Бабочка на штанге (сборник)
Я был уверен, что придется там не сладко. Слышал не раз, какие шуточки устраивает «лагерная братва» с теми, в ком учует мягкотелость характера. Это тебе не привычный пятый «Б», все придется начинать сначала!
Но оказалось, что никакой «братвы» нет. Гвалтливая малышня, девчонки, у которых на уме наряды да косметика; мальчишки, у которых мысли о футболе, о купанье (чтобы подольше) и о вылазках в сады соседних дачников. Ну и большие парни и девицы — для них главная радость на вечерних дискотеках (какие там забавы, известно каждому). В общем, обычные ребята. Никто не приставал, не дразнился. И чего я вбивал себе в голову всякие страхи?
Я боялся еще, что стану скучать по дому и даже хлюпать носом в подушку по ночам (было однажды такое, когда после истории с собаками на несколько дней попал в детский стационар). Но и этого не случилось. Мобильник-то под рукой! Соскучился — набрал номер и… «Мама, это я! Как вы там? А «мы тут» в порядке. Загораем, гоняем мячики и питаемся четыре раза в сутки. Живот стал, как у Тараса Бульбы! — (Это было полное вранье, но надо же утешить родителей!) — А еще спортом занимаюсь, фехтованием!.. Да ничего я себе не выткну, это безопасно!»
На самом деле таких занятий в «Андромеде» не было. Просто, я узнал, что Стасик Барченко (курчавый, задумчивый и смирный) в городе ходит в фехтовальную секцию. Я попросил его показать «ну, хоть пару приемчиков, чтобы знать, как это делается». Стасик был покладистый человек. Мы на берегу озера выбрали несколько прутьев орешника, нашли консервные крышки для щитков, смастерили «рапиры». Стасик научил меня, как вставать в боевую позицию, отдавать салют, делать выпады. Показал четыре основные зашиты: четвертую, шестую, вторую, третью…
Занимались мы целую неделю, и Стасик говорил, что получается у меня неплохо. Победить его я, конечно, не мог, но иногда все же ухитрялся нанести укол. А один раз я Стасика удивил!
Когда старательно тренируешься, появляется такая автоматика в движениях. Рука уже сама знает, как брать защиту, как делать обманный перевод, как отвечать… Но случилось, что однажды я не стал делать ничего, а просто замер с опущенным оружием. Рука Стасика дернулась влево, ожидая выпада с той стороны, а я вскинул конец прута и уколол противника прямо в грудь. И даже виноватым себя почувствовал: как я легко обманул его. Стасик растерялся, округлил рот.
— Ну, ловко ты как… Хотя наш тренер сказал бы, что это некорректный прием.
— Разве незаконный?
— Нет, законный, конечно, только… ну, я сам не знаю. Конечно, судьи этот укол признали бы, но могли поморщиться…
— Почему?
— Понимаешь, такой прием хорош для настоящего боя, на войне, но не для спорта…
Я не хотел войны и дурашливо сказал, что больше не буду. Мы посмеялись. И все было хорошо, но через два дня за Стасиком приехал отец и увез его в Египет, в туристическую поездку. Я не успел даже взять у Стасика адрес…
Все сразу поскучнело. Хотя в общем-то было терпимо. А здешние вечера мне нравились по-настоящему. Те ребята, кто не хотел дергаться на дискотеке под всякое рок-завыванье, уходили на берег и разжигали костер. Небольшой такой, уютный. Тихо качались черные сосны, звезды между ними плавали туда-сюда. К ним улетали искры. Кто-нибудь из вожатых брал гитару, и мы начинали вспоминать песни. Всякие.
Чаще всех пел нами вожатый Боря Высоцкий. Сами понимаете, с такой фамилией нельзя не быть певцом! Он брал гитару и начинал. А остальные подхватывали. Не очень дружно, может быть, но от души. Почему-то особенно все любили старую песню «Гренада». И я любил. Только не все в ней было понятно. Как это «отряд не заметил потери бойца?» Что за отряд такой? Хотя… Стасик вот уехал, а всем — до лампочки, тоже не заметили. «А может, мальчика и не было?» Ведь и сам я тоже денек погрустил, а дальше все пошло, как прежде. Да и грустил я даже не о Стасике Барченко, а о том, что больше не могу учиться фехтованию…
А вообще-то легкая такая, но постоянная грусть витала над «Андромедой» постоянно. Потому что маленький лагерь, который существовал еще с советских времен, теперь доживал последние дни. Он стал «нерентабельный». Ну и что же, что хороший? Прибыли-то не дает, а нынче кризис, каждый рубль на счету!.. В лагерной библиотеке мы увязывали в пачки старые книги и относили в деревенскую школу — в подарок (а куда их еще девать?). Раздавали местным ребятам списанные шахматы и волейбольные мячи. «Андромедовскую» форму нам разрешили забрать с собой, на память. И галстуки. Галстуки эти были похожи на скаутские, только их расцветка ничего не означала. Так, для красоты. Просто треугольные косынки, сшитые из самых разных кусков материи. Мы в первый день их расхватали наугад — кто какой успел. Мне достался черно-синий, и я был доволен. А то у некоторых оказались, яркие, как девчоночьи платочки, некоторые даже в горошек…
Незаметно подобралась последняя неделя лагерной жизни, готовили уже прощальный концерт и костер. И вот в эти дни я познакомился с девочкой Риной.
То есть, что значит познакомился! Вообще-то мы знали друг друга с первого дня. В одном отряде были! Но совершенно отдельно. Ничего нас друг в дружке не интересовало. Она с девчонками занималась в кружке «оригами» (это всякие фигурки из бумаги), а я — или с мальчишками в лесу и на озере, или в кустах с книжкой. Папа дал мне с собой свой наладошник, в которой были заряжены все повести Стругацких, Астрид Линдгрен и «Тайны гравитации» профессора Иванова…
Была Рина скуластая, с жиденькими белобрысыми волосами и в круглых очках. И такая же тощая, как я (но это ведь еще не причина для взаимной симпатии). Почему у нее такое имя, она разъяснила на «сборе знакомств». Спокойно так разъяснила, не обращая внимания на хихиканье. Сказала, что живет недалеко отсюда, в поселке Колёса (все, конечно — «ха-ха-ха, где такой?»). Потом сообщила, что Риной родители назвали ее в честь артистки Рины Зеленой.
— Ну, той, которая играла черепаху Тортилу в «Приключениях Буратино». Родители друг друга знали еще с детского сада, и это кино у них было любимое…
Кое-кто опять взялся острить, но эти хиханьки-хаханьки от Рининого спокойствия отскакивали, как бумажные шарики от закрытой двери. Пытались приклеить ей прозвище «Тортила», потом сокращенно — «Тора», но это не получилась. Рина Ромашкина осталась Риной Ромашкиной — тихой такой и невозмутимой. На мальчишек, по-моему, даже не смотрела. Зато к ней постоянно клеилась малышня.
Дней за пять до отъезда я болтался по лагерю, не зная, куда себя девать. Все уже наскучило. И погода была какая-то блёклая… И вдруг я услышал тонкое, недружное, но азартное такое пение:
Тренируйся, бабка, тренируйся Любка,Тренируйся, ты моя сизая голубка!..Эта была очень старая песня скалолазов, которой нас научил Боря Высоцкий. Мы часто голосили ее у костра. Но здесь-то — ни костра, ни Бори!
Я продрался через живую изгородь из желтой акации. За ней располагалась восьмиугольная песочница. На песке и на загородке устроились несколько малышей-семилеток с какими-то бумажками в пальцах и на коленях. Дергали локтями, рыхлили голыми пятками песок. Посреди этой компании сидела Рина, пыталась утихомирить гвалтливый народ. И утихомирила.