Люблю твои воспоминания

Эл вытаскивает из-за воротника салфетку и неторопливо кладет ее на стол. Поднимается, встает за спиной брата и, обхватив его руками вокруг талии, с силой нажимает на живот.
На втором толчке застрявший кусок вылетает у Джастина изо рта.
***
Когда уже третий человек бежит, чтобы помочь мне, а вернее, для того чтобы присоединиться к встревоженному обсуждению необходимости решиться на прием Геймлиха [4], я неожиданно перестаю кашлять. Три пары глаз с удивлением взирают на меня, пока я в замешательстве потираю горло.
— Отдышалась? — спрашивает Конор, продолжая похлопывать меня по спине.
— Да, — шепчу я, смущенная всеобщим вниманием. — Все прошло, спасибо. Огромное спасибо вам за помощь.
Люди медленно расходятся.
— Пожалуйста, успокойтесь и наслаждайтесь ужином. Я в порядке, честное слово. Спасибо. — Я быстро сажусь и вытираю с глаз потекшую тушь, пытаясь не обращать внимания на взгляды окружающих. — Господи, какая неловкость!
— Не неловкость, а странность, потому что ты даже ничего не съела. Ты просто говорила, а потом — бац! Начала кашлять.
Я пожимаю плечами и потираю горло:
— Видимо, что-то попало, когда я вдохнула. Подходит официант, чтобы убрать наши тарелки:
— Вам уже лучше, мадам?
— Да, спасибо, все хорошо.
Я чувствую толчок сзади, когда сосед наклоняется к нашему столику:
— Знаете, мне сначала показалось, что вы собрались рожать, ха-ха! Правда, Маргарет?! — Он смотрит на свою жену и смеется.
— Нет, — говорит Маргарет, ее улыбка быстро гаснет, а лицо краснеет. — Нет, Пэт.
— А? — Он в замешательстве. — Во всяком случае, так подумал. Поздравляю, Конор. — Он подмигивает внезапно побледневшему Конору. — На следующие двадцать лет о сне можно было бы забыть, вы уж мне поверьте. Наслаждайтесь ужином. — Он поворачивается к своему столику, и мы слышим, как они с женой в пол голоса переругиваются.
Конор меняется в лице, он тянется через стол и берет меня за руку:
— Пожалуйста, не обращай внимания!
— Не все еще знают, что со мной произошло, — говорю я и безотчетно кладу руку на свой плоский живот. — Я практически ни разу не смотрела на себя в зеркало, с тех пор как вернулась домой. У меня нет времени смотреть.
Конор издает соответствующие ситуации утешительные звуки, я слышу слова «красивая», «привлекательная» и останавливаю его. Он должен меня услышать. Я хочу, чтобы он знал: я не пытаюсь быть привлекательной или красивой, а в виде исключения хочу выглядеть такой, какая я есть. Хочу рассказать ему, что чувствую, когда заставляю себя взглянуть в зеркало и рассмотреть свое тело, которое теперь ощущаю как пустую скорлупу.
— О Джойс! — Он сильнее сжимает мою руку, пока я говорю, обручальное кольцо, впиваясь в кожу, причиняет боль.
Обручальное кольцо есть, а брака нет.
Я поворачиваю запястье, чтобы он понял, что нужно ослабить хватку. А он вместо этого отпускает мою руку. Знак.
— Конор, — произношу я, бросаю на него взгляд и понимаю, что он знает, что я собираюсь сказать. Он уже видел этот взгляд раньше.
— Нет, нет, нет и нет, Джойс, не надо сейчас заводить этот разговор. — Он поднимает руку, словно защищаясь. — Ты — мы — и так через многое прошли за эту неделю.
— Конор, давай не будем больше закрывать на это глаза. — Я наклоняюсь вперед, мой голос настойчив. — Нам нужно разобраться с нашими отношениями сейчас, или мы и не заметим, как пройдет десять лет, и каждый день нашей несчастливой жизни мы будем представлять себе, как все могло бы быть.
В течение последних пяти лет мы столько раз обсуждали наши отношения, что я и теперь жду от Конора привычных возражений типа: никто и не говорит, что в браке должно быть легко, и не надо ожидать, что так будет, мы дали друг другу клятву, брак — это на всю жизнь, и он намерен работать над этим. Спасайте то, что можно спасти, — вот какую идею проповедует мой странствующий супруг. Я разглядываю отражение люстры в своей десертной ложке в ожидании его обычных комментариев. Через несколько минут понимаю, что они так и не прозвучали. Я поднимаю глаза и вижу, что он борется со слезами и кивает, похоже, соглашаясь со мной.
Я перевожу дыхание. Вот и все.
***
Джастин внимательно изучает меню десертов.
— Тебе этого нельзя, Эл. — Дорис вырывает меню из рук мужа и захлопывает его.
— Почему? Мне что, даже прочитать его нельзя?
— У тебя холестерин повышается от одного только чтения.
Пока они препираются, Джастин погружается в свои мысли. Ему тоже не стоит есть десерт. После развода он позволил себе расслабиться и вместо привычной ежедневной зарядки использовал еду как утешение. Да, действительно не стоит есть сладкое, однако его глаза замирают на одном из названий в меню как хищник при виде добычи.
— Вы будете десерт, сэр? — спрашивает официант.
Давай же.
— Да, я буду…
***
— Бананово-карамельный торт, пожалуйста, — вытачиваю я официанту, совершенно неожиданно для себя.
У Конора от удивления открывается рот.
О господи! Мой брак только что распался, а я заказываю десерт. Я закусываю губу и пытаюсь сдержать нервную улыбку.
Съем кусок торта и произнесу тост: за начало чего-то нового!
Чем бы оно ни оказалось.
  
Глава десятая
 
Заливистый звон дверного колокольчика приветствует меня в скромном доме моего отца. Громкий звук плохо соответствует небольшому домику с двумя комнатами внизу и двумя наверху, да и отцу как-то не подходит.
Этот звук отбрасывает меня назад в прошлое, когда я ребенком жила в этих стенах. Тогда я определяла посетителей по тому, как они звонят в дверь. Короткие пронзительные звуки говорили мне, что мои приятели, не доросшие до того, чтобы дотянуться рукой, подпрыгивают, пытаясь нажать на кнопку. Быстрые и слабые трели предупреждали, что на улице жмутся мои ухажеры, испуганные тем, что объявили о факте своего существования, не говоря уже о своем приходе, моему отцу.
Неравномерные бесчисленные звонки, раздававшиеся поздно ночью, означали, что папа вернулся из паба без ключей.
Радостные игривые мелодии сопровождали визиты родственников по праздникам, а короткие громкие и многократно повторяющиеся сигналы, напоминающие пулеметную очередь, предупреждали нас о приходе коммивояжеров. Я еще раз нажимаю на кнопку, но не только потому, что в десять часов утра дом безмолвен и в нем не заметно движения, — я хочу знать, как звучит мой звонок.
Извиняющийся, короткий и невыразительный. Как будто ему неловко, что кому-то придется его услышать. Мой звонок говорит: «Прости, папа, прости, что беспокою тебя. Прости, что твоя тридцатитрехлетняя дочь, от которой, как ты думал, ты уже давно избавился, вернулась домой после того, как развалился ее брак».
Наконец я слышу какие-то звуки и вижу сквозь искривляющее стекло, как папа, похожий на зловещую тень, хромая, приближается к двери.
— Прости, дорогая, — говорит он, открывая. — В первый раз я не услышал тебя.
— Если ты не слышал, то откуда знаешь, что я звонила? Он безучастно смотрит на меня, затем вниз, на чемоданы у моих ног:
— Что это?
— Но ведь… ты же сказал, что я могу какое-то время побыть здесь.
— Я думал, ты имеешь в виду — до конца этой телеигры «Обратный отсчет».
— Ох… Вообще-то я надеялась остаться немного дольше.
— Судя по всему, ты будешь здесь еще долго после того, как я умру. — Он осматривает чемоданы. — Входи, входи. А где Конор? Что-то случилось с домом? У вас опять завелись мыши, да? Сейчас для них самый сезон, так что вы должны были держать двери и окна закрытыми. Заделываю все отверстия, вот что я делаю. Я покажу тебе, когда мы войдем и устроимся. И Конору нужно показать.
— Папа, я никогда не приезжала сюда пожить из-за мышей.