Инженеры

Из опасения, чтобы не было погони, ехали без остановки. Когда подъехали наконец на рассвете к станции, все та же пара прекрасных лошадей, когда-то гордость Неручева, дрожала от утомления, и кучер Петр с грустью говорил: 
- Пропали кони, загнали коней. 
Поезд, с которым ждали Неручеву с детьми, приходит в шесть часов. 
Выехали встречать Зину все. 
Ее увидали уж в окошко, и Маня, Аня и Сережа побежали с криком: 
- Зина, Зина! 
Красивое, суровое лицо Зины смеялось; она улыбалась и кивала головой. 
Когда остановился поезд и появилась Зина и детки с бонной и няней, на них накинулись и стали целовать сразу по два - один в одну щеку, другой в другую. 
Пока старший шестилетний мальчик радостно подставлял свои щечки, младший трехлетний Ло, кличку которого дал ему его старший брат, не обнаруживал никакой радости, начал огорченно и озабоченно рассказывать Мане о своих невзгодах. 
Маня завизжала от восторга, вслушивалась в его воркотню и только отмахивалась от остальных, крича: 
- Постойте, постойте! 
Мальчик удивительно чисто и гладко, совершенно ровным и как падающая дробь голоском рассказывал, как он себе ехал и никого не трогал, и как тем не менее к нему приставали и один пузатый и один лохматый, и одна женщина его поцеловала. 
- И у нее губы были толстые и мокрые, и она замочила мне лоб, и теперь у меня лоб мокрый! - Ло, с чудными черными глазенками, тип малоросса, снял свою шляпу и, окруженный восторженными лицами своих тетей и дядей и близких, усердно тер ручонкой свой лоб. 
- Ах, ты мой бедненький, ах, мой миленький, - умирала над ним Маня, в то время как Зина, пренебрежительно махнув рукой, сказала: 
- Вот уж немазаная арба - вечные жалобы, и все виноваты! 
Их сестра, двухлетняя Маруся, маленькая красавица с остановившимися сияющими глазенками, восторженно смотрела на всех, на Ло, няню, бонну, мать. 
- Дядя Тёма, а помнишь, в прошлом году ты обещал мне... 
- Май! - возмущенно перебила его мать. 
- Помню, помню! - отвечал Карташев, - и вот что: я с тобой сейчас же и пойду прямо к игрушкам. 
- Ну, ради бога! - взмолилась было Зина. 
Но Карташев настоял. Ло тоже пожелал с ними ехать. Ло Карташев посадил к себе на колени. Май сел рядом, и они поехали. 
Их не ждали и пообедали без них. 
Наконец появились и они, нагруженные игрушками. 
Май, не снимая шапки, присел на стул, скучающими глазами обвел комнату и спросил: 
- А теперича куда? 
- Что куда, голубчик? - наклонилась к нему Маня. 
- Куда опять поедем? 
Все рассмеялись, а Зина говорила: 
- Ведь мы все время из имения в имение, с железной дороги в экипаж, из экипажа на железную дорогу - совсем разбештались. 
- Теперича, голубчик, никуда больше, теперича вы кушать будете! объяснила ему Маня. 
Май ел с аппетитом, широко раскрывая рот и громко чавкая, и в это время его раскошенные слегка глазки закрывались нежными, почти прозрачными веками, и во всем лице, во всей фигурке чувствовалось что-то беспомощное, слабое. 
Аглаида Васильевна сидела над ним, гладила его тонкие, как шелковинки, каштановые волосы и приговаривала: 
- Голубчик мой, шутка сказать, два воспаления мозга перенести. 
- А дифтерит еще, баба! - напомнил Май. 
- Да, да, и дифтерит. 
Ло сидел, сдвинув черные брови, и в упор куда-то смотрел острыми глазенками. 
Маруся переходила с рук на руки, с восторгом принималась опять и опять целоваться и радостно, неподвижно смотрела на всякого нового, кто брал ее. 
- Солнышко! - говорил Сережа. - Будь и всегда такой: грей, свети, кружи головы. Бог даст, и я еще поухаживаю за тобой. А тот, - он показывал на своего брата, - тот уж нет, тот и теперь старый. Плюнь на него и разотри. Вот так, - Сережа плевал, и Маня, нагнувшись, тоже плевала. 
- А теперь вот так ножкой разотри. 
Ло слез, никем не замеченный, со стула к важно направился на террасу. 
Маня первая схватилась его и бросилась за ним. 
Ло уже успел в это время перелезть через ограду и расхаживал по плоской железной крыше подвального навеса. До земли было больше сажени, и каждое мгновение Ло мог полететь вниз. 
Маня так и замерла, увидев это. 
Она заговорила жалобно: 
- Ло, миленький, иди назад. 
Но Ло даже не ответил, делая вид, что не замечает ее. 
Маня продолжала упрашивать его, а сама незаметно подвигалась к перилам. Но как только она хотела тоже перелезть на крышу, Ло встрепенулся и быстро побежал к противоположному краю крыши. 
Совсем жалобно, замирая от ужаса, она быстро заговорила: 
- Не полезу, не полезу, вот - даже отойду! 
Она отошла и стала ломать голову, как уговорить упрямца возвратиться на балкон. 
- Я к вам больше никогда не приеду, - начал сам Ло переговоры. 
- А почему, голубчик? - робко спросила Маня. 
- А потому, что вы никто со мной не хотите разговаривать, вы любите только Мая и Марусю, а меня не любите. Никто меня не любит, ни мама, ни вы, никто... 
- Ой, голубчик, я тебя так люблю, так люблю! 
- Нет, нет, не любишь, а я знаю одну песенку и умею играть ее. 
- Сыграй же мне, мой миленький, дорогой. 
Ло еще подумал и ответил безнадежным голосом: 
- Нет! 
- Ну, хотя отойди от края! 
Ло еще подумал и, уставившись в свою тетю потухшими глазенками, ответил еще безнадежнее: 
- Нет. 
- Почему же все нет, золото мое? 
- А зачем ты ко мне пристаешь все? 
В это время на террасу вышел Сережа. Маня прошептала ему: 
- Спаси его, я сейчас в обморок упаду. 
Сережа с напускной суровостью накинулся на Маню: 
- Зачем ты пристаешь к Ло? Зачем ты обижаешь его? Постой же, я сейчас выброшу тебя через перила! 
И Карташев потащил Маню к перилам. 
- Ло, голубчик, спаси меня! - закричала Маня. 
Ло бросился, мгновенно перелез через перила и с отчаяньем ухватился за фалды Сережи. 
- Ах, ты не хочешь, чтоб я ее бросил! Ну, бог с тобой - держи ее! 
- Ах, он спас меня, спас! - обнимала и целовала Маня Ло. - Ты знаешь, Сережа, он знает новую песенку и умеет ее играть. 
- Да не может быть! 
- Он тебе не верит, сыграй ему! 
Ло снисходительно усмехнулся и пошел в комнаты. За ним пошли Маня и Сережа. 
Ло подошел к роялю, вскарабкался на стул, и, пока собирался, Маня уже успела шепотом рассказать, что было.