Студенты

Карташев вошел в прихожую и, пока раздевался, слушал звонкие трели разливающихся канареек. Было тихо и уютно. 
Там дальше кто-то играл на рояле, и по дому отчетливо неслись нежные звуки "Santa Lucia". 
На Карташева пахнуло деревней, когда, бывало, под вечер, Корнев и его сестры где-нибудь у пруда пели среди догорающей зари и аромата вечера: 
Лодка моя легка, 
Весла большие... 
Sa-a-nta Lu-ci-a. 
"Вот хорошо, - подумал Карташев, - и музыка, и какая прекрасная". 
Его ввели в нарядную, потертую, но опрятную гостиную, где стояла очень пожилая, как будто усталая, худая дама, с наколкой, в нарядном темном платье, точно в ожидании гостей. 
Карташев неловко поклонился под внимательным взглядом дамы. 
- У вас комната сдается. 
- Позвольте узнать, с кем имею честь говорить? 
Карташев отрекомендовался. 
Карташев сел и выдержал целый экзамен. 
Может быть, он влюблен? В таком случае она не может допустить никаких дамских посещений. Может быть, он курит? Тогда, к сожалению, она тоже не может, потому что свежий воздух дороже всего. Может быть, он пьет, кутит, играет в карты; может быть, у него товарищи слишком шумные? 
Ответы оказались удовлетворительными. 
- Ну, в таком случае вам и комнату можно показать... Пожалуйте... 
Комната, куда вошел Карташев, была очень оригинальна. В ней стояли старинные бархатные кресла, старомодный с громадными ручками диван, как будто открывавший свои объятия, зеркало с высокими стеклянными подсвечниками в бронзовой ажурной оправе, массивный письменный стол со множеством ящиков. Только кровать да два-три стула говорили о чем-то более современном и своей скромностью составляли резкий контраст с остальной обстановкой. 
Карташев с удовольствием прошелся по комнате, заглянул в окно, а хозяйка стояла у дверей и, казалось, с высоты своих каких-то мыслей пренебрежительно смотрела и на эту комнату, и на юного Карташева, который чему-то радовался, волновался, чего-то точно искал и ждал там, где она уж ничего не искала и не ждала. Ее слегка меланхоличный, слегка пренебрежительный вид как бы говорил: "Не такие, как ты, искали... в свое время и тебя все та же пыль времени покроет..." 
Она вздохнула. 
- Мне очень нравится комната... Можно узнать ее цену? - спросил Карташев. 
- Десять рублей. 
- Я согласен... Вот деньги... 
Он подал десять рублей. 
Карташев отдал деньги и вышел с хозяйкой из комнаты. 
- Верочка! - крикнула хозяйка. 
И когда явилась уже знакомая горничная с хорошеньким лицом и большими бархатными, какими-то пустыми глазами, дама сказала: 
- Проводи господина... Он теперь наш... комнату нанял, - пояснила она. 
Верочка подарила Карташева выразительным взглядом, но хозяйка, заметив этот взгляд, опять задумалась. 
- Еще два слова. Верочка, выйди... - И, когда та, вильнув хвостом своих юбок, вышла, она сказала Карташеву: - Верочка, в сущности, моя воспитанница и очень порядочная девушка. За нее сватался лавочник здесь... может быть, я и соглашусь... Я ставлю условием, чтобы никаких ухаживаний у меня не было в доме. 
Карташеву показалось, что слишком много условий уже поставлено ему, и он уже не с такой охотой, а значительно суше, но согласился и на это. 
- Ну, тогда пожалуйте, с богом. 
Верочка проводила его. 
- До скорого свиданья!.. - ласково сказала она. 
- До свиданья, - ответил Карташев. - Я часа через два приеду. 
Карташев ехал и был очень доволен: так патриархально и так не похоже на все окружающее. Оригинальная хозяйка... оригинальная Верочка и комната оригинальная, старинная... а в кабинете хозяйки, через который он проходил, громадный камин, вроде тех, которые попадаются на гравюрах вальтер-скоттовских романов... Да, будет уютно и хорошо. 
Дома на столе Карташева застала повестка на семьдесят рублей. Эти двадцать рублей прибавки были как нельзя более кстати. Шацкий спал еще. Карташев отправил повестку к дворнику с просьбой сейчас же засвидетельствовать и начал поспешно укладываться. 
Когда принесли повестку, он съездил получить деньги и, возвратившись, приказал выносить вещи. 
Шацкий, неумытый, скучный, ходил по комнате. 
- Позволь с тобой рассчитаться. 
- Мой друг, к чему же торопиться. 
- Я получил деньги и уезжаю. 
Карташев отсчитал ему сорок рублей. 
- Прощай, Тёма, - сказал грустно Шацкий, - можно навещать тебя? 
- Пожалуйста, очень рад буду... 
- А то оставайся... в оперетку... 
Карташев только рукой махнул. Шацкий шутил, но в голосе его звучало сожаление. Жаль вдруг и Карташеву стало и Шацкого, и всю прожитую с ним жизнь, и на мгновение потемнела яркая тишина Петербургской стороны. В памяти встала вся налаженная жизнь их вдвоем, театр Берга, итальянка. Карташеву хотелось и возвратить все это назад, и какая-то сила уже толкала его вперед. Он шагал в раздумье по лестнице, искал в голове какого-нибудь утешения и вдруг вспомнил: 
- Сейчас же абонируюсь и возьму "Консуэло". 
XVII 
Карташев, перебравшись и пообедав у хозяйки, осведомился о библиотеке и, несмотря на метель, отправился пешком, абонировался и, взяв "Консуэло", возвратился домой. От непривычной ходьбы и всей окружавшей его обстановки он ощущал в себе тоже что-то деловое и, раздеваясь, озабоченно и деловито попросил Верочку подать ему самовар. 
Войдя в комнату, он зажег лампу и, присев в бархатное кресло у стола, с удовольствием и в то же время с грустной покорностью судьбе открыл книгу. 
Там, за окном, все стонала буря, а там, за бурей, где-то ярко горели керосиновые лампочки деревянного театра, где пела итальянка. 
Прости-прощай, веселая жизнь. Теперь кто-то играл за перегородкой... теперь Верочка смотрела своими бархатными глазами; теперь он далеко от соблазнов в своей уютной комнате, и уже выступают перед ним из книги чужие места красивого яркого юга, какой-то загорелый с голыми ногами юноша, хижина девушки, смуглой красавицы юга, с красным платочком на голове. Еще глуше завывала буря, и точно дальше уносила она и итальянку и Шацкого. 
Напившись чаю, Карташев продолжал чтение. Вдруг он вспомнил, что надо написать письмо к матери и, оставив книгу, с удовольствием сел за письмо.