Наши собственные

Победа за тобой, Таня, но сколько еще таких стычек впереди! 
Дети едят вяло. Катя начинает понемногу всхлипывать. 
- Не могу есть,- говорит она,- каша какая-то колючая. Мама мне такую не давала. 
Муся тотчас же разражается плачем: 
- К маме хочу! Я хочу к маме... 
- Зачем плачешь? - обнял ее за плечи Хорри.- Не надо. 
- Муся, перестань! - говорит Таня, а голос у нее предательски дрожит.Выпей воды. Юматик, налей ей воды. 
- Графин пустой,- говорит недоуменно Юра. 
- Кто сегодня ответственный за воду? Посмотри в расписании. 
- Пинька,- Юра укоризненно смотрит на друга.- Ну, конечно, Пинька. 
Таня еще пытается быть строгой: 
- После завтрака принесешь четыре ведра. 
- Мне сегодня некогда,- Пинька безразлично смотрит в окно.- Я завтра буду дежурить! 
- Некогда? Какие у тебя дела? 
- Личные. 
- Они, Танечка, с Юрой за старой банькой в кустарнике что-то делают, а нас к себе не пускают,- всхлипывая, жалуется Муся. 
- А тебя это не касается. Чего разболталась? - рассердился Пинька.Юра, скажи ей. Это ведь для всех нужно. 
Но Юра молчит. 
- А воды не принес? Вот какой! - продолжает Муся. 
И Пинька вдруг полез на маленькую Мусю с кулаками: 
- Я тебе задам, сплетница! Ябеда! Как стукну! 
Анна Матвеевна еле успела стать между ними. 
- Перестаньте ссориться, ребята,- сказала она устало.- Я сама принесу или вот Василия Игнатьевича попрошу. 
Таня еще раз попыталась навести дисциплину. 
- Нет, Анна Матвеевна, я не разрешаю,- дежурный должен принести. 
Леша, хмыкнув, ногой отбросил стул и заговорил насмешливо: 
- Поехали в здравницу - попали на каторжные работы, а за путевку ведь деньги плачены! 
- Как тебе не стыдно! 
- Чего стыдно? Сущая правда, и вообще ты слишком разошлась - тоже мне начальство! 
Леша вышел из комнаты. Возмущенный Юра побежал за ним вслед. 
Неловкая тишина Наполнила комнату. Все смотрят в сторону или на скатерть. 
Слезы заблестели на глазах у Тани. 
- Ну вот... С самого начала нехорошо у нас получается. Наверно, я что-нибудь не так сделала. Лиля! - Но Лиля молчала, и Таня, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты. 
- Идем, Муся, кухню убирать,- наша очередь,- сказала Катя, и обе девочки ушли на кухню. 
Лиля аккуратно сложила свой прибор и унесла из столовой. Хорри уже давно возится в огороде. А старики остались сидеть у неубранного стола. 
- Что это за дети такие, Василий Игнатьевич! Подумать только - война, кровь кругом льется, нам к своим не пробраться, а они из-за ведра воды ссорятся. 
- Сами мы виноваты, Анна Матвеевна. Уж очень мы их избаловали, все им, все им. И лучший кусок, и дворцы, и стадионы, и школы, и театры... 
- И растут к работе совсем не приучены... Все им подай, все за них сделай. 
Только успела сказать Анна Матвеевна, как из кухни прибежала Катя: 
- Анна Матвеевна, я кухонную посуду не мыла и мыть не буду. Нечем. Воды нет. 
И Муся за ней: 
- А я кухню не убирала: там всюду грязные кастрюли наставлены - не повернуться. Пойдем, Катя, в фантики играть! 
И встала старушка Анна Матвеевна: 
- Ну, Василий Игнатьевич, возьмемся уж мы с вами, старые пролетарии. 
Поднялся Василий Игнатьевич: 
- Пожалуйста, Анна Матвеевна! 
И вот уже звякает цепь у колодца и звенит посуда в лоханке. 
А наверху, у себя в комнате, Таня думает и думает: 
"Ничего я, видно, не сумела. Все неправильно начала... Не могу я. Мама, бывало, меня дразнила: "Мягкая, как воск",- а тут нужна дисциплина, строгость. А они не хотят меня слушаться. Не понимают. Трудно, ох, как трудно мне, мамочка!" 
Да, Таня, трудно. И общая растерянность и страх, и плач Муси, и эгоизм Леши, слабость стариков, отчужденность Лили, отсутствие Геры - все это легло на твои плечи. Не позволяй им сгибаться. Нельзя. Ты старшая здесь, и ты комсомолка. Тебе придется ответить Родине, Когда она спросит, все ли ты сделала, что было в твоих силах, и даже немного больше. Так она спрашивает со своих лучших детей. 
Вечером, в положенный час, ребята собрались к ужину. 
- Вы, ребята, ужинать пришли? - спросила Таня. 
- Да, конечно. 
- Да... да. 
- А что на ужин? 
- Ужина,- сказала Таня спокойно,- не будет. 
- Почему? 
- Как это не будет? 
- Потому что дежурные не принесли воды и не налили керосину в керосинку, не почистили картошку. 
Все поворачиваются и смотрят на Пиньку и Лешу. И так смотрят, что те невольно опускают головы. 
7. Я буду жить! 
Гера вернулся. Он остановился на пороге, и восклицания, приветы, вопросы замерли у всех на губах. Он осунулся и почернел. У него сгорбились плечи, рот, сухой и опаленный, был плотно и жестко сжат. 
Держа за дуло ружье, он тащил его по полу, и ложе подскакивало и стучало по половицам. 
Гера прошел сквозь полную людьми комнату, как сквозь пустыню,- для него никого не было вокруг. Он вошел в свою каморку и закрыл дверь. 
Взволнованные ребята молчали; они проводили его глазами, и никто не сказал ни слова. Только Василий Игнатьевич ниже опустил голову. 
Анна Матвеевна вдруг решительно встала, обдернула на себе халат и, вся подтянувшись, пошла в комнату Геры. Тягостное молчание придавило ребят. Никто не шелохнулся, не посмотрел на другого, не зашептался. 
Сколько времени прошло,- не знаю. 
Анна Матвеевна вошла в комнату, закрыла лицо руками. Все повернулись к ней, но никто не задал вопроса. 
- Ребятушки,- сказала Анна Матвеевна шепотом,- у Геры все убиты: и мать, и братишка... 
Таня перехватила полный ужаса взгляд Муси, судорогу на лице у Юры и, подавив рыдание, сказала: 
- Ребята, уйдем отсюда... 
Хорошо, что она увела младших. Даже издали доносился сюда плач Муси и взволнованные голоса мальчиков. 
Юра направился было в комнату Геры, но Лиля остановила его: 
- Не ходи, Юра, не надо его сейчас расспрашивать, утешать. Анна Матвеевна, у вас найдется чего-нибудь поесть? Ведь он совершенно истощен. 
- Возьми на кухне кашу. 
Анна Матвеевна ушла к себе в комнату - поплакать. Василий Игнатьевич к себе. В доме, придавленном новым несчастьем, тихо, в комнате пусто. Тогда вышел Гера и стал ходить по столовой от дверей к окну, от дверей к окну... 
Лиля не хотела тревожить его; она шла в столовую за ложкой. Увидев Геру, она бесшумно остановилась на пороге и повернулась, чтобы уйти, но Гера обрушил на нее свою боль, свой гнев, свою ненависть, все, что бушевало в нем. 
- Что ты тут ходишь? - закричал он зло.- Что тебе от меня надо? Ненавижу я тебя! Ненавижу. Отстань от меня, отстань! Никого мне не надо! Провались все к чертовой матери! 
Лиля ошеломленно молчала; руки у нее задрожали, но она все понимала. Всё. И вдруг спокойно и деловито она поставила на стол прибор и положила в тарелку горячую, вкусно пахнущую кашу. 
Гера осекся и стал удивленно следить за тем, что делает девочка. 
- Что это? - спросил он. 
- Тебе надо поесть. 
Гера вспыхнул снова: 
- Не надо мне вашей еды! Не надо! Не надо! Не приставай ко мне! Не трогай! 
Лиля смотрела в сторону. 
- Что ты молчишь? Что ты стоишь и молчишь? 
- Я знаю, что тебе очень тяжело,- уронила Лиля тихо. 
- Не твое дело, уходи! Не надо мне вашей жалости! Убирайся! 
- Хорошо,- Лиля покорно ушла и закрыла за собой дверь. 
Гера стоял у стола и смотрел на рисунок клеенки. 
Потом машинально сел на стул и взял ложку. И стал есть жадно, давясь и обжигаясь. Он был голоден, очень голоден... и вдруг отодвинул тарелку, сгорбился, встал и пошел мерить и мерить шагами большую комнату... 
Гулко раздавались его шаги в затихшем доме. 
Анна Матвеевна тихонько вошла и положила сухую руку на его плечо. 
- Герушка,- прошептала она. 
И Гера вдруг по-детски приник к ней и заплакал, всхлипывая и стараясь удержать слезы. Он стыдился этих мужских колючих слез.