Инженеры

Когда молебен кончился, он сказал это матери. 
- А завтра три часа придется стоять так! 
- Почему? 
- Первый день троицы, весь акафист святой троицы - все на коленях. 
- Хорошо, что предупредили, - усмехнулся Карташев. 
- Глупенький, это твое дело, мне важно было сегодняшнее. Ты мне такой праздник сегодня сделал... Больше, чем окончание курва. 
И священнику и диакону мать представила сына. 
Священник покровительственно смотрел на Карташева и говорил: 
- Ну, стройте, стройте нам дороги, да покрепче, чтоб костоломками не были. Место уже имеете? 
- Нет еще. 
- Ну, все в свое время. Довлеет дневи злоба его. 
- Вот, вот, батюшка, - сказала Аглаида Васильевна, - золотыми буквами в сердце всякого должны быть написаны эти слова. 
- А без этого как жить? Разве чирикали бы так беззаботно птички, была бы вся эта божья благодать? 
И священник указал кругом. В открытые окна церкви заглядывали зеленые деревья, белые и розовые кисти цветущих акации, сверкало там за окнами солнце, еще более яркое от прохлады в церкви. Уже вносили траву для завтрашнего дня, и этот аромат свежих трав, настой мяты, васильков и других полевых цветов слился с свежим и сильным запахом белой акации, сирени. 
Они повернулись к выходу, и Карташев вдруг увидел у одной из колонн скромную фигурку Аделаиды Борисовны. 
Аглаида Васильевна так и рванулась к ней и, горячо целуя, сказала: 
- Голубка моя стоит здесь... Вы были на молебне? 
- Да. 
- Я никогда вам этого не забуду! Сегодня такой для меня праздник... 
Аделаида Борисовна покраснела, как краснеют девушки ее возраста - до корня волос, до слез. 
Карташев с несознаваемым восторгом смотрел на нее. 
Но при выходе Аделаиде Борисовне пришлось еще раз покраснеть и даже совсем сгореть от стыда. 
У притвора стоял нищий, высокий старик, угрюмый, державший себя с большим достоинством. 
Аглаида Васильевна остановилась и подала ему. 
Аделаида Борисовна достала маленький изящный кошелек, вынула оттуда серебряную монетку и тоже подала. 
Старик посмотрел на нее и сказал: 
- Да пошлет тебе господь хорошего мужа! Святому Артемию молись. 
Выходившая уже Аглаида Васильевна остановилась, как пораженная громом. Она так и стояла, пропустив вперед сына и Аделаиду Борисовну, а затем, повернувшись к церкви, перекрестилась и положила земной поклон. После этого она подошла к нищему и, подавая ему трехрублевую бумажку, сказала: 
- Молись, угодный богу человек, чтоб пророчество твое сбылось! - И совсем шепотом прибавила: - Молись за Артемия и Аделаиду! 
И Аглаида Васильевна вышла на полянку, где ждали ее сын, Аделаида Борисовна, мать Наталия и другая монахиня, тоже пожилая, маленькая, полная. 
- Милости просим! 
- Позвольте прежде всего, дорогие мои, - сказала Аглаида Васильевна, познакомить вас с этой дорогой моей барышней. Она сестра Евгении Борисовны. 
- А-а! - воскликнули монахини и жали руку Аделаиды Борисовны. 
- Ну, тогда и вас уж тоже позвольте просить для знакомства на чашечку чаю. 
Мать Наталия, махнув рукой и добродушно прищурившись, сказала: 
- Уж все равно заводить знакомство, чем с одним, - она посмотрела на Карташева, - так вдвоем еще веселее. 
Она скользнула по Аделаиде Борисовне и, низко кланяясь, протягивая рукой вперед, кончила: 
- Милости просим, милости просим, и да благословит ваш приход господь бог и святой Пантелеймон наш! Мать Наталия и мать Ефросиния, вперед дорогу показывайте! 
- Ну, или так - мать Наталия вперед, а я сзади, чтоб не разбежались! сказала вторая монахиня. 
- И я с вами! - сказала ей Аглаида Васильевна. 
Так они и шли под боковой колоннадой, и шаги их звонко отдавались по плитам, - впереди мать Наталия, потом Аделаида Борисовна и Карташев, а сзади Аглаида Васильевна с матерью Ефросинией. 
Потом пошли длинным желтым коридором с такими же каменными плитами, темными, блестящими и звонкими. В окна коридора лил яркий свет, по другую сторону коридора шел ряд дверей в кельи. Иногда такая дверь отворялась, и оттуда выглядывала голова монашки. Увидев Аглаиду Васильевну, монашки радостно целовались, а Аглаида Васильевна знакомила их с ее сыном и Аделаидой Борисовной. 
- А вот и наша хата! - сказала мать Наталия, широко распахивая дверь своей кельи и низко кланяясь. - Не побрезгуйте, Христа ради! 
Все вошли в низкую продолговатую и узкую келью с маленьким окошечком в тенистую часть сада. В келье пахло кипарисом, мятой и еще какими-то пахучими травами или маслами. 
Вдоль одной стены, ближе к окну, стояла застланная нара, против нее вдоль противоположной стены стенной шкаф со множеством полочек и ящичков. 
Ближе к двери простой деревянный стол, покрытый цветной скатертью. Принесли еще два табурета, и все сели. 
Молодая монахиня внесла медный, ярко блестевший самовар. Самовар кипел, пышно разбрасывая вокруг себя струи белого пара. 
Молодая монахиня поставила самовар и ждала приказания. Это была стройная, красивая, с живым взглядом черных глаз девушка. 
- Вот, позвольте вас познакомить, - сказала, привставая, мать Наталия, - наша молодая послушница Мария, во Христе. 
- Мы знакомы, - приветливо ответила Аглаида Васильевна и поцеловалась с молодой монахиней. 
Молодая Мария прильнула к Аглаиде Васильевне, так же радостно прильнула и к Аделаиде Борисовне и, потупясь, протянула руку Карташеву. 
- А теперь, дорогая Мария, - сказала мать Наталия, - принеси нам хлебушка, икорки, балычка, грибков. 
Мария бросилась было к дверям. 
- Да, постой! - спохватилась мать Наталия, - принеси и сливочек. - И, обращаясь к Аглаиде Васильевне, прибавила: - Что ж нам неволить их? - Она показала на молодежь. - Придет еще время им поститься. 
- Какая красавица ваша Мария! - качала головой Аглаида Васильевна, - и какая молодая! Невольно страшно за нее: вдруг - пожалеет. 
- Господь спаси и помилуй, - перекрестилась мать Наталия, - у нас в болгарском монастыре был такой случай... Мария ведь тоже болгарка; еще девочкой со мной была! Ох, и перестрадали мы! 
Разговор перешел на болгарские монастыри, на Болгарию, откуда мать Наталия только в прошлом году приехала. Начавшаяся война вызвала особый интерес к стране, за которую лилась теперь кровь.