Невероятно насыщенная жизнь

  
Вадим Григорьевич Фролов
 
Невероятно насыщенная жизнь
   
Глава I. Синяки и шишки
 
В соседнем дворе живет Венька Жук. То есть настоящая его фамилия не Жук, а Балашов, а Жуком его зовут, потому что он маленький, черный и очень шустрый, настырный, как говорит наша дворничиха Светлана. Венька учится в нашем классе, а вернее сказать, не учится, а так себе — проводит время. И дневничок у него прямо загляденье — весь вдоль и поперек исписан разными чернилами — замечание на замечании, а о двойках я уже и не говорю. В общем, типичный «трудный». В классе он ни с кем не дружит, а во дворе у него есть дружки-приятели: один тощий и длинный с причесочкой, как у этих английских парней-музыкантов, «битлов», что ли, и зовут его как-то странно — Фуфло, а другой — хорошенький такой, светленький мальчик с зелеными глазами, и на вид совсем тихоня, а на самом деле чуть не самый главный у них заводила. И прозвище у него почему-то — Хлястик.
И вот как-то в самом конце августа иду я себе потихоньку домой и вижу, как в соседней подворотне эта троечка лупит одного мальчишку. Я его знаю. Нет, вернее, я с ним и не знакома даже, а просто он последнее время стал что-то очень часто попадаться мне на пути. Почти каждый день. И посматривает на меня, а я, конечно, делаю вид, что и не замечаю его вовсе. Один раз он даже попробовал со мной познакомиться. Я шла из магазина и в уме подсчитывала, могу ли я купить себе с оставшейся сдачи мороженое — как-то я забыла в этот раз спросить разрешение у бабушки и вот думала: рассердится она или нет. Я остановилась у тележки с мороженым и стояла там немножко задумчиво и не сразу заметила этого мальчишку, а он стоял рядом и спокойненько ел эскимо. Ну, если бы он только ел эскимо, это бы еще ничего, а он ел и пялил на меня глаза, и вроде даже улыбался. А глаза у него были какие-то синие-синие. Нахальные. Весь он белобрысый, на носу веснушки, а нос курносый. Невысокий, но такой спортивный мальчишка. Ест себе эскимо и пялит на меня глаза. Я, конечно, очень сердито и очень гордо подняла голову и хотела уже идти дальше — ну его, это мороженое, а он вдруг засмеялся, подмигнул мне и спросил:
— Хочешь мороженого? — и полез в карман, наверно, за деньгами.
— Вот еще новости, — гордо сказала я и опять хотела идти, но почему-то не пошла.
— По глазам вижу — хочешь, — сказал он и опять засмеялся.
— У вас, сэр, весьма вульгарный способ заводить знакомство с девочками. Я этого не люблю, — еще гордее… нет, горже… нет, ага, вот так — еще более гордо сказала я и пошла. Весьма здорово я поставила его на свое место. И он весь как-то понурился и грустно опустил свои синие-синие глаза… Чепуха! Никуда он их не опускал, а снова засмеялся и сказал мне вдогонку:
— Вот чудачка: мороженое-то мировое, и вообще я знаю, как тебя зовут. Маша. Вот.
Тогда я нарочно вернулась к тележке, купила себе самый большой брикет за двадцать восемь копеек и, не глядя на белобрысого, ушла. А он только крикнул мне вслед:
— Ишь какая строгая!
Да, строгая. И правильно. Женщина должна беречь свою честь. Об этом мне часто говорила бабушка и иногда папа. А от бабушки мне за мороженое здорово попало. Не потому, что она пожалела сдачу, а потому, что я не спросила. И я ужасно разозлилась на этого мальчишку.
Так вот, иду я домой, а в подворотне Венька Жук, Фуфло и Хлястик лупят этого мальчишку изо всех сил. А он молчит и только отбивается, и из носу у него капает кровь. Но сопротивляется он отчаянно — у Фуфлы, например, уже огромная дуля под глазом. Я хотела пройти мимо — ну и пусть этому белобрысому попадет как следует за мороженое, но потом остановилась. Ведь это все-таки ужасно несправедливо — трое на одного. Я положила авоську с яблоками на тумбу у ворот и ринулась под арку.
— Венька Балашов! — сердито сказала я. — Ты что это делаешь?! Это благородно — трое на одного? Да? А ну! — и я дернула Веньку за шиворот так, что он отлетел в сторону. Он так удивился, что даже не двинулся с места и только открыл рот. А Фуфло со злобным видом подошел ко мне, взял меня за плечо своими клещами и прошипел:
— А ну, отвали, не то кэ-эк дэ-эм!
— Ах ты Фуфло несчастное! — сказала я и дала ему здоровую затрещину. Тогда Фуфло двинул меня кулаком в глаз, и глаз у меня сразу заплыл, наверно, не хуже, чем у него самого. Венька заорал на него:
— Эй, ты! Ты ее не трогай! Она у нас учится.
— Подумаешь, — сказал Фуфло.
А белобрысый подошел к нему и тоже влепил хо-о-ро-шую затрещину.
— Девчонок бить? Да? — сказал он.
А Хлястик, как только начались все эти дела, куда-то испарился. Фуфло было опять полез в драку, но Венька сказал ему что-то на ухо, и он отстал. А тот мальчишка вдруг выскочил из подворотни, посмотрел направо, потом налево и вдруг припустил по улице.
«Ну и ну, — подумал я, — стоило еще за него заступаться». Глаз распух и здорово болел, и я приложила к нему платок. Венька достал из кармана пятак и протянул мне.
— На, приложи, — сказал он, — синяка не будет.
Я поддала ему по руке, и пятак выскочил и куда-то покатился. Фуфло бросился его искать, а Венька сказал:
— Ну и дура, — и пошел во двор.
Я вышла на улицу, но авоськи с яблоками на тумбе уже не было. Веселенькая история! Послезавтра в школе собрание, а у меня под глазом фонарь — ничего себе отличница и член совета дружины. И яблок нет, и дома будет — ой-ой-ой… И все из-за этого белобрысого. Ой-ой-ой! А ему хоть бы что — взял и удрал как миленький. Очень мне было грустно и обидно. Эх! Прошли времена мушкетеров, запросто можно получить синяк под глазом.
…И как назло дома все были в сборе. И бабушка, и папа, и мама, и даже мой братец Витька. То его никогда дома не бывает, а тут нате вам, пожалуйста! Он еще только перешел в четвертый, но уже страшная язва.
— Эге, — сказал он, — что-то здорово у нас в квартире светло стало.
Он, конечно, сразу заметил мое украшение. Всё, что не надо, замечает…
— Боже! — сказала мама. — Что это? Витя, принеси мне капли Зеленина — они на тумбочке в спальне. — И она села в кресло и прикрыла глаза рукой.
— Ха-ха-ха! — сказала бабушка. — Вот это вполне современная девица. Впрочем, я в детстве тоже дралась. А где яблоки? Оля, не волнуйся — я сейчас сделаю ей примочку. Ха-ха-ха! Какой потрясающий эффект это произведет в школе! Надеюсь, ты дала сдачи?
— Так! — сказал папа. — Я начинаю сомневаться в том, что именно труд сделал обезьяну человеком.
Я стояла, отвернувшись к окну, чтобы они не очень смотрели на мой фонарь, а мне в стекло он был виден — ничего себе… Я старалась быть спокойной — что уж тут при таких обстоятельствах волноваться, и поэтому, когда папа начал говорить про труд и обезьяну, я довольно спокойно думала, при чем тут это? И спокойно спросила:
— Почему?
— Ты спрашиваешь, почему? — тоже очень спокойно сказал папа. — Ну что ж, я тебе отвечу очень обстоятельно.
Я подумала, что папа, чем он становится старше, тем он делается все больше и больше обстоятельным. Он начинает объяснять вещи, которые мне уже давным-давно понятны. Притом объясняет их очень долго и обязательно цитирует.
— Я не люблю приводить цитаты, — говорит он, — но тут я не могу удержаться…
И дальше пошло, поехало — минут на сорок.
Вот и тут: стоило мне сказать это проклятое «почему», он моментально начал лекцию.
Он сказал:
— Потому, что у меня перед глазами изумительный пример, — он ткнул пальцем сперва в меня, потом в Витьку, который принес маме капли и стоял, ухмыляясь, — Я вас с самого раннего детства приучил трудиться: И вообще, и я, и мама, и бабушка учим вас только хорошему, а вы все-таки растете обезьянами.
— Я-то тут при чем? — пробурчал Витька. — У меня, что ли, фонарь под глазом и яблоки пропали?