Андерсенам - Ура!

— Да ладно, Туне ее поймает, — беззаботно сказала фру Андерсен. — Тебе сегодня на работу?
— Придется идти. Нужны запчасти для машины. А еще мы начали ломать новый дом, и я не хочу, чтобы это прошло без меня.
— Жилой дом?
— Да. Очень хороший. Шестиэтажный. Тебе ничего не нужно?
— По-моему, у нас все есть.
— Там осталось кое-какое кухонное оборудование.
— Рогер просил звонок. У него ведь скоро день рождения.
— Будет звонок, — Андерсен пометил что-то на клочке бумаги. — Раскладушки тебе не нужны? Там на чердаке их целая гора. Комоды тоже есть.
— Может быть, комод? И хорошую ванну, если попадется.
— У нас же есть ванна!
— Ту Малышка приспособила под золотых рыбок.
— Надо еще старой фанеры привезти, — сказал Андерсен, когда они шли к грузовику. — Я вижу, ребята начали новый сарай строить.
— Они, наверно, перестанут к нам ходить, когда откроется детская площадка.
Андерсен задумчиво кивнул и уселся в кабину. И не заметил, как курица проскочила за ворота, когда грузовик выезжал задним ходом.
— Кроликов-то они все-таки придут покормить, — сказал он, чтобы утешить жену. Обоим было немного грустно, что дети больше не будут играть у них в саду.
Андерсен медленно ехал по поселку. Было только шесть часов, никто еще не вставал. По обе стороны дороги стояли ухоженные, чистенькие коттеджи, совершенно одинаковые — даже газоны, изгороди и цветочные клумбы были одинаковые. Ровными рядами стояли автомобили, и солнце сияло на их блестящем лаке. Будто через рекламную брошюру едешь, подумал Андерсен. Он не переставал удивляться всем этим домам, выросшим вокруг.
Двадцать лет ездил он этой дорогой и помнил открытые просторы, сосны на холмах, кустарники и валуны — все то, что здесь когда-то было. А теперь живешь почти что в городе, и вокруг люди, дома и ярко раскрашенные грибки-зонтики на участках. Хорошо выезжать рано утром, пока за опущенными шторами все спят. Он ничего против не имел, приятно когда кругом народ, но тут приходилось признать, что все вышло совсем не так, как он надеялся. От него хотели избавиться, а он не понимал, почему. Андерсен не уставал дивиться такой странности, но теперь задумывался над этим реже, чем в первые годы.
Дом, который предстояло ломать, был совсем в другом конце города. Зияли пустые глазницы окон, на тротуаре — горы кирпичей и битой штукатурки. Дом словно разбомбили. Во дворе штабелями стояли снятые двери и рамы, и целая толпа мальчишек в диком восторге била стекла. По ступенькам сбежал пожилой человек. Он был вне себя от ярости и не заметил грузовика. Андерсену пришлось изо всех сил нажать на тормоза. Это был Сельмер, его товарищ по работе.
— Я вас, шпана проклятая! — орал он, грозя мальчишкам обломком кирпича.
— Привет, Сельмер!
— Привет, — Сельмер бросил кирпич и уныло вздохнул, посмотрев на рамы. — Шпана проклятая, — повторил он потише. — Мне бы эти рамы в хозяйстве пригодились.
— Да их тут полно, чего ты волнуешься.
Они медленно пошли по лестнице. На площадках были сложены оконные переплеты, дверные косяки, кухонные шкафы, унитазы и потрескавшиеся раковины. Андерсен шел впереди и нажимал на кнопки звонков.
— Никого дома нету, — брюзгливо проворчал Сельмер.
— Мне нужен звонок для Рогера. Да звук не нравится.
На лестнице было темно, но когда поднялись на чердак, в глаза брызнуло солнце, светившее сквозь балки, ощерившиеся на голубое небо. Сельмер ударил ломом по одной из балок, и из дальнего угла на чердаке вылетел голубь.
Андерсен сразу же понял, что где-то здесь голубиное гнездо. Вскарабкался на ящик. Вот оно. Яйца лежат рядышком дру! с другом.
— Скидывай! — нетерпеливо сказал Сельмер, держа лом наготове.
— А яйца?
— Ты же их есть не будешь.
— Тебе только пожрать, — сердито сказал Андерсен. — А из них, может, птенцы через пару дней выведутся.
— Ну решайся. Или дом ломать, или гнездо сторожить.
Андерсен молчал. Высоко в небе кружил голубь, наверное, смотрел на них и на свое гнездо. Голубь заметный — на шее белое пятно и на крыле тоже. Вдруг он резко снизился и уселся на балку.
— Возьму гнездо домой, — твердо сказал Андерсен.
— А кто яйца высиживать будет? Жена?
— Верно. Голубя тоже нужно забрать.
Он спрыгнул с ящика и пошел по чердаку, что-то отыскивая. Сельмер сдался и сел в пыльное кресло в углу. Здесь было полным-полно всякого старья: поломанные кухонные мойки, диваны, старые картины, фетровые шляпы... В углу Андерсен нашел старую клетку для канарейки и, бережно отцепив, положил туда гнездо. Голубь взволнованно семенил по балке взад и вперед. Андерсен открыл клетку и подложил под дверцу щепку.
— Теперь можно поесть.
Сельмер задумчиво погладил себя по животу. В животе бурчало.
— Без четверти десять, — пробормотал он недовольно, но все-таки поднялся с кресла, ибо по собственному опыту знал, что Андерсена не переспоришь. Когда подошли к двери, голубь уже расхаживал возле клетки.
Завтракать уселись во дворе. Скоро с этажей спустились и остальные рабочие. Один из них вынул из кармана пачку карточек футбольной лотереи и раздал. Когда-то они пытались играть в спортлото сообща, но бесконечные споры и раздоры привели к тому, что теперь каждый заполнял карточку сам. Андерсен в футболе не разбирался и поэтому обычно подсматривал, что пишет Сельмер. Но на сей раз Сельмер сидел к нему спиной, неприступный и погруженный в свои тайны.
— Как, по-вашему, сыграют «Фригг» и «Люн», а, ребята? — спросил Андерсен.
Ребята переглянулись, одарив его высокомерным взглядом, от которого никак не сделаешься умнее, после чего снова погрузились в сложные системы расчетов. Иногда они вполголоса обменивались мнениями о технических тонкостях футбола, об игре того или иного футболиста.
Взгляд Андерсена остановился на оконных рамах, стоявших вдоль стены. Рамы были старинные, с переплетами — три клетки в ширину и шесть в высоту. Мальчишки уже успели кое-где побить стекла, и Андерсен стал заполнять карточку, ставя крестики в таком порядке, в каком были выбиты стекла. В последнем ряду все стекла были целы. Чтобы не ставить крестик наобум, Андерсен потихоньку поднял с земли камень и прицелился. Бросок был мастерский: стекло разлетелось вдребезги.
— Шпана проклятая! — взревел Сельмер, вскакивая с кресла.
— Они уже удрали, — сказал Андерсен, заполняя последнюю клетку в своей карточке.
Знай курица Андерсена — белая итальянка, — что ей остается жить всего полтора часа, она бы наверняка вела себя умнее и осталась дома. Но она пребывала в счастливом неведении того, что ее ожидает, хотя и чувствовала какое-то смутное беспокойство, которое одолевает всякий раз, когда яйцо уже на подходе. Ей казалось, что курятник Андерсена не самое надежное место для яйца, столь дорогого сердцу, и, веря своему инстинкту, направилась к стандартным домам. Ей нравились эти элегантные газоны, ухоженные цветочные клумбы, а сама прогулка по нагретому солнцем асфальту давала ни с чем не сравнимое ощущение роскоши. :
В поселке царило спокойствие: ни людей, ни кошек, ни свиней. Все спали. Она задумчиво ковыляла от дома к дому; иногда, вырыв и отшвырнув лапой какой-нибудь левкой или бархатец, купалась в теплом черноземе у веранды. Из домов временами доносились странные звуки, рокочущие, как шум далекого водопада, послышался сердитый мужской голос: «Ты скоро там кончишь!» Что-то бурлило и булькало, плакал ребенок, звонил где-то будильник. В одном из домов тикающий будильник стоял на подоконнике.
Курица склонила голову набок, прислушиваясь к непонятным человечьим звукам, доносившимся из этого дома и почему-то напоминавшим ей уколы шпор, распушенные перья петуха и его неистово хлопающие крылья. Потом вдруг прорезался какой-то замученный мужской голос: «Ты с ума сошла, мне же сейчас на работу», — но другой голос, воркующий, женский, задавил эти слова, едва дав им родиться, и когда снова прорвалась речь мужчины, слышен был лишь полузадушенный шепот: «На работу...»