Мерле и Королева Флюидия

Мерле вложила ручку зеркала в пальцы Юнипы, и незрячая девочка крепко сжала ее в кулаке. Вместо того, чтобы ощупать зеркало, она вдруг приложила его к уху. 
- Оно что-то шепчет, - сказала тихо Юнипа. 
Мерле поразилась: 
- Шепчет? Я никогда не слышала. 
- Ты же не слепая, как я. - На лбу Юнипы обозначилась маленькая глубокая складка. Она с интересом вслушивалась. - Их тут много. Я не могу разобрать слов, слишком много голосов, и они очень далеко. Но они перешептываются друг с другом. 
Юнипа опустила зеркало вниз и провела левой рукой по овальной рамке. 
- Это картина? - спросила она. 
- Нет, зеркало, - возразила Мерле. - Но ты не бойся, оно водяное. 
Юнипа ничуть не удивилась, словно так и должно было быть. Только когда она дотронулась кончиком пальца до водяной поверхности зеркала, то невольно вздрогнула и сказала: 
- Оно холодное... 
Мерле покачала головой. 
- Нет, вовсе нет. Вода в зеркале всегда теплая. Если туда что-нибудь сунуть, то когда вынешь, все остается сухим. 
Юнипа еще раз потрогала воду. 
- А мне она кажется холодной, как лед. 
Мерле взяла у нее из рук зеркало и погрузила в него указательный и средний пальцы. 
- Теплое, - снова сказала она и повторила с некоторым упрямством: Оно никогда не бывало холодным, никогда в жизни. 
- Кто-нибудь еще его трогал? Хочу сказать, - кроме тебя? 
- Нет, никто. Я хотела дать его потрогать одной монахине, которая навестила наш приют, но она страшно испугалась и сказала, что это дьявольская штуковина. 
Юнипа подумала и сказала: 
- Наверное, вода делается холодной для всех, кроме ее хозяина. 
Мерле нахмурила брови: - Может быть и так. - Она посмотрела на зеркальную гладь, которая едва заметно колебалась. Из зеркала на нее смотрело, подрагивая и расплываясь, ее собственное изображение. 
- Ты покажешь его Арчимбольдо? - спросила Юнипа. - Он ведь разбирается в волшебных зеркалах. 
- Нет, не хочу. В общем, не сейчас. Может быть позже. 
- Боишься, что он его у тебя отнимет? 
- А ты не боялась бы? - Мерле вздохнула. - Это -единственное, что мне досталось от родителей. 
- Ты сама - частица твоих родителей, не забывай об этом. 
Мерле на минуту замолкла. Она прикидывала, можно ли довериться Юнипе, стоит ли поделиться со слепой девочкой своей главной тайной? Наконец, оглянувшись с опаской на дверь, прошептала: - Вода - это еще не все. 
- Что ты хочешь сказать? 
- Я могу засунуть в зеркало всю свою руку, а она не высунется с другой стороны. 
Мерле перевернула зеркало: его обратная сторона была такая же твердая, как и овальная рамка. 
- Ты, правда, так делаешь? - спросила недоверчиво Юнипа. - И сейчас сможешь сделать? 
- Смотри, если хочешь. 
Мерле сначала погрузила пальцы в водяное зеркало, потом ладонь и, наконец, всю руку. Рука исчезла, будто вообще перестала существовать. 
Юнипа придвинулась к Мерле и ощупала часть ее плеча, не утонувшего в зеркале. 
- Что ты чувствуешь? 
- Тепло, - сказала Мерле. - Очень приятно и не горячо. - Она понизила голос: - А иногда еще кое-что чувствую. 
- Что же? 
- Чью-то руку. 
- Чью-то... руку? 
- Да. Она берет меня за пальцы, нежно-нежно, и держит. 
- Крепко держит? 
- Не очень. Просто... ну, просто держит мою руку. Как подруга. Или... 
- Или как родители? - Юнипа не сводила с нее незрячих глаз. - Ты думаешь, что твой отец или твоя мать держат тебя за руку. 
Мерле сначала не хотела говорить на эту тему. Но она поняла, что Юнипе можно довериться, и, немного поколебавшись, решилась. 
- Может, и родители, а что? Все-таки они сами положили зеркало мне в корзину. И потому так сделали, чтобы я не совсем затерялась и знала, что они еще есть... где-нибудь. 
Юнипа медленно кивала, но, казалось, не совсем в это верила. Затем немного печально произнесла: 
- А я уже давно представляю себе, что мой отец - гондольер. Я знаю, что гондольеры - самые красивые мужчины Венеции... Думаю, все это знают... Хотя я гондольеров и не вижу. 
- Они не все красивые, - заметила Мерле. 
Голос Юнипы звучал тихо и мечтательно: 
- А еще я вижу, что моя мать - разносчица воды и пришла с материка. 
Разносчиц воды, продававших на улицах питьевую воду из больших кувшинов, все - млад и стар - считали самыми прекрасными женщинами в городе. Как и в отношении гондольеров была в этой оценке немалая доля правды. 
Юнипа продолжала: 
- Так вот, я вообразила, что мои родители - самые чудесные люди на земле, такие, как я мысленно изображаю саму себя. Свое настоящее "Я". Мне даже хотелось их оправдать: ведь два таких совершенных человека, говорила я себе, не могут показываться на людях с уродливым ребенком. Я доказывала себе, что они имели полное право меня выкинуть. 
Вдруг Юнипа так сильно тряхнула головой, что ее белокурые волосы разметались по плечам. 
- Но теперь я считаю, что глупо так думать! Красивые мои родители или уроды, или они вообще уже покойники... Какое мне до всего этого дело, понимаешь? Я есть я, вот и все, что теперь важно. А мои родители - очень плохо, жестоко поступили, выбросив беспомощного ребенка на улицу. 
Мерле растерянно молчала. Она понимала, о чем Юнипа говорит, но еще не могла связать ее слова с собственной судьбой и с рукой в зеркале. 
- Ты не должна выдумывать сказки, - говорила слепая девочка, и ее голос звучал решительно и строго. Словно она вдруг очень повзрослела. Твои родители от тебя отказались. Поэтому они положили тебя в плетеную корзину. И если тебе в твоем зеркале кто-то протягивает руку, это вовсе не обязательно твоя мать или твой отец. То, что ты чувствуешь, - это волшебство. А с волшебством, Мерле, шутить нельзя. 
От гнева и обиды кровь прилила к лицу Мерле. Юнипа не имеет никакого права так рассуждать и отнимать последнюю надежду, лишать той мечты, которую она, Мерле, лелеет, опуская руку в зеркало и прикасаясь к чьей-то руке. Но тут же она подумала, что Юнипа честно высказала все то, о чем думала, а честность - лучший подарок, который можно сделать друг другу, когда начинается дружба. 
Мерле положила зеркало на кровать под подушку, хотя знала, что разбиться оно не может. А подушка все равно останется сухой и не намокнет. Затем она подсела к Юнипе и обняла ее за плечи. Слепая девочка тоже обняла Мерле, и так они сидели, прижавшись друг к другу, как сестры, как два человека, у которых нет друг от друга секретов. Обеих охватило такое сильное чувство душевной близости и взаимопонимания, что на какое-то время Мерле забыла о теплой руке в зеркале, о том ощущении уверенности и душевного покоя, которое давало это неземное прикосновение. 
Когда девочки очнулись и огляделись, Мерле сказала: 
- Ты можешь его брать, когда захочешь. 
- Зеркало? - Юнипа качнула головой. - Нет, Оно только твое. Если бы оно пожелало, чтобы я опускала туда руку, вода и для меня делалась бы теплой. 
Мерле согласилась с Юнипой. Будь это рука родителей или пальцы кого-то совсем чужого, было ясно, что там, внутри, хотят иметь дело только с Мерле. Кто знает, может быть даже опасно так углубляться в пространство за зеркалом. 
Девочки все еще сидели на кровати, когда дверь открылась и вошла Унка. На деревянном подносе она принесла ужин: густую овощную похлебку с базиликом, белый хлеб и кувшин с водой из колодца во дворе. 
- Ложитесь спать, если вы уже освоились, - прошепелявила женщина в маске, уходя из комнаты. - У вас масса времени впереди, еще успеете наговориться... 
Не подслушивала ли их Унка, не узнала ли о зеркале под подушкой? Но Мерле тут же сказала себе, что нет никаких оснований не доверять домоправительнице. Унка ведь была так радушна и так к ним добра. То, что пол-лица у нее скрыто маской, вовсе не означает, что она плохой человек. 
К Мерле, размышлявшей об Унке, подкрался сон, и в полудремоте ей подумалось, что, наверное, все люди какое-то время носят маски. На одном маска радости, на других - маска грусти или полного равнодушия. В общем маска "вы-меня-не-знаете".