Сказки

Сунс Фунс уселся на землю и стал чесать лапой за ухом. 
"Буря и Ветер, - думал он. - Кабаны и Слоны. Одно влетает - другое вылетает. Что же делать? Как жить дальше?" 
- Слушай, Янцис, - сказал Фунс. - Объясни мне, пожалуйста, где эта буря, которая в тебя влетела? Где она? 
- В груди, друг, - сказал Янцис. - В душе. 
- А выдохнуть её никак нельзя? 
- И то верно, друг, - сказал Янцис. - Надо выдохнуть. - И он достал из кармана такую дуделку-сопелку. 
Янцис дунул в дуделку - послышался первый тоскливый звук, - и дрогнуло сердце Сунса Фунса, подпрыгнуло куда-то вверх, а обратно не вернулось. 
Янцис играл, и Сунс Фунс чувствовал, как проходит его злоба, а остаётся только тоска по ушедшему дню, по Ветру, который так красиво, как настоящий пёс, завывал в трубе, и главное - печаль по колбасе, которую он давно съел. 
Сунс Фунс поднял голову и стал тихонько подвывать Янцису и его дуделке-сопелке. 
Нынче и прежде, во все времена, воют собаки, когда трубит труба, играет могучий орган или простая гребёнка поёт сквозь папиросную бумагу о путях-дорогах Ветра в большом мире. 
СКАЗКА О НАМОРДНИКЕ И НАПЁРСТКЕ 
Встретились как-то раз Намордник с Напёрстком. 
- Пойми, друг, - сказал Намордник, - очень хочется на чью-нибудь морду намордиться, но не видать ничего подходящего. 
Надо сказать, что Намордник этот раньше носила собака, но сбросила его, потому что решила больше никогда в жизни не кусаться. И вот теперь Намордник гулял по городам и сёлам и, как уже говорилось, встретился с Напёрстком. 
А Напёрсток с работы сбежал. 
- Хватит! - говорил он. - Надоело! Невозможно всю жизнь толкать иголку. Лучше уж быть колокольчиком. 
- Колокольчиком? - удивился Намордник. - Да ведь у тебя язычка нет. 
- Язык можно достать. 
Так они и бродили. Намордник морду искал. Напёрсток - язык. 
Встретился им - Мусс. Ну, сладкий такой, вкусный, важный и надутый господин. А по-латышски, между прочим, Мусс так и называют - Надутень. 
- Эй ты, Мусс-Надутень, - сказал Намордник, - говори прямо: у тебя морда есть? 
- Что вы?! - напугался Мусс. - Морда? Откуда? 
- Только не прикидывайся, - угрожающе сказал Намордник. - Кусаться небось умеешь? 
- Не-ет, - ответил Мусс. 
- И никогда никого не кусал? Только не врать! 
- Нет, никогда никого! Если только меня перекислят, ревеня в меня переложат - чуть язычок покусываю. 
- Ага, покусываешь. А сам врал, изворачивался. А ну подавай сюда свою морду! 
И Намордник бросился вперёд. Но Мусс легко проскользнул через кожаные ремешки. У него ведь и вправду не было никакой морды. Так, какая-то расплывчатая физиономия. 
Намордник хотел кинуться ещё разок, но тут объявилась Миска. 
- Что вы делаете! - закричала она. - Как вам не стыдно! Ведь это самый нежный, самый сладкий, самый вздутый Надутень. Только взбитые сливки могут сравниться с ним. Иди сюда, милый. Иди ко мне, родной. 
И Миска всосала в себя Мусс да ещё крышкой прикрыла. 
- А если вам язык нужен, - сказала она, успокоившись, - вон корова на лугу, у неё спросите. 
Корова щипала клевер. Это был второй клевер нынешнего лета. Первый клевер уже скосили, и вырос второй. Вот корова и щипала второй клевер, помахивая при этом языком. 
- Добрый день, - сказал Напёрсток. - Извините, у вас есть язык? 
- Да, у меня есть язык, - вздохнула Корова. - Добрый день. 
- А не могли бы вы отдать мне свой язык? 
- Не могу, - вздохнула Корова. - Мне тоже кушать надо. 
- Слушай, бурёнка, - сказал Намордник. - Может, у тебя дома есть какой-нибудь запасной язык? Может, в сарае валяется? А? Поискала бы. 
- Домой идти неохота, - вздохнула Корова, не переставая жевать. 
- Сходите поищите, - просил Напёрсток. 
- Ну, предположим, я пойду домой, - раздумывала Корова. - А кто вместо меня будет траву жевать? 
- Я и пожую, - убеждал Напёрсток. 
- Так у вас языка нет. 
- Тогда Намордник пожуёт. 
- Ну уж нет, - сказал Намордник. - Я без морды жевать отказываюсь. 
- Тогда я никуда не пойду, - сказала Корова. - Если я не буду жевать клевер - не дам молока. Все кружки, чашки и кувшины останутся пустыми, а это опасно. 
- Пускай тогда ведро жуёт траву, - сказал Напёрсток. - Вон ведро пустое валяется, пускай пожуёт немного. 
Ведро, которое болталось неподалёку, было действительно пустым. Как ни странно, оно согласилось жевать клевер, и Корова пошла искать язык. 
Скоро она вернулась и принесла, к удивлению, здоровенный язык. 
- Нашла, - сказала она. - Это мой запасной язык, тимофеевочный. Я этим языком тимофеевку загребаю, травку такую. Во рту-то у меня сейчас - клеверный. А дома, в запасе, репейный остался. 
- О боже! - сказал Напёрсток, увидев тимофеевочный язык. - Вот ужас-то! Куда мне такой язычище! Уж больно здоровый! Он в меня не влезет. 
- Ах ты, - разозлилась Корова. - Ты что, ослеп, что ли? Ты что, не видел, какая я большая! Ты что, думал, что у меня язык как у туфельки? Куда мне теперь девать запасной язык? Домой нести? 
И Корова в сердцах ухватила траву, которая набралась в ведро, сразу двумя языками. А Напёрсток с Намордником дальше побежали. 
- Слыхал, что она сказала? - кричал Напёрсток. - У туфельки есть язык. Может, мне подойдёт? 
- У туфельки и мордочка есть, узенькая такая. 
Туфелька спешила на бал. Щётка только-только кончила наводить на неё блеск. 
- Ах, какой у вас чудесный язычок! - говорила Щётка. - Чистенький, блестящий. Такой язычок и чистить не надо. 
В этот момент и подкатился Напёрсток. Щётка взмахнула ещё разок - и Напёрсток брякнулся в обморок. Он ведь гуталина сроду не нюхал. 
- Ты, парень, что-то перепутал, - сказала Щётка, когда Напёрсток немного пришёл в себя. - Тебе нужен цветок - туфелька. Он, конечно, пахнет не так красиво, как гуталин, но, в конце концов, это моё личное щёткомнение. 
И Напёрсток побежал в сад. А в саду, как раз под окном, росли туфельки маленькие, сине-фиолетовые, покачивались они на зелёном стебле. 
- Добрый день, туфельки, - сказал Напёрсток. - Имеются ли у вас язычки? 
- Ты что, сам, что ли, не видишь? 
- И они звонят? 
- Да ты что, оглох, что ли? 
Напёрсток прислушался и... ничего не услышал. 
- Девочки, он - глухой! - сказала туфелька на самой верхушке. 
- Он слепой, - сказала та, что пониже.