Алые перья стрел (сборник)

— А если они полезут на нас… — вмешался Павлик.
— «А если они…»
Июньские вечера очень светлые. Небо серебристое, и звезды едва проступают на нем. А крыши и заборы — почти черные. И уж совсем черными кажутся на небе листья и ветви тополей.
Громадный сук большого тополя протянулся над серединой двора, как рука великана. Высоко — выше всех проводов и крыш, выше труб кирпичной пекарни, которая стоит позади двора.
С шелестом ушла с земли и вонзилась в сук тяжелая стрела. Утром все увидят ее — высоко над головами. Увидят, что у нее алые перья. Но никто никогда не сможет достать ее. Только ветер.
Потом шквалистые ветры истреплют перья, обломают древко. Но крепкий наконечник навсегда останется в дереве. Наконечник, в который вложена туго свернутая бумажная полоска, где имена стрелков и обещание.
Этот наконечник, сделанный из пустой пули, будет там всегда, пока живет тополь. А такие могучие деревья живут долго.
В детстве кажется, что они стоят вечно.
Мысль продырявить баронессу на афише пришла Витальке. Раз уж в городе нет настоящих фашистов, то надо всадить стрелу хотя бы в нарисованного. Пусть все прохожие видят большую стрелу с алыми перьями — символ меткости и беспощадности к врагам.
— А кроме того, — добавил Виталька, — это будет месть Адель Францевне за то, что она плохо отзывалась о Карле Бруннере (вернее, не о Карле, а о том пацане, который играл эту роль, но это ведь все равно).
— И за то, что чуть не оставила тебя на осень, — въедливо заметила Валентина.
— Чушь какая! — обиделся Виталька. — Я могу и не стрелять. У тебя, Голдина, между прочим, не язык, а швабра. Если так, то пусть Митька стреляет в баронессу.
— Конечно. Сам-то промазать боишься, — поддела Валька, которая обиделась за свой язык.
— Если издалека, хоть кто может промахнуться, — спокойно сказал Виталька. Он не хотел ссориться. — Надо ведь шагов с тридцати, не меньше. Верно, Мить?
Читателям, не стрелявшим из лука, наверно, непонятен этот разговор. А дело в том, что афиша висит довольно высоко, и если выпустить стрелу с двух-трех шагов, она воткнется некрасиво — хвост с перьями будет наклонен вниз. Сразу все увидят, что стреляли в упор. Чтобы стрела воткнулась как надо — перьями слегка вверх, она должна описать в воздухе дугу. Значит, пускать ее надо с приличного расстояния.
— С тридцати я не промажу, — сказал Митька. Он и не думал хвастаться, просто был уверен.
— А вдруг? — сказал Виталька и хитровато глянул из-под белого чуба.
Митька пожал плечами.
— Да не промажу я.
— А если?
— Ну спорим?!
Вот так и оказался Митька в тот день у афишной тумбы. Вот так и познакомился с Матвеем Жарниковым, сотрудником второго отделения милиции, неплохим парнем и понимающим человеком.
Конечно, всю историю Митька рассказывать не стал, но кое-что объяснил: что такое «АПС» и зачем нужно было устраивать стрельбу на перекрестке.
Он и Матвей шагали сначала по улице, а потом сели на скамейку в сквере, где случилась беда с Феодосией. Матвей только через два часа должен был идти на пост, а пока гулял. Митьке же вообще некуда было спешить.
Митька потрогал ногу.
— Как ты меня ухватил… Аж пальцы отпечатались. Все еще больно.
— Ане надо было прыгать. От меня, брат Митька, не сбежишь.
— Я бы сбежал, да лук зацепился.
— А я бы догнал. Думаешь, я не умею через заборы скакать?
— Матвей… — осторожно сказал Митька и покосился на тугую кобуру. Из-под крышки вызывающе торчал металлический затылок револьверной рукоятки. — Матвей… А если б не догнал? Ты бы стал стрелять?
— Ты спятил! Зачем стрелять-то? Ты что — бандит? Я тебя и в отделение вести не хотел, а просто так, для порядка. Попугать.
— Матвей… Ну попугать, это понятно. Я ведь не говорю, чтоб в меня стрелять, а если в воздух? Чтоб попугать, это как раз годится.
— Да что ты! Потом объяснение начальнику писать. Зачем стрелял да в кого. Ведь у нас каждый патрон на учете.
— Это я знаю. У нас тоже на учете. А иногда охота пострелять, ага?
— Конечно. У нас вообще-то бывают занятия, но не часто.
Митька мечтательно продолжал:
— А вот если бы патронов сколько хочешь? Хорошо было бы, ага? Стреляй хоть каждый день… В овраге один уголок есть хороший: заросли и обрыв. От домов далеко. Прямо настоящий тир… Хотя, конечно, случайные прохожие, если выстрелы услышат, могут придраться.
— Как они придерутся? Я же в форме. Раз милиция стреляет, значит, надо. А если бы кто из наших подвернулся, я бы сказал, что оружие пробовал.
Увы, даже милиционеры не прочь иногда прихвастнуть. А хитроумный Митька, словно в шахматах, сделал еще один ход. Он с рассеянным видом сказал:
— Да… понятно… Значит, все дело в патронах?
— Конечно.
— Матвей… Видишь ли… Если по правде говорить, два патрона у меня есть.
Даже спустя много лет Дмитрий Вершинин вспоминал об этом случае как о чуде. Матвей согласился! Почему? Может быть, увидел умоляющие Митькины глаза и не устоял. А может быть, он сам оставался в душе мальчишкой… В общем, он встал и сказал:
— Ну ладно… Встретил я тебя, брат Митька, на свою голову.
Конечно, случилось это не сразу. Сначала Матвей довольно сурово спросил, откуда патроны, и Митьке пришлось рассказать про Цыпу. Про то, как Цыпа надумал уехать в Испанию, приготовил сухой паек, карту, оружие — кинжал из обломка пилы и самодельный пистолет (еще недоделанный). Цыпин-отец обнаружил запасы и устроил сыну «разговор». После такого разговора Цыпа, который всегда очень неохотно давал кататься на своем велосипеде, отдал его ребятам на целую неделю. А сам лежал дома на животе и читал роман «Королева Марго». Этот роман ему уступил на несколько дней Виталька Логинов. За два боевых револьверных патрона. Поскольку путешествие сорвалось, боезапас Цыпе был не нужен, и держать его дома он опасался.
Откуда у Цыпы взялись патроны, Митька не знал.
Он увидел их уже у Витальки. Именно на них Митька и поспорил, что попадет в баронессу, а в случае промаха обещал отдать Витальке свой лук.
— Раз попал, значит, они мои, — объяснил он Матвею. — Виталька сразу отдаст, у нас по-честному. Я сейчас сбегаю, это рядышком. Ладно, Матвей? Ну, Матвей.
Потом они шагали к оврагу, и Митьке все еще не верилось. Матвей вздыхал и ворчал, что патроны старые — наверно, еще с Гражданской войны остались — и добром все это не кончится. Митька осторожно уверял, что все будет прекрасно.
В конце Садовой улицы на краю оврага паслась костлявая коза. Она взглянула на Митьку и Матвея, как Адель Францевна.
— Я тебе… — шепотом сказал Митька и погрозил козе кулаком с зажатыми патронами.
Закоулок, похожий на тир, Матвею не понравился:
— Близко от улицы. Какая-нибудь бабка придет за козой и напугается до смерти. Отвечай потом…
Наверно, Матвей все-таки побаивался начальства. Они пробирались все дальше, под укрытие зарослей и глинистых обрывов, пока Митька не взвыл, напоровшись на крапивную чащу. Матвей взял его в охапку и понес. Стебли шелестели вокруг брезентовых сапог.
Они выбрали тупичок у глухого откоса за ручьем.
Матвей приспособил среди глиняных комьев ржавую консервную банку. У Митьки от волнения почти останавливалось сердце, когда он смотрел, как Матвей открывает кобуру и достает наган. Матвей вынул из барабана два желтых блестящих патрона и вставил Митькины — потемневшие, с пятнышками зелени.
Потом они отошли на десять шагов. И Матвей сказал:
— Держи.
Митька взял в ладонь шероховатую рукоятку. Это было оружие! Не малокалиберка и, уж конечно, не лук. Тяжелый боевой наган, с каким воевали Чапаев, Щорс и Котовский. Он прочно лежал в руке, только мушка слегка прыгала.
— Оттяни курок, — сказал Матвей, и Митька с удовольствием оттянул.
И опять стал целиться. Банка казалась крошечной, а мушка никак не могла остановиться. Не то что у винтовки. Винтовочные мушки слушались Митьку беспрекословно, а эта…