Судьба Илюши Барабанова

На кирпичной стене вокзала трепетал на ветру бумажный лист, с которого смотрела страшная рожа буржуя в цилиндре: рот разинут, а в нем, как частокол, хищные зубы. Под плакатом подпись:
БОЙСЯ ПОПАСТЬ В ТАКУЮ ПАСТЬ!
Еще бы, этакими зубищами хватит — и прощайся с жизнью, пополам перекусит. Глаза у буржуя были выпучены, и он пялил их, как будто специально ждал Илюшу и знал, что он приедет в Калугу.
Зато неподалеку виден был другой плакат, объявление на красной бумаге:
 
ТОВАРИЩ!
 
Красная Армия с величайшим героизмом закончила свою славную задачу освобождения рабочих и крестьян от ига капиталистов и помещиков.
 
Не отставай же и ты, товарищ! Коммунистическими субботниками добьем разруху и голод!
 
Комиссары и коммунисты! Ободряйте отстающих, будите спящих, зажигайте сердца ослабевших! Рука об руку дружно за МОЛОТ и ПЛУГ!
 
Если бы Ваня прочитал, то сказал бы: «Бросай все и собирайся скорей, пойдем добивать разруху и голод, будем зажигать сердца!..»
Последние слова особенно понравились Илюше, и он невольно потрогал спрятанный на груди ленинский плакат. Мягкое похрустывание бумаги радовало его. Ведь этот плакат и «документ» Леньки-буденновца были последней памятью о Ване.
4
Широкой улицей Илюша пошел в город. То тянулись бревенчатые избы, а тут стали попадаться двухэтажные каменные дома. Правда, почти все они были облупленные, с заколоченными окнами.
Илюша прошел под массивными воротами с аркой и колоннами. Ворота стояли поперек улицы, как бы преграждая путь, и назывались Московскими. Под арку въезжали подводы.
Возле лавки потребительской кооперации, в бывшем магазине Ракова, люди стояли за хлебом. Илюша заметил красноармейца с забинтованным горлом, в старенькой шинели и решил подойти: красноармейцы — народ добрый; может, хлебца даст.
В очереди шли разговоры:
— Ишь как долго хлеб не везут.
— А его и не будет.
— Почему так?
— Откедова ему взяться?
— Как откедова? Из земли…
— То-то что из земли…
— Сказывают, антихрист народился. В Говардове и в Полотняном заводе видели…
— Вранье!
— Вот и не вранье. Пятками назад, из ушей дым.
— Господи помилуй…
— Помереть на месте! Верная женщина сказывала: волосатый и молока просит. Уж сколько для него коров передоили, а ему все мало.
— Ненасытный…
— Известное дело — антихрист.
— Что вы сплетни распространяете? — сдавленным голосом сказал красноармеец с бинтом на горле.
— А тебе какое дело?.. Большевик, что ли?
— Большевик.
— Оно и видно. Сколько уже власть у вас, а ничего не доставляете.
— У тебя, тетка, сознательности нету. Шесть лет война шла. Народу погибло тьма-тьмущая. Все разбито, поломано, а тебе вынь да положь. А где взять? Хлеб с неба не валится. Что сами сделаем, то и будет.
— Это верно… — подтвердил старичок в очках.
А красноармеец продолжал:
— Буржуи в загранице знаешь что говорят? Дескать, хорошо, что в России голод, больше надо их разорить, а когда ослабеют, возьмем голыми руками.
— Что у нас брать? Вся страна в развалинах. И золотой запас ушел за границу.
— Все покрали, — согласился старичок. — Сперва Колчак хапнул половину, потом Деникин увез, а остаток Врангель прикарманил.
Из-за угла соседней улицы толпа рабочих выкатила на бревнах громадный, как дом, ржавый котел. Передние впряглись в длинные веревочные лямки и тянули изо всех сил, а те, что были позади, подталкивали плечами громыхающий котел, подкладывали багры.
— Электричество будут пускать, — сказал кто-то в очереди.
Илюша видел, как паренек с бинтом на шее сбросил шинель, побежал на дорогу и, поплевав на руки, ухватился вместе со всеми за лямки. Скоро, однако, его привели обратно с побледневшим лицом. Сквозь бинт на горле проступило свежее пятно крови. «Ранен в горло пулей», — догадался Илюша, и ему стало неловко, что хотел разжиться хлебом у больного человека.
Так ни с чем и ушел Илюша от магазина.
5
На базаре в Гостиных рядах было бедно и пусто. Вдоль щербатого тротуара выстроились озябшие продавцы дров. У кого вязанка, у кого две были сложены кучками, перехвачены проволокой. Хозяева, стараясь согреться, приплясывали, дули в ладони.
Рабочий в кожаном картузе приценялся к вязанке дров. Он шутил с торговцами, а у самого глаза были грустные.
Илюша сразу понял: не сладко живется рабочему, сапоги у него чиненые-перечиненые, и то на одном подметка отстала.
— Дедусь, больно дорого за дрова просишь. Только сегодня получил жалованье и половину тебе отдавай.
— «Дорого»… А хлеб почем? — спросил старичок. — Вчерась три миллиона фунт, а сегодня — четыре.
— Ишь, дорого ему, — поддержала старичка женщина в большой теплой шали. — А ты что, хотел задаром? Поленья-то на горбу приходится таскать, да еще откуда!
— Знаю, откуда — из бора. Свое же народное добро растаскиваете. Сами у себя воруете.
— А кормиться чем, товарищ Азаров?
— Только не воровством.
Слова Азарова задели торговку.
— Вы же сами, большевики, вольную торговлю разрешили, а теперь ругаетесь.
— А ты решила, если нэп, то можно три шкуры драть с рабочего?
— Обрастете… — засмеялась торговка.
— Погодите, доберемся до вас, — сказал Азаров, взвалил вязанку дров на плечо и пошел.
Дрова были сырые и тяжелые. Азаров шел согнувшись, даже картуз съехал набок. В свободной руке он нес плетеную кошелку, из которой выглядывало горлышко бутылки с подсолнечным маслом.
Цепким взглядом голодного человека Илюша заметил на дне кошелки краюху ржаного хлеба и тенью поплелся за рабочим. Он догнал его и сказал таким слабым голосом, что сам себя не слышал:
— Дяденька, дай понесу дрова.
Рабочий остановился, снял с плеча вязанку и, отдыхая, оглядел Илюшу:
— Тебя самого надо положить на носилки. Ты почему без шапки?
— Солдатскую улицу ищу, — уклончиво ответил Илюша.
— А ее искать нечего. Вон за той церковью и находится Солдатская.
— Дяденька, давай помогу… Ты не бойся, я не жулик. У меня документ буденновский есть. Вот, погляди…
Азаров с жалостью смотрел, как мальчик запустил руки в лохмотья и достал оттуда свернутый вчетверо тетрадный листок.
— Что и говорить, документ у тебя знаменитый… Только где же твой братишка, о котором здесь сказано?
— Не знаю. Потерялись мы…
— Кого же ты ищешь на Солдатской?
— Дунаевых.
— Я бы тебе помог, да, видишь, спешу. Я тоже, братец ты мой, сирота. Жена погибла, живу с детьми… Может, ко мне пойдешь? Бедновато у нас, зато погреешься, водички жареной попьем, а завтра подумаем, как Дунаевых найти. Ты кем доводишься им?
— Не знаю.
— Вот тебе и раз! Тогда о чем толковать, шагай за мной. Познакомишься с сыном Митькой, с дочкой Валей, а еще есть у меня парень в юбке — Надька…
Возле каменного дома с колоннами Азаров остановился, опустил на землю дрова.
— Тебя как зовут?
— Илюша.
— Вот что, Илья, я на минутку забегу в райком, а ты подожди, покарауль вещички.
Азаров скрылся в подъезде. Какое-то время Илюша ожидал его. Потом заглянул в кошелку и увидел хлеб. Перед глазами поплыли темные круги: нестерпимо хотелось есть. Илюша видел зажаристую корку. «Хлеб, хлеб, хлеб» — стучала кровь в висках. Сердце зашлось от соблазна взять краюху.
Азарова все не было.
Уже не в силах побороть искушение, Илюша сунул руку в кошелку и достал хлеб. Он хотел положить его обратно, но руки не слушались. И он кинулся бежать. Поскользнувшись, выронил краюху. Бродячая собака бросилась к ней, но Илюша опередил и помчался дальше.
Кажется, кто-то кричал: «Держите вора!» Илюша не оглядывался. За углом он обернулся — погони не было. В отдалении плелся за ним голодный пес.
Здесь можно было отдохнуть. Илюша свернул в пустынный двор, присел у забора и отчаянно, с торопливостью голодного впился зубами в краюху. Хлеб был сырой, с жесткими овсяными чешуйками. Илюша глотал и давился колючими кусками. Собака молча глядела на него издалека.