Корабли Санди

— Мне совсем не нравится эта профессия.
— Но почему?
— Нет склонности, призвания. А разве можно делать дело, которое не любишь?
— Куда же ты думаешь идти после десятилетки?
И тогда Ата нас удивила. Так удивила, что больше некуда. Она насмешливо посмотрела на Ермака и сказала с каким-то даже вызывом, торжеством:
— Я иду на юридический. Мы уставились на нее.
— Я буду прокурором! — не без злорадства заявила Ата. Щеки ее разгорелись, глаза блестели, она даже встала,
подняв руки, будто уже обличала всякую дрянь в нашем обществе.
— Если Родиона Баблака до тех пор еще не осудят, то я потребую суда над ним! Подожди, не спорь, Ермак. Ты скажешь: это неподсудно. А я добьюсь, чтобы стало подсудно. Чтобы отвечал не только преступник, но и тот, кто морально довел его до преступления. И кроме того, если Родион сделал эту подлость, он наверняка делал и другие. Просто еще никто не знает. А я узнаю и потребую, чтобы его осудили. Вот. И знай, Ермак — можешь на меня сердиться сколько хочешь, — если мне попадется твой отец, я и его буду судить без жалости и потребую самого сурового наказания.
Ермак промолчал. Он только вздохнул и поморгал глазами, взглянув на меня почти умоляюще. Удивительное дело! Только женщина может быть такой нелогичной. Считала же Ата Ермака родным братом, хотя он был ей брат лишь по отцу. Но именно отца-то она упорно не признавала отцом. И не то что не хотела его знать, а искренне уверяла, что он ей не отец. Конечно, Ата не стала бы судить отца, какой бы он ни был. Мало ли чего наговоришь в запальчивости! Она была очень гневной, вспыльчивой. Кстати, ни о каком прокурорстве она больше и не упоминала и учиться пошла отнюдь не на юридический… Но об этом в свое время. В тот же вечер она просто, что называется, разошлась,
— А эту компанию — Жору, Князя, дядю Васю — я засудила бы на двадцать лет, а потом сослала бы на остров к тюленям, чтобы не портили людям жизнь! Вот! О, как я их ненавижу!
И до чего же легок на помине был один из этой компании! В дверь негромко постучали, и вот на пороге стоял сам Жора Великолепный. Он как будто немного полинял, исхудал, но еще бодрился. Одет он был, как всегда, модно, но костюм сильно помят, а сорочка несвежая. В руках он держал небольшой серый кожаный чемодан, явно заграничного изготовления.
— Алло, малыш! — приветствовал он Ермака. Нас с Атой Жора оглядел подозрительно и недовольно. — У тебя гости?
Ермак смущенно подошел к нему.
— Это моя сестра, она теперь живет здесь, — пояснил он с неловкостью, так как уже понял, что Жора явился переночевать.
Великолепный уставился на Ату.
— Я, собственно, с поезда… Мне бы только до утра… Ермак скривился.
Великолепный понял. Лицо его вытянулось.
— Теперь ты уж здесь не хозяин? — подколол он.
Но Ермак был слишком простодушен, чтобы почувствовать укол.
— Теперь нельзя, — прошептал он, багрово покраснев, — здесь сестра… Сам понимаешь.
После неловкого молчания Ермак предложил ему адрес дяди Васи.
— Он еще работает? — снисходительно поинтересовался Жора. Он что-то соображал.
— Работает.
— На морзаводе? Ладно. Если нигде не устроюсь, придется идти к нему.
Жора внимательно оглядел Ату. Оглянулся на нее еще раз, перед тем как прикрыть за собой дверь. И, щелкнув пальцами, с циничной ухмылкой исчез, «как тать в ночи».
— Попадешься ты мне в руки! — гневно пробормотала Ата. Я поднялся и стал прощаться.
— Ермак, давай проводим Санди до остановки, — предложила Ата.
Я было стал возражать, но она уже накинула плащ, и мы вышли втроем.
Звездная, прохладная, чистая была ночь. Улица кончалась обрывом в темное море; на море медленно двигались огоньки кораблей. Куда-то приведут нас корабли нашей жизни. Их еще надо построить…
— Ермак, ты так и не сказал, что же ты выбрал, какую профессию? — вернулся я к нашему разговору.
Ермак замедлил шаг.
— Я бы хотел, как твой дедушка, строить корабли. Что может быть прекраснее? Строить мосты тоже, наверное, замечательно. Но корабли лучше. Это ты, Санди, заставил меня на всю жизнь полюбить корабли! — мечтательно признался Ермак.
Я обрадовался:
— Это правда, Ермак? Мы вместе будем учиться в морском училище?
Но Ермак покачал головой.
— Еще вчера я сам мечтал об этом, Санди. Но сегодня вдруг понял… Ата навела меня на эту мысль… Мое место не здесь. Как подготовлюсь, буду сдавать в юридический.
— Что ты говоришь? — заорал я вне себя.
— Не расстраивайся, Санди. Я временно должен там поработать… Конечно, не прокурором. Обвинителей найдется много. Я еще не знаю, кем именно я должен там работать. Но я должен. А когда мы полностью ликвидируем преступность, я вернусь к тебе, и мы вместе махнем в Атлантику… Или, как ее, Антарктиду.
— Ермак, ты же сказал… ты же мечтал… — забормотал я подавленно.
Ермак весело рассмеялся и обнял меня за плечи. Я был потрясен.
— Ермак, ты не думал ни о каком юридическом, пока Ата не сказала, что будет прокурором?
— Я уже раздумала! — с раскаянием сказала Ата.
— Не думал, — подтвердил Ермак. — Как-то в голову не приходило. Спасибо сестре. Я вдруг сразу понял: кому же и идти туда работать, как не мне? Это ведь страшно, если там будут их только ненавидеть. Разве дело в том, чтобы вылавливать преступников? Их надо сделать хорошими людьми. И…
— А если они не хотят быть хорошими людьми? — перебила Ата.
— Надо добиться, чтоб захотели.
— Как же, от такого вот Жоры добьешься? Пока их убеждают — в газетах, книгах, по радио, в кино, — они делают свое черное дело. Там ограбили, там убили…
— Надо, чтоб преступников не было! — отрезал Ермак и больше не спорил.
Дома я передал этот разговор родителям. Они переглянулись, удивленные.
— Какие странные ребята! — с досадой сказал отец. — Преждевременно они развились. Им бы еще в футбол гонять, а они мировые вопросы решают.
— Понятно, откуда это у них, — заметила мама и стала стелить мне постель (я снова перебрался в свою нишу). — Как они жили! — воскликнула мама минуту спустя. — Их могли изуродовать морально. А они… Как я их уважаю обоих, и брата и сестру! Как боюсь за них! Хоть бы все было хорошо!
Когда все улеглись спать и выключили свет, я еще долго ворочался без сна.
На этой самой постели два года спала Ата, и мне казалось, что еще сохранился слабый запах ее волос и тела. От нее всегда хорошо пахло — не то медом, не то полевым цветком. Она с детства любила духи. Она как-то сказала, что самый унылый, самый безотрадный запах на свете — это запах дезинфекции. У них в интернате всегда пахло дезинфекцией — уничтожали микробов.
Милая Ата! Милый Ермак. Как я их обоих люблю! Как бы я хотел, чтобы они были счастливы в жизни! Как жаль, что Ермак должен идти на юридический!
Поразмыслив, я даже не мог его отговаривать, потому что сам понял: он действительно может там принести пользу. А раз может, то и должен.
Я вдруг подумал, что Ермак чем-то похож на Миньку из «Жестокости» Павла Нилина. Он тоже будет убеждать вора и помогать ему стать человеком. Его-то послушают! Каким же обыкновенным середнячком был я по сравнению с Ермаком! И как я гордился своим другом!