Корабли Санди

Тем временем врач беседовала с медицинской сестрой. Кабинет опустел. Их было только две женщины в белых халатах, чем-то похожих друг на друга, несмотря на видимое внешнее различие. Дождь за окном все шел. Мычала сирена тоскливо и угрожающе. Корабли в море слушали туманный сигнал.
— Операция удалась, а у меня болит сердце… — вздохнула Екатерина Давыдовна. — Столько еще опасностей ждет нас! Заживление проходит вяло. Общее состояние организма ослабленное. Могут быть и поздние осложнения: помутнение стекловидного тела, отслойка сетчатки, вплоть до обильного кровоизлияния из глаза. Даже после удачно проведенной операции и при гладком послеоперационном течении зрение в некоторых случаях… спустя значительное время вдруг начинает ухудшаться. При исследовании на зрачке вдруг обнаруживаешь тонкую серую сетку… Потом она превращается в плотную перепонку. Возникает вторичная катаракта. Никогда к этому не привыкну!! Никогда! Тогда снова операция, но уже с меньшими шансами на успех… При врожденной катаракте операцию надо делать как можно раньше. У Гагиной пропущены все сроки. Очень трудно будет научить ее пользоваться зрением. Да. Надо будет постоянно наблюдать за внутриглазным давлением. Может развиться глаукома. В таких случаях, как у нее, всегда есть предрасположение к глаукоме. Всякие волнения ей абсолютно противопоказаны! А девочка очень нервная, впечатлительная. Умненькая, развита не по летам, но комок нервов. Что делать?
— Я вам рассказывала, — тихо напомнила Виктория Александровна. — Ату бросила мать… травма на всю жизнь. Скажите, ей всегда будет грозить слепота?
— Боюсь, что да! Но, во всяком случае, если она не ослепнет лет до двадцати пяти, зрение укрепится. И тогда уже можно не так бояться. У нее совсем нет родных?
— Есть брат. Ему пятнадцать лет. Собственно, есть и отец, но… Ата категорически отказывается его признавать. В больнице даже передачи от него не принимала. Такой отец и не поможет.
— У нее страстная тяга к семье… Жажда иметь мать, — раздумчиво заметила Реттер.
Виктория Александровна жгуче покраснела, так что слезы выступили на глазах.
— Не любую мать… Ей хочется иметь матерью меня.
. — Да, я заметила это. Я вернула ей зрение, но первою, кого она захотела увидеть, были вы. Она очень вас любит!
— Муж против… Но сегодня я еще раз поговорю с ним.
Вечером Санди был свидетелем бурного разговора родителей.
— Я не могу иначе, пойми, — сказала Виктория Александровна в заключение. — Я просила отца принять ее к себе. Он согласен. Тетя Ксеня тоже. Но я не могу доверить ее даже отцу.
— Ты ее так любишь?
— Да. Но это сложнее. Я потеряю к себе всякое уважение, если не откликнусь на ее призыв.
— Не понимаю одного, — с досадой заметил Андрей Николаевич, — почему мы должны воспитывать ребенка Стасика? Его же дочь?.. И он жив-здоров. Кстати, он поступил на работу библиотекарем. Почему бы ему не взять дочь к себе?
— Я никогда бы это не допустила, вплоть до суда!
— Почему?
— Потому что Ате противопоказано жить в такой обстановке. Ох, Андрей, Андрей. Как ты мог это сказать?
— Но Ермак живет, и парень хоть куда. Ты считаешь ее неустойчивой?
— Она устойчивее нашего Санди. Это на редкость волевая натура. Но ей нельзя волноваться! Катерина объявила это категорически. Ах, сколько можно это повторять! Отвезу ее к отцу, но… мне придется наполовину жить у отца. Ате нужна я!
Андрей Николаевич долго молчал, с досады не глядя на жену. Закуривал. Уходил в кухню. Потом сказал сухо:
— Поступай как хочешь.
— Андрей! Ты согласен?
На радостях Виктория стала целовать мужа, он отбивался. Вошел Санди, ему объявили новость. Так у Санди появилась сестра.
 
Глава десятая
«ВЫ МНЕ НЕ ОТЕЦ!»
В середине марта Ату выписали из больницы. Ее должна была привести Виктория, возвращаясь с дежурства. Андрей Николаевич, работавший эту неделю во вторую смену, и Санди взяли такси и поехали за ними. По пути остановились у цветочного магазина и купили для Аты цветы.
Виктория Александровна была приятно удивлена. Андрей Николаевич поцеловал благоприобретенную дочку в лоб, Санди— в щеку, и вручили ей цветы. Ата густо покраснела: первый раз в жизни ей подарили цветы. К тому же ее смущало, что она то и дело, не рассчитав, стукалась о всякие предметы. В машине по дороге домой она жаловалась, что слепой она была куда ловчее, а теперь вся в синяках.
— Не кидайся так порывисто, — напомнила ей, наверное в сотый раз, Виктория, — глазами надо научиться пользоваться. Чем старше, тем труднее. Но ничего, научишься.
Санди чувствовал себя как-то неловко. В глубине души он был огорчен и недоволен, может, и ревность его брала — опасение, что мама отнимает часть любви, которую до этого всю отдавала ему. Если бы это был Ермак, другое дело! Но Санди ни за что бы не признался никому в этих смутных чувствах, не делающих ему чести.
Андрей Николаевич был вежлив, предупредителен и чуточку насмешлив. Он сел рядом с шофером, а мама с детьми на заднем сиденье. Виктория почему-то очень волновалась, хотя старалась этого не показать.
Когда подъехали к дому и увидели у подъезда знакомую крошечную фигуру Ермака, все почему-то вздохнули с облегчением.
Ермак был серьезен и чуточку грустен. Он поцеловал сестру, вручил ей несколько штук бананов. Поднялись домой. Там было светло, свежо, чисто. Форточки открыты, дверь на балкон распахнута настежь.
— Раздевайся, дочка! — сказала Виктория и помогла Ате снять пальто и шапочку.
Ата, зажмурившись, вошла в столовую и только потом открыла глаза. Лицо ее сияло радостью.
— Вот здесь я была много раз, и так хотелось это видеть! — с коротким вздохом от полноты счастья сказала она. — За что мне такое счастье? А еще большее счастье… — Ата не договорила.
Об этом нельзя поминать легко, слишком наболело, чтоб вот так просто сказать: я нашла мать! Ермак не раз говорил, что родителей не выбирают, они есть уж какие кому достались…
Но Ата как бы выбрала. Когда она попала в этот дом и узнала тетю Вику, ей мучительно захотелось остаться здесь навсегда. Про себя Ата беспрерывно повторяла: «Мама, мама!» Однако называла ее тетя Вика.
Когда Виктория Александровна, приласкав девочку, спросила, почему она не называет ее мамой, Ата решительно затрясла головой.
— Нет, нет, я буду называть вас тетя Вика, дядя Андрей. Здесь только Санди имеет право… Ведь это будет понарошному? Все равно только Санди настоящий… Спасибо, тетя Вика.
Виктория не стала спорить. Жизнь покажет, всему свое время.
Быстро накрыли на стол и сели большой веселой семьей. Андрей Николаевич вынул из холодильника бутылку сладкого шампанского. Он же провозгласил тост: «За здоровье дочки!» Скорее выпили, пока не совсем осело вино. Ребята повеселели. Стали болтать кто во что горазд. Но больше про глаза Аты. Хотя ее учили в больнице, как пользоваться глазами, она многое путала.
Даже Андрей Николаевич заинтересовался этим:
— Ну, ты знаешь, например, чем отличается круглый предмет от квадратного?
— Конечно, знаю!
Андрей Николаевич сделал знак Санди, и тот нашел два подходящих предмета: пластмассовые шкатулки для рукоделия, в которых у мамы лежала всякая мелочь.
— Какая круглая? — спросил Андрей Николаевич.
Ата сильно покраснела и после некоторого колебания указала на квадратную… Все промолчали.
— Дайте мне! — закричала Ата и, выхватив у Санди шкатулки, зажмурилась. — Вот круглая, — на этот раз правильно указала она.
— Как странно! — удивился Андрей Николаевич.
— Ничего странного нет, — возразила Виктория. — Ате еще долго придется закрывать глаза, чтобы определить, с чем она имеет дело.
— Подумать только, я спутала кошку с собакой! — удивленно сказала Ата. — Слепой я бы никогда не спутала.
— И расстояние нам никак не дается, — заметила Виктория.
— Да! Мне кажется, это совсем рядом, а я никак не дойду. Иду, иду, и все еще далеко. Или мне кажется, что человек, стоит гораздо дальше, и я изо всей силы на него натыкаюсь. В больнице нянюшку с ног сбила.