес голубой кот. -Надеюсь, больше вы не будете задавать мне глупых вопросов. Можете рисовать все, что вам заблагорассудится. Конечно, до тех пор, пока голубой мелок не испишется. Если вам что-то не понравится, можете перечеркнуть рисунок.
-- То есть, как -- "перечеркнуть"? -- спросили ребята.
-- А очень просто. Так и так! -- И голубой кот махнул лапой, желая показать, как это надо делать. -- Разумеется, мне бы хотелось, чтоб вы меня не перечеркивали. Приятно, знаете ли, погулять по крышам и вообще по свету.
-- Конечно, тебя мы не перечеркнем, -- с горячностью заверила кота Каролинка. -- Правда, Петрик? Мы его не перечеркнем?
-- Конечно! Нам бы очень хотелось, чтоб он остался. Навсегда.
-- Там будет видно! Я стану вас навещать. Позовете -- прибегу.
-- А как тебя позвать?
Голубой кот шевельнул хвостом, теряя терпение.
-- Очень просто: "Киса! киса! киса!" Ага! Еще раз напоминаю: берегите мелок. В особенности, от Филомены!
И голубой кот, махнув лапой на прощанье, прыгнул на лесенку, которая вела на крышу. КОТОРЫЙ ЧАС?
Задрав головы, ребята стояли возле лесенки и смотрели вслед голубому коту, пока тот не исчез на крыше. Наконец Каролинка, посмотрев на мелок, зажатый в правой руке, проговорила: